Сегодня должна бы отмечать юбилей. Дудки. Ничего, говорит, знать не хочу, на носу Олимпийские игры: “И ни о каких торжествах не думаю, если нужно будет отметить, мы сделаем потом концерт во славу художественной гимнастики и России. Больше ничего. А подарок — это мои дети”.
Как-то устроили гимнастки открытую тренировку в Новогорске. Алина Кабаева тогда возвратилась в большой спорт после вынужденного перерыва. Ирину Санну, как ее зовет ближайшее окружение, абсолютно не смущало присутствие чужих людей, по роду работы специально подсматривающих и подслушивающих. Громко чеканя слова, она гоняла Алину: “Уронила обруч? А все потому, что растопырилась как неизвестно кто! Стой здесь, стой на одной ноге! Что ты пляшешь, чего неймется? Одно и то же долблю-долблю...” Кабаева, надув губы, с очень недовольным выражением лица что-то бурчала себе под нос. Винер: “Ты еще не делала мяч...” — “Я, наверное, уже не успею”. — “То есть как это не успеешь? А о чем раньше думала? Что?! Не пойдешь?” — “Да пойду я, сказала же пойду...” — “А-а... А то мне показалось, я уже слепая и глухая стала тут с вами...”
Винер видит и слышит все. Потому что за ней стоят люди: звезды, тренеры, начинающие гимнастки, начинающие тренеры. Она за них отвечает. А они это знают. “Безделье разъедает меня как ржавчина, мне комфортно только среди моих учениц. Я вообще называю это работой только потому, что так принято. Раз ко мне все время приходят красавицы, я не могу уйти из гимнастики на покой — значит, у меня такая судьба: сидеть, как собаке, на месте. Только рыпнусь, и тут же приказ: на место, Винер! Я и иду. Нет, это не работа — это хобби. Некоторые собирают художественные произведения, а я — художественных детей. И за это плачу. Всем, чем могу”.
Она хотела бы научиться отдыхать. Потому что точно знает: фанатизм так же наказуем, как и безделье. Но телефон — уже часть ее тела. “Море — это рай. Опускаешь голову вниз и оказываешься в раю, среди этих рыбок разноцветных, среди великолепных кораллов. Вот это вот… об этом я часто и мечтаю. Иногда даже езжу в этот рай. Но — должна быть все время на связи. Хотя если целый год не отдыхал, это здорово чувствуется, нельзя только вырабатывать себя. Один умный человек сказал: можно делать 20 процентов работы и получать 80 процентов результата. А можно наоборот. Честно говоря, я иногда останавливаюсь, перевожу дух от нашей беготни и вижу, что это действительно так. Поэтому редко, но говорю себе: стоп, давай вали отсюда!”
Это бывает редко. Потому что Винер — это бренд. Потому что Ирина Александровна живет по принципу, который и гимнасткам прививает, — никаких победных воспоминаний, есть момент истины сегодня и сейчас.
И на него надо работать — сегодня и сейчас: “Нет ничего того, что было! Никаких наград, заслуг. Не вспоминай! Ты пришла, чтобы доставлять удовольствие себе и людям? Иди и доставляй! Мы не должны видеть ничего вокруг и обращаем внимание только на любовь к искусству”.
Папа — художник, мама — врач. Дочка, когда-то окончив школу с золотой медалью, научилась и создавать прекрасное, и лечить. От зазнайства, от попыток “забронзоветь”. Уверена, что Россия — под Богом ходит, и подвести страну нельзя. Нет этого права — даже намека не может быть на неполную самоотдачу.
Разговаривать с Винер непросто. Про таких говорят: язык что бритва. Может и не пощадить. Но тренеры говорят: не сомневайтесь, мы имеем право на мнение. Нравится оно или же нет, главный тренер позволяет его высказать. А ведь это тоже признак силы — признать за подчиненными право голоса. На это способны не все.
Как-то она вдруг начала говорить, что готовит себе замену. Никто не поверил, только искренне удивились. И возмутились. “Кому это вы свое место собираетесь отдавать?” — спросили ее близкие по залу. “Да меня неправильно поняли”, — пришлось Винер срочно пойти на попятный. И подытожить: умру в зале. На этом тема исчерпала себя, потому что всем и так всегда было ясно: Винер без гимнастики не бывает. У нее в зале даже собака на тренировках под музыку поет, в образ вживается.
…Ирина Санна — красавица. Ее туалеты безукоризненны. Украшения — с изюминкой. Подтянута, стройна. Лукавит, конечно, немного, но принародно даже внешний вид не считает собственной заслугой. “Это все дети виноваты. Потому что я всю свою жизнь нахожусь с детьми. А у них чистая, светлая и честная аура. С ними я говорю все, что думаю. Не обманываю ни себя, ни их, и поэтому не приходится мучиться потом, что сказала неправду. Когда все честно, то спокойно спишь по ночам”.
Но сейчас она не очень спокойно спит. Про Игры все вроде бы знает. С этой стороны тревоги нет. Только одна проблема беспокоит: чтобы дети ее были здоровы. “Чтобы Бог не отвернулся от нас и чтобы ни у меня, ни у них не было грязного хвоста, который не даст возможности быть здоровыми. А значит, не даст возможность показать свое искусство в Пекине”.
Она — победительница. Но избранной себя не считает. Считает себя лишь проводником. “Вы слушайте меня. И слушайте не потому, что это я говорю. Я кто? Я никто. Я лишь повторяю, понимаете? Что-то мне дано. И это не я говорю, а голос свыше, что ли”.
…На небесах у нас все в порядке. Там знают, кого наделять голосом. И кому нашептывать в уши.
