Главный инженер шахты Зубков, увидев девушку в бригаде проходчиков, заявил: “Сбегай-ка наверх, в контору, принеси табак, я забыл его на столе”.
Девушка, одернув спецовку, выпалила: “Комсомол позвал нас метро строить, а не за табаком бегать”.
Зубков захохотал. Тогда, в 1933 году, он не предполагал, что эта девушка скоро станет легендой Метростроя и прототипом героини фильма “Добровольцы”.
Заглядываясь на высокую голубоглазую блондинку, мужчины будут сворачивать шеи. “Везучая!” — станет твердить бригадир, откапывая ее в очередной раз в забое из–под осыпавшегося грунта. У нее в жизни будет все, кроме семейного счастья. За трудовые подвиги стахановка расплатится сполна. Шахта отнимет у нее возможность иметь детей. И она удочерит сироту — кореянку Лидию Ким. О легенде Метростроя Татьяне Федоровой, о ее силе и ее одиночестве “МК” рассказала приемная дочь Лидия Ким Пан Сим.
Воевали между бригадами за козу
Татьяна Федорова в ее доме везде. Улыбается с портрета на стене, глядит задумчиво со снимков на полках в шкафу.
Взбитая белокурая челка, голубые глаза–блюдца… Ее можно поставить в ряд с киногероинями Веры Марецкой и Любови Орловой.
При всем при том Татьяна Викторовна полжизни провела под землей, работала землекопом, откатчицей, крепильщиком, бетонщиком, бригадиром чеканщиков...
— Мама огорчалась, что принадлежность к женскому полу мешала стать ей полярным летчиком или пограничником, — рассказывает Лидия Ким. — Неудивительно, что как только горком комсомола кинул клич “Молодежь, все — на строительство метро!”, она оказалась в числе первых добровольцев.
То, что работать предстоит под землей и в разные смены, отчаянную девчонку нисколько не смущало. Церковь пугала: “Спуститесь в преисподнюю — будете прокляты”. Но комсомольцы 30–х были несуеверны.
Свою первую шахту 31—32 на Красносельской Татьяна помнила всю жизнь.
— Надела мама спецовку и буквально утонула в огромной брезентовой куртке и брюках, — продолжает свой рассказ Лидия. — Рабочую робу пришлось ушивать чуть ли не вдвое, а сапоги 44-го размера надевать с несколькими парами носков. Мама вспоминала, как они воевали между бригадами за “козу”. Бригадир, бывало, крикнет: “Давайте козу”, — а ее, тележку с длинными стойками-рогами для перевозки лесоматериалов, уже увели. А вот о том, как они мерзли с девчонками, стоя по горло в воде, когда плывуны заливали забои шахт, как до кровавых мозолей обдирали руки, мама упоминала лишь вскользь, к слову.
К лишениям и трудностям Тане Федоровой было не привыкать. Отца своего она почти не помнила, он рано ушел из жизни. Маме одной пришлось поднимать троих детей.
— Что она видела? Лепешки из картофельных очисток, вместо сахара — печеную свеклу, — пересказывает детство и юность своей приемной мамы Лидия Ким. — Пальто носила, сшитое из ветхого одеяла, а “ботики” — связанные из веревок и подбитые войлоком.
Училась Татьяна хорошо, но нужно было поддержать семью: мама болела, пенсия крошечная, вот и пошла после семилетки работать такелажницей на завод “Каучук”. В заводской столовой ложки и миски выдавали на пропуск, на обед постоянно — пшенный суп и синяя картошка-пюре.
— Как Татьяне Викторовне хватало энергии быть и комсоргом, и капитаном волейбольной команды?
— Не зря говорят, что характер — это судьба. У мамы был острый ум и крутой, твердый характер. Она презирала лесть, зависть, неискренность. Однажды в шахте ее завалило обрушившимся грунтом. В кромешной темноте ее чудом откопали. Другая бы месяц отходила от шока, а мама с ходу взяла в руки топор и стала помогать плотникам делать кружало — деревянную форму, поддерживающую опалубку.
А в довоенном 35–м мама пошла учиться в планерную школу. С девчонками они ходили строем в синих комбинезонах по Кировской улице с песней “Все выше, и выше, и выше…” Мама легко освоила полеты на планере, первой из группы прыгнула с парашютом, за что получила в подарок гимнастерку и картуз со звездочкой. Впоследствии ей приходилось прыгать с тяжелых бомбовозов: с крыла, с башенной турели, в бомбовый люк. Валерий Чкалов ей говорил: “У меня самолет стоит на центральном аэродроме, он в твоем распоряжении, я дам команду”. Маме все было под силу!
Девушка “из-под земли”
“Комсомольцы — на проходку!”, “на бетон!” — призывал горком. И “необстрелянная” рабочая молодежь спускалась под землю, брала в руки отбойные молотки.
Бригада Федоровой в 36–м работала на шахте 55, пробивала тоннель под землей от станции “Площадь Революции” к Курскому вокзалу. Татьяна с подругами чеканили свод — занимались гидроизоляцией тоннеля. Всю смену им приходилось держать на весу над головой специальный молоток. А вода в это время не просто лила, а хлестала! В конце смены подводили результат — 400% задания. Бригада Федоровой ходила в стахановцах.
