Премьера оперы “Кармен” состоялась в Большом театре. Именно этот бесспорный оперный хит Жоржа Бизе выбрал маэстро Темирканов для своего дебюта в качестве главного приглашенного дирижера ГАБТ. Постановку осуществил известный американский режиссер Дэвид Паунтни. Ждали если не чуда, то во всяком случае добротного, качественного продукта. Однако премьера завершилась скандалом: впервые за многие годы дирижер-постановщик демонстративно не вышел на финальный поклон.
В Большом, как и во всяком великом театре, случались взлеты и падения, премьеры блистательные и неудачные, спектакли средние и спорные, но то, что предстало пред очи зрителей на премьере “Кармен”, можно назвать беспрецедентным: такой провинциальной безвкусицы старожилы не припомнят. Юрию Темирканову дико не повезло. Он, поставивший немало прекрасных опер в Мариинке, давно вынашивал мечту о постановке “Кармен”. Именно ему принадлежит заслуга возврата на сцену Большого театра авторской редакции оперы — с разговорными диалогами, без вписанных позднее речитативов. Именно он предложил оркестру свою интерпретацию партитуры Бизе — возможно, спорную, но убедительную.
Знаменитая увертюра, от которой у каждого меломана мороз идет по коже, прозвучала с той яркостью, которая свойственна манере Темирканова: блестящей, но слегка холодноватой. Увертюру играли при закрытом занавесе — и это пошло ей на пользу. Ибо, когда занавес открылся, печальная истина открылась вместе с ним: перед зрителями был самый тупой и примитивный вариант режиссерского и сценографического решения, который, кажется, уже не встретишь даже в ДК “Голубой пролетарий” города Малые Зашоры.
Нехитрый “винтаж” 50—60-х годов, полицейский участок с порнухой на стенах, какие-то пустые коробки, телемониторы. Контрабандисты обмениваются чемоданчиками (это отработал Дмитрий Бертман в своей “Кармен” еще 12 лет назад!), массовка одета в чудовищно безвкусные костюмы с Черкизовского рынка, и т.д. и т.п. Но главный “шедевр” — это хореография и пластика: и главные персонажи, и хор периодически начинают двигаться в такт музыке, совершая телодвижения, которые явно подсмотрены на сельских дискотеках в штате Юта.
Зачем Большому театру понадобилось приглашать для этого убожества дорогостоящую команду из-за рубежа? Зачем понадобилось подставлять Темирканова, который был вынужден участвовать в этом нафталиновом “авангарде”? Пригласили, кстати, не только постановщиков, но и певцов. В том числе болгарскую красотку Надю Крастеву на заглавную партию — певицу с красивым меццо и еще более красивой фигурой, а также американца Жерара Пауэрса на роль Хозе. Последнее понять непросто: Пауэрс — обладатель невыразительного хорового тембра, в котором мало индивидуальности и много крика на верхних нотах. У нас таких теноров хватает, а есть и получше. Странные вещи наблюдались и в отношениях между Крастевой и Темиркановым: их действия казались несогласованными. Временами маэстро замедлял темп, заставляя певицу подчиниться, чего она явно не желала делать, убегая вперед. Временами все было с точностью до наоборот. И все-таки спектакль добрался до финала, порадовав публику симфоническим вступлением к третьему акту.
На финальный поклон довольный режиссер выскочил первым. Его сногсшибательный наряд, включающий яркие клетчатые брюки, пиджак, рубашку и галстук — все разных цветов, — дал зрителям почувствовать, кто в доме хозяин. Ждали Темирканова. Но тщетно: дирижер так и не вышел на сцену. По информации, имеющейся у “МК”, его поступок был демонстративным. Не против театра, не против оркестра или хора, которыми маэстро во время репетиций был вполне удовлетворен. Но против “интерпретации” классического оперного шедевра, которую вполне можно было бы квалифицировать цитатой из мюзикла “Чикаго”: “Нам показали уровень тюремной самодеятельности”.
