Последний враг государства

Сегодня главный враг Эстонии — вовсе не Россия с ее “имперскими замашками”. Враг номер один — даже не местный русский! Истинным врагом оказался потомственный гражданин Эстонии! Это про него пишут в эстонских газетах: “Он не щадил ни детей, ни женщин, ни стариков! Приспешник коммунистов делал все, чтобы лишить крова сотни эстонцев!” Эстонские СМИ смакуют подробности громкого дела, разыскивая жертв этого “коммунистического монстра”…

Его зовут Арнольд Мери. Ему 88 лет, у него рак легких, он практически ничего не видит и не слышит. Эстонские власти знают, с кем воевать: или с памятниками, или со стариками — с теми, кто ответить не может. Впрочем, Мери, несмотря на тяжелую болезнь, сдаваться не собирается. Корреспондент “МК” лично убедился в этом.
Как только Эстония отделилась от СССР и стала самостоятельным государством, Арнольд Мери собрал семью и сказал, что могут начаться репрессии. Предложил уехать из страны, но семья отказалась. “Ну смотрите, потом не говорите, что я не предупреждал”, — сказал тогда Арнольд Константинович.

Он оказался прав. “Копать” под него начали сразу. Поначалу вызывали в КАПО (полиция безопасности) как свидетеля, потом как подозреваемого, и, наконец, ему было предъявлено обвинение в “геноциде” эстонского народа за  депортацию 1949 года. 14 лет тянулось это дело.

— Временами дело клали на полку, поскольку не было доказательств моей вины, — вспоминает Мери. — Но, как только Эстонии в очередной раз нужен был враг, сразу вспоминали обо мне.

Сейчас, когда экономика Эстонии трещит по швам, а народ начинает обвинять во всем правительство, было принято решение начать суд над Мери — надо же отвлечь людей от проблем и показать “истинного врага страны”.

“К Советам был готов”

Таллинский район Нымме считается престижным. Здесь живет мэр столицы Эдгар Сависаар, а неподалеку располагаются особняки современной эстонской элиты. Но дом Мери и его семьи сильно отличается от соседских: старенький, давно не крашенный, но по-прежнему добротный. По двору носится огромный пес. Он с подозрением косится на меня, когда я подхожу к калитке.

— Федька, уймись, — прикрикивает Мери и проводит меня в дом, предупреждая о сложностях общения. — Говорить со мной трудно: я почти ничего не вижу и ничего не слышу. Так что садитесь справа от меня и старайтесь говорить погромче.

Так мы и сделали.

— Сейчас наши новоявленные историки утверждают, что со стороны Эстонии было ошибкой присоединяться к СССР: мол, если бы мы соблюдали нейтралитет, немцы нас не тронули бы. Как же! — говорит Мери. — Эстония 700 лет была во владении Германии и они бы нас оставили? Сам Арнольд Константинович решил определиться, с кем он, еще в 1938 году.

— Я стал интересоваться, что такое советская власть. То, что о ней писали газеты, — это одно, но хотелось бы узнать все изнутри.

Судьба предоставила ему такую возможность: Мери оказался в одном госпитале с красноармейцами. С простыми солдатами, которые рассказывали ему про Страну Советов доступным языком. И Мери понял: советская власть как раз для него. Если верить советской хронике, то, когда красноармейцы входили в Таллин, жители города встречали их цветами и музыкой. Сегодня эстонские историки уверяют, что все “радующиеся” были переодетыми солдатами. Так, в частности, утверждает экс-премьер Эстонии Март Лаар.

— Я вам как очевидец говорю: не было этого! Эстонцы действительно радовались приходу советской власти, поскольку тогдашнее правительство довело страну до нищеты. А с другой стороны, эстонцам категорически не хотелось опять под крыло к немцам, — говорит Мери. — Так что говорить о какой-то “оккупации” Эстонии не имеет смысла.

Герой под прицелом НКВД

...В 1941 году Арнольд Мери в составе 22-го эстонского стрелкового корпуса оказался под Псковом.

— Никто тогда не ждал немцев. Считалось, что они где-то в 10 километрах от нас. И вот двигаемся мы по лесу к передовой. И вдруг по нам открывают огонь! Решили, что это свои же по нам стреляют, приняв нас за немцев: у нас же и форма была нестандартная, и говорили мы по-эстонски. Но потом мы услышали немецкую речь. Штаб округа совсем близко. Я бросился туда сообщить о нападении, но вернулся. Выстрелы и так услышат, а нам надо было обороняться и не подпускать их, пока не прибудет подкрепление.