Пожилой рабочий как–то заметил: “Девочки! Вы ведь свинцом чеканите, пейте молоко, берегите легкие”.
— Но какое там! Разве они думали тогда о здоровье? — говорит Лидия. — Работали за идею, строили лучшее в мире метро. Всей бригаде выдавали специальные талоны на молоко, но ее женская половина частенько вместо молока набирала леденцов и угощала всю шахту.
Работать бригадным частенько приходилось в кессоне — специальной ограждающей конструкции. Чтобы в рабочую камеру не поступала вода, в нее нагнетался сжатый воздух. Когда шел, как лавина, плывун, давление в кессоне поднимали до двух атмосфер, температура подскакивала до сорока градусов. Кругом стоял пар, дышать нечем, в двух-трех шагах ничего не видно… Только метростроевцы и подводники знали, что значит работать под давлением.
Начальник участка нередко бросал в сердцах: “Девчонки, уходите из шахты, вам ведь еще рожать!” То, что перепад давления может сказаться на сосудах и обмене веществ, они поймут позже. А тогда, в предвоенные годы, главным было в 4—5 раз перекрыть план.
В возрасте 22 лет бригадира стахановской бригады Татьяну Федорову избрали депутатом Верховного Совета СССР. На первую сессию девчонки собирали ее, как на свидание: одна принесла нарядное маркизетовое платье, другая — туфли–лодочки.
Девушку “из–под земли”, как называли ее коллеги–депутаты, вместе с другими ударниками первых пятилеток направили на учебу в Промышленную академию.
— Там она и встретила любовь всей своей жизни?
— Георгий Михайлович Попов учился на машиностроительном факультете, был избран вторым секретарем Московского горкома партии. Это был очень яркий, талантливый человек. Когда мама с ним познакомилась, он уже был женат на простой деревенской женщине Ларисе, у него подрастала дочка Женя.
Любовь захватила обоих. Казалось, что Георгий и Татьяна были созданы друг для друга: высокие, красивые, волевые, инициативные. Развестись партийному лидеру в то время было равносильно тому, что положить на стол партийный билет. Оба страдали.
— Каждый день перед планеркой Георгий Михайлович звонил маме. Он не мог без Ташика, как он ее называл, прожить и дня, — рассказывает Лидия Ким. — Когда началась война, он руководил обороной Москвы, участвовал в перестройке работы промышленности. В один из тех серых военных будней мы и познакомились.
Чистка среди детей
У Лидии Ким тот же жесткий, мужской характер, что и у ее приемной мамы. В 72 года у хозяйки — точеная фигурка, красивые миндалевидные глаза.
— Генетика! — смеется Лидия. — Мама у меня украинка, а отец — наполовину кореец, наполовину японец. Будучи коминтерновцем, он приехал в СССР строить социализм. Он выполнял спецзадания, работал на восточном направлении. Отец погиб в самом начале войны. В 42–м маму вызвали подписать какие–то бумаги, больше мы с братьями ее не видели. Нам сообщили, что она погибла.
Так маленькая Лида оказалась в международном детдоме №19 в Москве. Врачи приблизительно определили год ее рождения: 1935-й.
— Каждый день мы толпились у входа, каждый из малышей ждал, вдруг за ним придет мама или папа. Вечером все тихо плакали в подушку. И вдруг однажды наш горнист Женя Тимофеев трубит сбор. Мы кинулись все в большой зал. И увидели: стоит светловолосая женщина неземной красоты — как из сказки. Мы кинулись к ней гурьбой. Она старалась обнять и приласкать каждого.
Таня, именно так называли ее дети, создала попечительский совет.
— Танцы у нас вели балетмейстеры из Большого театра, театральный кружок — педагог из Центрального детского театра, рукоделие — сестра известной актрисы Лилии Гриценко. Мы ходили в музеи. Мама Таня сделала все, чтобы мы не чувствовали себя одинокими.
В один из дней Татьяна приехала в детдом с красивым темноволосым мужчиной, Георгием Михайловичем. “Мышик! — обратилась она к Лиде. — Бери подружек, поедем ко мне в гости!”
— И мы покатили с девчонками по Москве в большой черной машине. Шла война, а мы ели пирожное “картошку”. Я вам скажу, что ничего вкуснее в жизни я не пробовала.
О том, что кончилась война, мы узнали от нашей Тани. Мы все кричали от радости: “Мама придет! Папа придет!” До сих пор 9 мая я реву. Для меня — это День грусти. Спустя год после войны я поняла, что никто за мной не придет, что я — сирота!
В 1946 году в детдоме была чистка среди детей. Однажды мы проснулись и увидели, что спальня наполовину пуста. Дети репрессированных ночью исчезли из детдома. Только спустя годы мне мама рассказала, что детей “врагов народа” было решено вывезти в отдаленные специализированные детдома — в Челябинск, в Абакан. Откуда у ребят мог быть выход только в ФЗУ, они не имели права поступать в высшие учебные заведения.
