Семь лет эксперимента по введению Единого госэкзамена не убедили общество в преимуществах этого вида испытаний. Оно продолжает отторгать ЕГЭ, хотя уже 1 января 2009 года тот становится единоличным властителем судеб выпускников школ. О том, почему это происходит, рассказала “МК” один из разработчиков реформы российского образования, директор Центра экономики непрерывного образования Академии народного хозяйства при Правительстве России Татьяна КЛЯЧКО.
— Татьяна Львовна, экспериментально-переходная фаза ЕГЭ закончилась. Он переходит в штатный режим, но масса вопросов остается без ответа.
— 2009 и 2010 годы — переломные. Действие многих стратегических документов, до сих пор определявших развитие нашего образования, заканчивается, и одновременно должны начать действовать принципиально новые факторы — ЕГЭ, переход на уровневую систему высшего образования. Но мы, как показала напряженность, возникшая вокруг ЕГЭ, к этому не очень готовы.
— Результаты ЕГЭ этого года и в самом деле удручающие…
— Росту удельного числа “двоек” по математике, русскому языку и литературе может быть несколько объяснений. Во-первых, расширяется география ЕГЭ и в процесс входят более слабые регионы или территории, где еще плохо знакомы с процедурой ЕГЭ, что всегда чревато сбоями. Во-вторых, по мере отработки методики уточняются и, возможно, ужесточаются требования. В-третьих, ситуация в системе общего образования остается сложной, что и отражают плохие отметки. В любом случае градусник показал, что у больного высокая температура. А тот клянет термометр и пытается его разбить.
— Насчет клянет — это в самую точку. Почему так много недовольных ЕГЭ?
— Едва ли не главное, из-за чего не воспринимают ЕГЭ, — технологизация этого вида испытания, т.е. необходимость строго следовать инструкции, любое отклонение от которой ведет к проигрышу. А наше общество не понимает, ни что такое инструкция, ни что такое техника безопасности. У нас просто нет этого важнейшего навыка! Между тем мы живем в крайне сложном, техногенном мире, где людей нужно со школы учить действовать строго по правилам. Например, у нас трудно заставить водителей пристегиваться, не говорить за рулем по мобильному телефону. И мы постоянно слышим и читаем, что в ДТП в России гибнет намного больше людей, чем в других странах. Да, конечно, и дороги плохие. Так и с ЕГЭ, не все еще отлажено, но надо уметь четко выполнять требования. Кстати, работодатели жалуются, что выпускникам школы или ПТУ нельзя доверить сложную технику — велика вероятность, что сломают! Вот и набирают на рабочие должности людей с высшим образованием.
Второй важный момент: ЕГЭ не оправдал многих надежд родителей. Например, что с его введением все дети тут же поступят в хорошие вузы. Или что в столичные вузы будут брать абитуриентов из отдаленных мест. Как оказалось, в столицах не хватает общежитий, а стоимость жизни в Москве такова, что большинству она не по карману. В итоге и после 7 лет эксперимента по ЕГЭ более 80% собираются поступать в вуз в родном городе.
Главное же, что высшее образование у нас стало социальной нормой. А ЕГЭ, в общем-то, поставил ее под удар: в этом году 25% одиннадцатиклассников получили “двойку” по математике, еще 11% — по русскому языку, и сколько-то — по остальным предметам. В общей сложности, думаю, экзамены не сдала почти треть выпускников. В этом году, пока действует принцип “+1 балл”, получившим “двойки” дали закончить школу и поступить в вуз. Но это в последний раз: на будущий год ЕГЭ вступает в штатный режим.
Что станет с третью выпуска тогда, пока не знает никто, — останутся на второй год? Получат аттестаты с “двойками” и смогут поступать в вузы на непрофильные специальности? А если не в вуз, то куда? В систему начального профессионального образования в основном поступают после девятого класса. Как показали опросы, одиннадцатиклассники не рвутся в учреждения профтехобразования: в Москве в ПТУ готовы идти лишь 0,4% выпускников школы, в то время как в вузы — 80%. Можно ли с “двойкой” по русскому языку или математике поступать в техникум или педучилище? Сомнительно. Значит, на производство? Но масса рабочих безо всякой квалификации современной экономике не нужна: работодатель давно привык к работнику с высшим образованием. Без ответа остаются важнейшие вопросы!
— Фактически получается, что многие ребята выйдут из школы в никуда. Понятно, что общество возмущается, — чего еще можно было ожидать?
— На самом деле ситуация в России меняется очень быстро. В 1999 году, когда эксперимента по ЕГЭ еще даже в проекте не существовало, работодатели, как показывали наши исследования, весьма негативно относились к выпускникам вузов, считали их чуть ли не нахалами с завышенными требованиями. Теперь наличие высшего образования — практически императивное требование.
— По-моему, это крупнейший просчет государства…
— Да, реформа образования должна была быть комплексной и вдобавок состыковываться со смежными областями — скажем, с реформой армии. Но этого не произошло. ЕГЭ оказался единственным направлением, доведенным до логического конца, и это сыграло с ним злую шутку — он принял на себя весь удар.
Впрочем, часть ответственности лежит и на обществе. Дети перестали читать, переключившись на компьютер и телевизор. Откуда же взяться грамотности? Нам некогда с ними поговорить, понять их проблемы, вовремя выявить неблагополучие — мы заняты. Между тем всю вину за “двойки” родители, похоже, собираются возложить только на школу.
— Но если назвать вещи своими именами, именно школа не подготовила детей к экзаменам. Руководство Рособрнадзора постоянно подчеркивает, что ЕГЭ лишь отразил истинный уровень нашего образования…
— Это не вина, а беда школы. О том, что школа находится в латентном кризисе, мы говорили еще в 1986 году! Уже тогда речь шла о недофинансировании, плохом качестве педобразования и нежелании выпускников педвузов идти в школу, низкой зарплате учителей, увеличивающемся разрыве между школой и вузом и многом другом. В 90-е годы все эти проблемы многократно обострились.
Школа, кстати, также не хочет признавать себя виноватой, поэтому, в частности, и перекладывает вину на ЕГЭ.
Замечали, что положительно оценивают ЕГЭ те школы, где ребята его хорошо сдают и без проблем поступают в вузы, а против — школы похуже, которые боятся родительского гнева? А их немало!
— Хорошие школы тоже недовольны ЕГЭ. Особенно сильно они ругают качество КИМов (контрольно-измерительных материалов)…
— Если КИМы плохие, их нужно совершенствовать. Или, возможно, разнообразить — как в Англии, где учебные программы и учебники, например, по экономике разрабатывают сразу 7 разных комиссий, а школа выбирает, по каким учить и, соответственно, сдавать экзамены. Но требования к результату едины, и процедуры сдачи экзаменов также. Работы проверяют эксперты, которые не знают, из какой школы они поступили.
— Может быть, попробовать изменить ЕГЭ так, чтобы сделать его комфортным для общества? Скажем, отказаться от одноразовости и сделать ежегодным — например, с 9-го класса. И родительского ажиотажа тогда не будет…
— На самом деле в большинстве стран так и есть. Там ежегодное тестирование начинается в среднем с 5-го класса, а все результаты идут в портфолио ученика. Причем проводит тестирование не государство, а негосударственные структуры за весьма небольшие деньги — скажем, наши 10—20 руб. за экзамен. Думаю, что и нам надо двигаться в эту сторону.
— Что еще выявило введение ЕГЭ?
— Во-первых, ЕГЭ позволил оценить, как оптимально реформировать сеть школ — какие из них нужно укрупнять, а какие нет. Скажем, если в школе всего 50 учеников, результаты ЕГЭ хорошие. Если увеличить численность до 100 или 200, они будут падать, потом начинают расти, и есть размер школы, после достижения которого результаты ЕГЭ становятся достаточно стабильными (для каждого региона этот размер свой). И если бы не ЕГЭ, мы бы этого так и не узнали.
Во-вторых, с помощью ЕГЭ мы можем понять, где у нас завышают оценки. В-третьих, можно выявить проблемные школы и целые территории. И здесь появляется еще один вопрос — выявили и что дальше? Ведь очередь учителей, желающих работать в школе, у нас не стоит. Особенно в отдаленных местах, на селе. Кроме того, надо учитывать, что 47% наших педагогов — пенсионного и предпенсионного возраста и поменять их ментальность очень трудно, я бы сказала — почти невозможно. Да и система нашего педагогического образования пока не сильно изменилась.
И еще одно. Образование — это инерционная система. Результаты изменений проявляются далеко не сразу, а оргвыводы мы часто готовы делать очень быстро. Здесь также таятся и большие сложности, и большие опасности.
— Что, с вашей точки зрения, надо скорректировать в ЕГЭ?
— Прежде всего откровенно обсудить с обществом все эти вопросы и выслушать его мнение. Однако идти на добровольность ЕГЭ, думаю, нельзя: это единственно возможная технология массового приема в вузы (напомню, что в советские времена в 9-е классы шла лишь половина восьмиклассников, а в вузы — лишь треть от возрастной когорты). При добровольности ЕГЭ мы во многом вернемся к старой системе, которая уже десять лет назад не устраивала общество и своей коррупционогенностью, и, если говорить откровенно, достаточно слабой ориентацией на качество.
— Это происходит и сейчас — в виде игрищ с пересчетом баллов: то, что в средних вузах “пятерка”, в хороших в лучшем случае “тройка”.
— От этого со временем система должна уйти. Шкала для всех должна быть единой, будь то 90 баллов или 65. По ним и должны зачислять. Да, ведущие вузы часто требуют от поступающих повышенного уровня знаний. Уже с советских времен говорится о разрыве требований между школой и вузом. Именно в этом зазоре и выросло репетиторство. Здесь есть проблема — если оценки на ЕГЭ будут, по мнению вузов, завышены, то контингент, который придет в сильные вузы, может в дальнейшем не “потянуть” или вузам придется прикладывать серьезные усилия, чтобы его довести до нужного уровня. На заре ЕГЭ предлагалась простая вещь: все сдают общие экзамены по математике и русскому языку. Но те, кто собирается на мехмат или в Бауманку, сдают экзамен повышенной трудности по математике (уже среди экзаменов по выбору), а те, кто хочет стать филологом, сдают повышенной сложности экзамен по русскому языку. Я думаю, что теперь к этой идее можно вернуться. Или другой вариант: те, кто собирается на мехмат или в технический вуз, сразу должны заявить о том, что идут на экзамен повышенной сложности. Словом, здесь есть варианты, которые можно обсуждать. Конечно, это создает определенные сложности для управленцев, но что поделаешь?
Главное сейчас — понять, какие ресурсы есть у государства, чтобы решить все выявленные проблемы.