Первое ранение Мери получил в руку.

— Одна кость осталась! Но я продолжал отстреливаться. Потом ранило в ногу, — вспоминает Арнольд Константинович. Очередной осколок распорол ему живот…

Очнулся Мери в госпитале и сквозь сон услышал разговор врачей, — они уже поставили на нем крест. Но он выкарабкался! Там же узнал, что благодаря их обороне удалось задержать немцев. За что и был представлен к ордену Ленина. Но получил… звание Героя.

— Я сам точно не знаю, но мне рассказывали, как все проходило. Когда решение о награждении было уже принято, один из военных чинов вдруг спросил: мол, кто такой Мери. Ему ответили, что эстонец. Эстонец? Из Эстонии? Да, говорят, оттуда. Да вы что, удивляется военный начальник, он только год в составе СССР и так за нас сражается? Предлагаю дать ему Героя Советского Союза... Вот так я награду и получил...

После войны молодой Мери не остался без работы. Он приходит в ЦК КПЭ по приглашению тогдашнего первого секретаря Николая Каротамма. И у него сразу начались проблемы с госбезопасностью. Один раз осадил слишком активного вербовщика из органов.

А однажды, вспоминает Мери, возвращался он поздним вечером домой и обнаружил в подъезде плачущую девушку. Из одежды на ней была лишь солдатская шинель. Выяснилось, что какой-то чин из НКВД, живший в этом же подъезде, снял проститутку, а потом за что-то выставил ее на улицу в таком виде.

— Ну что, молчать, что ли? Я доложил об этом, и чина вышвырнули из Таллина, так что было за что не любить меня и руководству органов.

Сотрудники госбезопасности начали мстить Мери. В конце 1948 года посыпались доносы и обвинения в шпионаже. Назначили разбирательство, но тогда ему удалось выстоять.

Куратор по высылке

Жители молодой Эстонской республики после войны уже не питали иллюзий в отношении СССР. После массовой высылки в предвоенные годы эстонцы поняли, что от Советов ничего хорошего ждать не приходится.

— Тем не менее сразу после войны жизнь вроде бы начала налаживаться. Москва не особо давила на нас.
Но в 1949 году Москва вдруг опомнилась и прислала распоряжение о новой депортации накануне массовой коллективизации. Это была катастрофа!

— Мы прекрасно понимали, что теперь власть будут открыто ненавидеть. Просили Москву отменить этот приказ или заменить ссылку в Сибирь на эстонский город Кохтла-Ярве... Москва же твердо стояла на своем: выслать!
ЦК КПЭ решает, что в каждый уезд необходимо направить сотрудника, который будет контролировать работу по высылке.

— Ведь сотрудники НКВД могли под шумок выслать и кого-нибудь из своих личных неприятелей, могли разворовать оставленные дома, да мало ли что, — вспоминает Мери.

НКВД такая инициатива не понравилась, и они всячески мешали контролю.

— Когда я приехал на остров Хийумаа, то меня просто-напросто отстранили от работы. НКВД не давал мне никакой возможности “контролировать” процесс, ведь я для них был таким же эстонцем, как и те, кого они высылали...

— Паром, на котором увозили людей, не мог подойти к острову, и людей отправляли к нему на лодках. Они ехали с личными вещами, нагружали лодки так, что они практически погружались полностью в воду. Любая волна, и лодка пошла бы ко дну.

Мери остановил высылку и позвонил своим друзьям в Балтфлот с просьбой прислать нормальный паром, который мог бы подойти к причалу.

— Теперь мне это ставят в вину, — усмехается он. — Дескать я так усердствовал, что вызвал судно, чтобы депортировать как можно больше людей...

Остров невезения

Паром St.Ola неторопливо подходит к острову Хийумаа. Пока идем по морю, читаю эстонскую газету. От того, что там написано про Мери, волосы встают дыбом.

Депортировали без разбору. Пришли прямо в больницу за 22-летней Ыйе Ояааре и ее новорожденной дочерью. “Это был Арнольд Мери” — написал эстонский журналист. Корреспонденту “МК” удалось разыскать эту женщину и расспросить ее о тех страшных моментах.

— Мери действительно приходил, — говорит мне пожилая женщина. — Но он, наоборот, требовал, чтобы меня не трогали. Конечно, его никто не слушал. Хотя на один день ему удалось отсрочить мою депортацию.

26 марта Ыйе с малюткой посадили в самолет и отправили в Таллин, а потом в Сибирь.

— Я назвала ребенка Анне... Видимо, тяжелая дорога утомила девочку. Она стала слабеть. Сибирские холода добили ее окончательно. В возрасте одного года она умерла... — по щеке женщины катится слеза.

