Артист, пародист, хулиган

Владимир Винокур: “В 60 лет мне рано просить прощения. Может быть, в 90…”

Артист, пародист, хулиган. Так сам о себе он когда-то спел.
Его образ — простака-весельчака. Мужа, который возвращается из командировки. Слесаря, который берет “трешник” на водку. Байки, розыгрыши, анекдоты. Одним словом: Вино-шоу-кур. Легкий жанр…

Но одно дело на сцене и в телевизоре, другое — в жизни. В своем кабинете Владимир Натанович предстал человеком солидным, уверенным в себе и очень прагматичным. Настоящий тяжеловес. Возраст серьезный, тут не до шуток. 60 исполняется.

— Владимир Натанович, скажите, жизнь — штука веселая?

— Жизнь — да. Я считаю, это самое веселое из того, что есть на свете. Как говорил Островский: жизнь дана один раз, и надо прожить ее.

— А вам за что мучительно больно?

— Да нет, совесть чиста. Разве что времени не хватает, хотелось бы продлить все. Но в нашем жанре 60 — это не возраст. Если вспомнить Аркадия Исааковича, Тарапуньку—Штепселя, Миронову—Менакера — все они работали долго. В нашем жанре не уходят на пенсию — у нас выносят. Поэтому время есть еще.

— Насчет “совесть чиста” — сильное высказывание. Но вы же, извините, не Господь Бог.

— Ну, я ведь веду отсчет очень простой. Отношение к родителям, к родным и близким. Все мое окружение знает, как я относился и отношусь к родителям. К сожалению, отца уже много лет нет, но мама жива, ей 86 лет, она красивая разумная женщина. У меня замечательная жена Тамара, дочка Настя — артистка балета Большого театра, очень трудолюбивая девочка и, по-моему, состоявшийся уже человек. Ну и мои друзья, с которыми я прошел не один десяток лет...

— И перед всеми вы как белый лист? Не за что даже прощения попросить?

— Ну есть такой день — Прощеное воскресенье, когда все друг у друга прощения просят. Но это как бы ритуал. Я считаю, в 60 лет рано просить прощения. Может быть, в следующий юбилей, лет в 90… А еще, что немаловажно, — это отношение со зрителем. Тоже не одно десятилетие у нас близкая дружба и обоюдная любовь. Я их никогда не подводил, не менял жанр, всегда занимался юмором, пародией. И как бы приходил на помощь, был этаким психотерапевтом…

— Все очень складно, плавно и расплывчато — как ваша фирменная улыбка. А в какие моменты улыбка у вас слетает с губ?

— Вы знаете, мои друзья говорят, что в жизни я намного веселей, чем на сцене. То есть представляете степень моей веселости? Ничего этого у меня не исчезло — как было в 25 лет, так и сейчас. Конечно, улыбаюсь я не всегда, бывают и грустные моменты — это потеря близких, это...

“Аншлаг” не отстой”


— Давайте немножко о вашем жанре. Сейчас в фаворе “Камеди клаб”: они молодые, смешные, наглые. Не завидуете?

— Нет, просто я всегда недоговаривал то, что ребята говорят со сцены. Ненормативная лексика всегда присутствовала в моих номерах — просто ее домысливал зритель, врубая свою фантазию... В принципе они — порождение времени. И они нужны: у ребят есть свой клуб, свои поклонники. Конечно, молодежи далеки проблемы наши, тех еще времен: пришел слесарь, взял три рубля, пять рублей или жена спрятала любовника в шкафу…

— Это проблемы вашего времени?

— Да, старшего поколения. А ребята пришли вовремя, они очень талантливые, я являюсь их поклонником.

— Другие их поклонники считают, что юмористов вашего поколения пора, грубо говоря, сдавать в утиль.

— Ничего подобного, на моих концертах всегда очень много молодежи. Так что не надо говорить, что сегодня — один юмор, а вчерашний — отстой. Весь вопрос — как подать его. Я всегда спорю со своими коллегами, когда они говорят: сегодня в зале не мой зритель. Так не бывает, нет отдельной программы для старшего поколения, для младшего; для колхозников, для интеллигенции. Все зависит от степени юмора, от мастерства артиста.

— Но сегодня разве что ленивый не бичует юмористические программы. В Москве, если знаете, даже демонстрации проходили против “Аншлага” и Петросяна. Вы не испугались?

