Нет, не перевелись еще женщины, а также девушки в русских селеньях. Казалось бы — ну кому сейчас интересна балалайка? Так нет же — в тверской глубинке появилась на свет новая Фрося Бурлакова.
Ей всего 18, а уже успела отметиться на самых именитых конкурсах, в передаче “Жизнь прекрасна” у Швыдкого — оно и понятно: часто ли по улицам ходят девушки-балалаечницы, да еще и столь талантливые? Завтра у нее крупный сольный концерт в институте им. Шнитке — хороший повод познакомиться.
— Синицина через “и”?
— От деда фамилия пошла, может, неграмотным был, вот и записал.
— Ну что это, Тонь, тебя на балалайку потянуло?
— А вот так. Семья музыкальная. Сначала на баяне играла.
— Час от часу не легче…
— Да, он тяжелый невообразимо, килограммов 25—30; у меня же мама — баянист, вот и вышло так, естественно. Всему виной мой крестный. Я до 9 лет ни о какой музыке и не помышляла, кроме того что возила по дому за струну какую-то старую балалайку, как машинку. А крестный (сам — гитарист, домрист) однажды приехал и сказал, что мне надо срочно заняться музыкой.
— А что, родители против были?
— Против. Они знали, как это сложно. Чего это стоит. Это не какой-нибудь там студент-историк, который может сидеть в электричке и учить преспокойно теорию. Здесь каждый день нужно заниматься. День пропустишь — уже очень сложно наверстать. Тем более когда одним пальцем играешь. Не позанимался два дня — потом палец ужасно болит! И вот я сначала на баяне, а потом родители сжалились…
— Папа твой тоже музыкант?
— Нет, он строитель, краснодеревщик. Бани строит, дома рубит. Деньги должен зарабатывать, а то ведь он — единственный кормилец в семье. Но думаю, что в дальнейшем я ни в коем случае не буду сидеть на шее у родителей. На выступлениях буду зарабатывать… Всегда жизнь тяжелая была. Но она меня укрепила.
— Ты же не из Москвы?
— Нет, выросла в Тверской области. Наша семья фермерством занималась — большое хозяйство имели: две коровы, телята, пять поросят, курей много… Конечно, все это — труд адский. Но есть и плюсы свои — молоко парное каждый день, сметанка натуральная — полезная, свежий творог, сыр сами делали, хлеб пекли. Мне так этого сейчас не хватает… С какой-то горечью в сердце вспоминаю то время.
— Неужто сама корову доила?
— А как же? Было дело. Не только доила, но и каталась… на быках!
— Ты серьезно?
— Мама просто в ужасе была. Смотрю — молодой бычок стоит, я его хвать за рога, уселась и поехала…
— Это у тебя не от бычка ли едва видный шрамчик над глазом?
— Этот? Не-е. Это все мое бойкое детство. Я-то в семье вторая: все думали, что после первой девочки (моей сестры) мальчик родится. Вот и не знаю — повезло или нет. Я очень подвижная, в отличие от сестры-пианистки.
— Полная противоположность?
— Ну да, она такая меланхоличная, такой весь из себя пианист. Скоро у нее малышок уже будет, и я тетей Тоней стану… Счастье великое. Ну так вот: ребенком любила в футбол играть, как ни странно. В другие динамичные игры. Мальчишки вокруг дома бегают, мне скучно дома сидеть, побегу с ними. До сих пор свой образ вспоминаю — волосы распущены, такая вороная кобылица, бегу босиком… Набегаешься, а потом приходишь домой кашу кушать.
— Ребенок, говоришь. Да тебе ведь и сейчас — всего 18!
— 18, да. А столько уж пережила! Так вот, о шрамике. В один прекрасный день (мне тогда десять было) в прятки играли. И один мальчик довольно далеко забежал. Я взяла велосипед, села и поехала на его поиски. И вдруг — впереди канава! Падаю в канаву, ударяюсь о бревно, кровь течет, а боли даже не чувствую, не плачу… Мама испереживалась, тут же вызвали “скорую”, повезли в больницу, зашили, ничего… А велосипед так и остался в канаве. Его, разумеется, украли потом.
— Ты с таким жаром рассказываешь, будто прям сейчас припустила бы… несмотря на высокое положение солиста.
— Конечно, хочется. Игр было много интересных, но все уже выросли, такие интеллигентные стали, кому предложишь — нет, говорят, не хотим. Ну я, может, тоже человек интеллигентный, но иногда хочется вспомнить детство. Окунуться в ту жизнь, побегать, в прятки поиграть…
— Но обратной дороги нет.
— Нет. Только в Москве можно чего-то добиться, так что пришлось продать корову и купить на эти деньги балалайку.
— Корову за балалайку?
— Вот-вот. Это где-то 30—40 тысяч рублей. Для нас это были очень большие деньги. Балалайку у мастера на заказ делали, она особая, нестандартная — чуть больше остальных балалаек — прима. Из красного клена. Но какой звук! Я до сих пор о ней не жалею. Колоритная, сочная, звучная, яркая. Теперь и у нее уже большая судьба. Сначала трудно было — рука не дотягивалась до грифа. Меня и не видно было из-за инструмента. Но потом ничего, я подросла…
— А в приметы веришь?
— Не то чтобы верю, но перед концертом никому притронуться к балалайке не позволяю. Потом уж, после — ради Бога, под моим присмотром можете поразглядывать. А так — ни-ни. Мало ли кто струну оборвет…
— Струны тоже особые?