Татьяна Викторовна, рискуя не только карьерой, но и жизнью, обзвонила всех оставшихся в живых дальних родственников детдомовских детей и попросила разобрать их по домам. Так она спасла сотни ребят, к ним не было приклеено клеймо сына или дочери “врага народа”.
“Ты нужен государству!”
Видя, как грустит кореяночка Лида, Татьяна Викторовна стала все чаще брать ее к себе домой, а потом удочерила. Тогда стахановка уже точно знала, что никогда не сможет иметь детей. Как и жить вместе с любимым человеком.
— Однажды я сидела в дамской комнате на шахте, делала уроки, вошла расстроенная мама. Она повторяла: “Такого человека хотят снять!” Она поделилась со мной, что недруги Георгия Михайловича, а работал он тогда председателем Мосгорисполкома, стали называть его за глаза “двоеженцем”. Будучи человеком прямолинейным, он пришел в обком партии и заявил: “Я развожусь!”
Татьяна сказала: “Ты мне очень дорог. Но ты не разведешься! Ты нужен не мне одной, ты нужен государству!”
— Она спасла его от ссылки. Так немногие могут любить, — тихо говорит Лидия. — Ну а я выросла, закончила Московский институт цветных металлов и золота, защитила кандидатскую. Работала в Торгово-промышленной палате России. Была международным экспертом по защите прав изобретений, растила сына и дочку. Мама мне часто говорила: “Я не ожидала, Мышик, что ты у меня такая могучая!”
Сама же Татьяна Федорова заканчивала работу на одной шахте и начинала с нуля другую. Работала начальником участка, позже стала правой рукой, замом начальника Метростроя, ей присвоили звание Героя Социалистического Труда.
— Она брала на работу и пьяниц, от которых отмахнулись все, и женщин с уголовным прошлым. И люди возрождались! Спустя десять лет приходили 1 апреля поздравить ее с днем рождения. Она многим помогала материально, была очень бескорыстным человеком.
Я помню, однажды ей пришло восторженное письмо от молодой девушки из Новосибирска, в конце которого стояла приписка: “У меня есть мечта, мне очень хочется иметь каракулевую шубку — пришлите мне взаймы 10 000 рублей, я потом буду вам понемногу возвращать долг”.
У мамы не только не было каракулевой шубы, но и мыслей иметь такую вещь. Она ответила девушке, что не о шубах надо думать, а об учебе и работе. Та не нашла ничего лучшего, как обратиться с жалобой на депутата к Михаилу Ивановичу Калинину.
— У Татьяны Викторовны было много поклонников?
— Она была смертью для мужчин! Умница, красавица! Около нее на встречах обязательно задерживались и Брежнев, и Косыгин. Ее уважали, с ней считались. Но она была однолюбка, 30 лет души не чаяла в своем Егорушке — Георгии Михайловиче Попове. Каждую свободную минуту днем они старались быть вместе. А вечерами мама оставалась одна. Ей было очень одиноко. Но она никогда не жаловалась на судьбу. Нередко признавалась мне: “Ты украсила мою жизнь”. А Георгий Михайлович говорил мне: “Татьянка любит тебя больше, чем свои тюбинги! Ты ее береги!” Когда его не стало, я первый раз увидела, как моя мама, железная женщина, плачет.
Жизнь подвела черту. Наградив Татьяну Федорову сильным характером и деловой хваткой, судьба не дала ей простого женского счастья.
Хоронили Георгия Михайловича на Новодевичьем кладбище. Так и шли за гробом по разные стороны: законная жена Лариса с родственниками и любимая женщина Татьяна с коллегами. Поминки разделились на два дома.
— Маму вызвали в Моссовет, спрашивали: “На кого оформлять наследство?” Она сказала как отрезала: “У него есть законная жена, дочь и внук, все отписывайте им!”
По иронии судьбы дачи в Серебряном Бору у Татьяны Викторовны и Ларисы, жены Георгия Попова, оказались рядом, через дорогу.
— Удивительно, но после смерти Георгия Михайловича наши семьи сблизились. Их внук Егорка часто бегал к нам, кричал через забор: “Таня!” А у мамы сердце екало, так интонации в голосе малыша напоминали ей ее любимого Егора. Она, смеясь, хватала малыша в охапку: “Егорка пришел, значит, можно садиться завтракать!” — и разливала по чашкам чай.
* * *
Татьяна Викторовна очень тяжело переживала перестройку. Душу отводила, только спускаясь в метро. Она знала, на какой станции использовался при строительстве мрамор “Уфалей” с Урала, “Газган” из Армении, “Коелча” из Грузии.
В последние свои дни, когда она уже не выходила из дома, ставила на письменный стол маленькую шахтерскую лампочку. Метростроевский огонек грел ей душу.
Лидия Ким поклялась, что увековечит память своей приемной мамы. Два года назад по ее инициативе на станции метро “Красносельская” был открыт барельеф в память о женщине–легенде Татьяне Федоровой. Она первая и пока единственная в Метрострое женщина, возглавляющая шахту.
Кто теперь повторит ее биографию?