— Нет. Вот вы в начале разговора спрашивали: грешили ли вы, можете ли пожалеть о чем-то? Я не жалею ни о чем… А потом, при всем отношении прессы или критики к Регине Дубовицкой ее “Аншлаг” — это все равно кузница. Из “Аншлага” вышли: и Фима Шифрин, и Ян Арлазоров… А Миша Евдокимов? Самородок, приехал с Алтая. Помню, когда он пришел, мы не понимали, как может в одном человеке быть столько талантов. Он и рассказчик, и певец, и пародист. К сожалению, такая беда с ним произошла, жуткая… А ленинградцы: Лена Воробей, Юра Гальцев, Ветров? Все ребята все равно воспитаны в “Аншлаге”. Другое дело: изжил себя “Аншлаг” не изжил? Это решать зрителю и руководству. Да, сейчас говорят “отстой”. Ну что ж, и мы, когда были молодые, считали отстоем все, что было до нас.

— Наоборот — у нас ретространа, все мы любим ностальгировать. И в вашем жанре образцы остались те же: Райкин, Хазанов, Жванецкий. Может, просто нынешние тем неровня?

— Да, есть соблазн, конечно, сказать: эх, вот мы были... Но и сегодня, я считаю, огромное количество талантливых людей: и в моем жанре, и в вокале. И в “Фабрике звезд” есть способные ребята…

“Лева — моя совесть”


— Вы ко всем так хорошо относитесь — это потому что ни с кем предпочитаете не ссориться?

— Почему, я очень конфликтный человек. Но конфликтую по делу. Когда вижу неправду, несправедливость или какое-то вранье, хамство. А личной неприязни у меня нет ни к одному из моих коллег. Наверное, просто посчастливилось, что меня окружают такие люди.

— А вот интересно, с Лещенко вы никогда не ссорились?

— Нет, с Лещенко никогда. Потому что мы как бы люди разного жанра...

— Ну и что — вы же люди.

— Да нет. Я, допустим, бываю резок. А Лева — он мягкий человек, он для меня как аккумулятор добра и какой-то порядочности. Лева даже иногда меня останавливает, когда я начинаю рассказывать анекдоты, а они все у меня с ненормативной лексикой. Лева мне оттаптывает башмаки: если сижу справа от него, то левый башмак у меня всегда бледный. Лева — моя совесть.

— Помню старые пластинки с вашими пародиями. На Лещенко, на Магомаева, на Сличенко. На Высоцкого. После его смерти вам не досталось за то, что покусились на святое?

— Наоборот — это самая подпольная пародия была. Когда я снимался в каких-нибудь программах, все пародии оставляли, а эту вырезали. Высоцкий сам мне говорил: рассказывают, ты на меня пародию делаешь, а я ее не слышал. Приходилось петь ему.

— А вообще, находились недовольные?

— Нет, никогда. Разве что Вахтанг Кикабидзе… Нет, это не конфликт был — просто он меня пожурил. Я сделал на него пародию. И в какой-то газете появилась статья — я, честно говоря, не помню, чтобы я давал такое интервью. Там были такие слова: дескать, многие артисты сами просят делать на них пародии: вот Мартынов Женя просил, Вахтанг Кикабидзе... Вахтангу кто-то эту статью показал. Он говорит: Володя, а что, мне не хватает популярности? Так обиделся. Вот, пожалуй, единственный случай. Да и с Вахтангом потом мы помирились.

— Тогда о другого рода конфликтах. Когда выступал Райкин, все пытались читать между строк — там был второй план, третий. Уж не говоря про Хазанова, Жванецкого. Вам никогда не хотелось быть острее, что ли, злободневнее?

— Нет, я никогда не занимался сатирой. Не мое это… Единственный случай был в Колонном зале, когда я выступал с номером Ефима Смолина про слесаря, который брал три рубля. И я говорил: “Мишка Кутузов? Да он сегодня бюллетень взял, что-то у него с глазом”. За это Регина Дубовицкая, которая была редактором концерта, получила выговор. А я был временно отстранен от выступлений. За намек на великого русского полководца — кто-то из ветеранов письмо написал.

— Неужели, Владимир Натанович, вам не хотелось стать властителем умов, чтобы ловили каждое ваше слово?

— Это должно быть дано. Тем более сатиры не было в стране. А заниматься тем, чего не было? О чем речь?

— А во власть вам предлагали вступить?

— Предлагали идти губернатором в Курскую губернию.

— До Евдокимова или после?