— Конечно. От гитары не подойдут. Ну, может, одна только — гитарная соль. А две другие (одинаковые) нам специально приносят. Менять часто приходится: раз в месяц точно. А так и перед каждым важным концертом.
— Ты часто произносишь — “моя судьба”. А у кого сейчас жизнь-то легкая?
— Нет, верно, тяжелая она у всех. Но и я натерпелась вдоволь. В Твери, допустим (я там в музшколе училась), жила не в квартире, а в общежитии, со студентами. Они ночь гуляют, днем спят. А мне, наоборот, ночью спать надо, ведь я учусь, это труд кропотливый. Над звуком работать… А там уж — какой звук! Услышать хотя бы, правильно ли ты ноту берешь! Так что приходилось ездить в другую школу в поисках тишины. Не высыпалась. В стены барабанят, все пьяные… Или как я за год до поступления ездила из Твери в Москву заниматься. В 5 утра встаешь — три часа в электричке. Поначалу было интересно в поезде ехать, но потом уставать стала.
— А зачем ездила в Москву так часто?
— Культурно образовываться. Вот спросят меня на экзамене — какие музеи в Москве есть? Все это нужно было узнать. На отделение струнных народных инструментов в институт им. Шнитке было три человека на место. Меня взяли. Понятно, что смотрели на талант. Но кроме таланта важно еще трудолюбие.
— Вот объясни: твоя сестра учится на фортепиано, у нее более широкий диапазон “в применении”: сможешь — в солисты выбьешься или в оркестр, а то и в музыкальную школу педагогом. Твой же выбор несколько странен…
— Просто я поняла вдруг, что это мое призвание, понимаешь? Душа у меня запела, понравился очень... этот русский дух. Балалайку нужно показывать людям, популяризировать. И в этом я вижу свою миссию. Ведь балалайка — это символ России, ее музыкальная эмблема…
— Многие к этому символу относятся с иронией.
— Ну да, говорят, Россия — это шапка-ушанка, водка и балалайка. Это очень обидно. Я ведь часто выступаю перед молодежью. Перед концертом у них на лицах написано — да что можно на этой балалайке сыграть? Неактуальна совсем… Но вот одна вещь зазвучит, вторая — лица светлеют, и люди сами начинают тянуться к тебе. Им не хватает этой чистой и естественной музыки…
— То есть тебя узость существования в этом жанре не пугает?
— Нисколько.
— И ни на что другое переквалифицироваться не будешь?
— Нет. Только “с балалайкой по жизни”! Хотя при случае смогу играть и на баяне, домре, гитаре, банджо. Но важно все это делать профессионально, самодеятельность никому не нужна. Пока же “узости” не чувствую. Меня за год 5—6 раз приглашают играть самые маститые наши оркестры народных инструментов, да, сначала было сложно, приходилось себя рекламировать, нынче же потихоньку о тебе начинают узнавать все больше людей… Так что карьерного роста можно добиться. Главное, не сидеть на месте. Разнообразить свой репертуар, хотя… современными авторами для балалайки пишется не так много музыки. В основе репертуара — музыка народная или переложение классики.
— Но ты не соблазняешься участием в поп-проектах?
— О, нет. Было дело, звали. И не раз. У нас тут, говорят, группа образуется, не могла бы ты играть что-то из попсы? Но я на это не клюю…
— Но выживать ведь приходится. На свадьбах-корпоративах не выступаешь?
— Есть такие предложения. Но я рассматриваю все нюансы — какая это организация, что именно от меня требуется… Музыканты-то стараются вначале отыграть, деньги взять и уйти, потому что потом народ весь пьяный. Выживать? А как без этого… В Москве-то мы с мамой-папой квартиру снимаем. И скоро нас из нее выгонят. Особой перспективы с жильем не вижу. Но падать духом нельзя. Вообще хочу пожелать всем читателям быть мудрыми, терпеливыми, всегда веселыми и иметь в жизни цель, ради достижения которой не жалко пойти на какие-то лишения.
— У многих никакой цели нет… Просто живут.
— Я не знаю, как можно так жить.
— Так странно это слышать от 18-летней девушки. Не было моментов, когда вы могли бросить занятия музыкой?
— Сколько угодно. Но я… возьму свою балалаечку и, если очень грустно, заиграю “Спутники в ночи”. И тут же отпускает. Чуть веселее становится. Тогда еще гряну “Валенки” или “Выйду я на реченьку”… Вот и совсем радостно становится!
— Маникюр тебе не положено делать?
— Во-первых, длинные ногти иметь нельзя — за гриф задевать будут. Лакировать их… Мне тоже многие говорят — а чего ты без маникюра ходишь? Да, хочется иметь аккуратные ноготочки, но я никогда маникюр не променяю на балалайку. Хотя были и курьезы. Однажды так упорно готовилась к одному конкурсу, что “переиграла” себе палец. И тут же выясняется, что первый тур я прошла — завтра играть второй! Как? Пришлось собраться с силами, поначалу было очень больно, но стоило вжиться в музыку — боль отступила сама собой. А некоторые уважаемые мужчины-балалаечники вообще специально разрабатывают на руке и средний палец как запасной.
— Думаю, мало кто вообще видел девушку-балалаечницу…
— Девушки на домры в основном идут. Столь же редко увидишь мальчика-домриста. Но я горжусь своим делом. Балалайка ведь женского рода, поэтому уверена, что у меня все получится!
— Да кто бы в этом сомневался! Удачи тебе, Тоня!