Другой моей собеседнице в марте 1949 года было только пять лет. По мнению правительства, она также являлась врагом народа, а потому подлежала депортации.

— В то утро я проснулась от страха, — вспоминает Хелве-Эста Силламаа. — Выглянула в окно и увидела, что вокруг дома вооруженные люди, которые затем входят в комнату и дают два часа на сборы вещей. Я вместе со всеми начала сборы. В тетин узелок я положила свою любимую куклу, а в детский чемоданчик упаковала букварь. Помню, что мою парализованную бабушку, которой как раз 25 марта исполнилось 85 лет, буквально забросили в кузов.

…Если верить эстонской пропаганде, то сегодня на острове не найдется ни одного человека, который бы лояльно относился к Мери и к русским. Вранье. Со мной разговаривали совершенно нормально и спокойно. Эстонцы без проблем переходили на русский язык и вовсе не считали меня “оккупантом”. И к Мери отношение у них совершенно нормальное.

— Знаете, ведь на острове нет людей, которые бы его ненавидели! И никто не желает, чтобы его судили. Да, он принимал участие в депортации, но мы знаем, как он это делал, — сказала мне директор местного исторического музея.

Добровольная ссылка

— После депортации на меня вновь начали писать доносы. Ну понятно, откуда ветер дул! — считает Мери.
Ему не могли простить слишком лояльного отношения к высылаемым. Получилась странная картина: с одной стороны, его пытались продвигать по партийной линии и даже направили на учебу в Высшую партийную школу, а с другой стороны — постоянные обвинения. Как он узнал позже, госбезопасность решила взяться за него всерьез и за его спиной собирала компромат. В итоге его дело распухло до двух томов, и началось новое разбирательство. Для начала его лишили всех наград и исключили из партии. Затем провели первый обыск. Кто-то из друзей шепнул, что ему следует как можно скорее уехать из Эстонии, поскольку готовится его арест. Мери отправляется вместе с семьей в Горно-Алтайск. Как он думал — навсегда.

Он не собирался прятаться и по-прежнему вел активный образ жизни, став в городе известной личностью: он работал деканом местного пединститута. В то же время он не переставал писать письма в Москву с просьбой о восстановлении в партии. Только после смерти Сталина это стало возможным.

Несколько месяцев работала комиссия по реабилитации Мери, и в конце концов его восстановили в партии и вернули все награды.

Сразу после этого о нем вдруг вспомнили бывшие друзья.

— Знаете, я в Горно-Алтайске прожил 8 лет. И за это время не получил ни одного письма из Эстонии! А ведь считал, что у меня много друзей было... А тут вдруг про меня вспомнили и стали звать обратно. Я не хотел возвращаться в Эстонию.

Мери казалось, что его предали, и теперь не хотелось иметь ничего общего с теми людьми. Больше того, про него вдруг вспомнили и те, с кем в свое время он учился в ВПШ. А это были очень могущественные люди: Семичасный и Шелепин.

— Они меня звали на работу в Москву, но мне категорически этого не хотелось! Под разными предлогами мне удалось отказаться. Зато пришлось вернуться в Эстонию, правда, я выторговал условие, что партийной работой заниматься больше не буду.

В Таллине он стал героем, которого звали на все торжественные мероприятия.

* * *

Сейчас Мери вновь популярная личность.

— Благодаря политикам я стал очень известен. Мне звонят из разных изданий, я постоянно с кем-то встречаюсь, — говорит он. — И никому не отказываю — ведь это мое единственное оружие против тех деятелей.

...У здания эстонского госсуда стоит небольшой монумент — статуя Фемиды. Вопреки всем канонам у нее не завязаны глаза, а всего лишь закрыты. То есть когда надо, по просьбе, например, властей, она может глазки-то и открыть. В случае с Арнольдом Мери как раз такая ситуация. И власть, и Фемида понимают, что Мери ни в чем не виноват, но снять с него обвинения, то есть поступить по уму, не могут. Впрочем, засудить — тоже.

Сейчас процесс действительно прерван: по просьбе адвоката Арнольда Константиновича назначена экспертиза здоровья.

— Ее можно было бы провести за несколько дней, но следующие слушания ориентировочно будут только в конце осени. Думаю, это сделано специально, ведь тогда уже некого будет судить.

Последний Герой Советского Союза в Эстонии считает, что жить ему осталось всего четыре месяца — рак.

Для властей это будет идеальным вариантом.

Не осудили и не оправдали.