— После. В Курске ко мне даже приходила делегация из местной Думы: они просчитали, что я наберу больше 80 процентов. Но я отказался. Сказал, что я человек масштабный, привык веселить всю Россию, а не одну губернию. На что, кстати, Миша Евдокимов обиделся. Он же говорил: “Давай! Я поеду за тебя агитировать, давай: я здесь победил, ты там”. “Миш, ты знаешь, — ответил я ему, — каждый должен заниматься своим делом, я не смогу, я артист...”

“Больше не борюсь с природой”


— Владимир Натанович, а в отношениях с супругой у вас были моменты сложные?

— Да они всегда одинаковые. Я — разъездной человек, очень много езжу. Тамара всю жизнь проработала в театре, тоже ездила, но уже 16 лет как на пенсии. Она прекрасная хозяйка, великолепная мать, она воспитала Настю — а я уже дочку довоспитываю. А потом, Тамара человек, который вырос в Подмосковье, земной очень человек. Она может отличить хороший гриб от плохого. Как и человека... А тяжелые времена? Да нет, вроде не было.

— Даже после недавней публикации, где написали про вашу якобы любовницу?

— Ой, об этом даже говорить не хочу…

— Но это же неприятная для нее история…

— Все от человека зависит. У Тамары мозги хорошие, она все правильно понимает.

— Но из-за таких публикаций иногда рушатся семьи.

— Не крепкие семьи.

— У дочки сейчас как дела? В Большом продолжает танцевать?

— Да, у нее были премьеры в прошлом году, она характерная хорошая танцовщица. Ну и продолжает цирком увлекаться. А сейчас даже в моей программе петь будет. Петь, танцевать, а потом уйдет наверх — сделает несколько трюков. Так что девушка растет.

— Балерина — это же почти всегда трагическая судьба: надо быть первой либо никакой. Неужели своей дочери такого желаете?

— Ничего подобного. Балет — это не только прима. К тому же она исполняет партии, она не “пачковая” танцовщица, ее принимают шикарно. А в 22 года я тоже не был первым. Так что время есть. Я верю, что она будет суперзвездой.

— Вы для нее сделали татуировку, по-моему?

— Да, на плече.

— Не рискованный шаг в вашем все-таки солидном возрасте?

— А что, я не выхожу на сцену по пояс голый. Нормально. Мне 60, и я ни секунды не пожалел пока о содеянном. Ношу татуировку с гордостью — это же был подарок ей на 18-летие.

— Вы сами сказали, что конфликтный человек, вспыльчивый. Может, как раз домашним и достается?

— Никому не достается. Это внутри меня. Мне достается. Я занимаюсь самосжиранием.

— По фигуре вашей не скажешь.

— Да это у меня хобби такое. То 25 килограммов сбрасываю, то 30 прибавляю. Сейчас прибавил, но не страдаю от этого. Просто посоветовался с врачами, и они мне сказали, чтобы я больше не боролся со своей мамой, то есть с природой. Потому что мама — полная красивая женщина.

— Когда голодаете, вы становитесь другим человеком?

— Нормальным человеком. Потому что диета — это дисциплина. Я этим живу, я люблю себя ограничивать.

* * *


— А себя вы любите?

— Да нет, критически к себе отношусь. Иногда себя журю, если чуть-чуть дольше посплю. Я не люблю спать. Решил для себя, что долго спать — это воровать у жизни время. И я рано встаю. Как бы поздно ни ложился.

— Бог дает?

— Дает.

— Вы богатый человек?

— Богатый.

— Серьезно? Так скромно об этом говорите?

— Да. У меня огромное количество друзей, у меня прекрасная семья...

— А, Владимир Натанович, так нечестно!

— Нет, ну и материально. Я же всю жизнь работал, почему должен считать себя нуждающимся? Нормально, мне хватает. Не это главное… Знаете, у меня много друзей сильных и богатых. И супербогатых. Я никому не завидую. У меня другое богатство. Многие из супербогатых людей отдали бы огромное состояние за то, чтобы им кланялись на улице, открывали двери в кабинеты. Понимаете? Это тот багаж, который зарабатывается не деньгами, а авторитетом. За долгие годы. И это действительно большое богатство. Все-таки огромное количество людей со мной здороваются искренне и открыто смотрят мне в глаза…

Авторы:

Что еще почитать

Что почитать:Ещё материалы

В регионах

В регионах:Ещё материалы

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру