Смерш, а не женщина

Старейшая контрразведчица: “Военные годы были самыми счастливыми в моей жизни”

Подъем по тревоге, ложка за голенищем сапога, котелок у пояса... Служить Марии довелось в одной из самых загадочных советских спецслужб — военной контрразведке “Смерш”.

Горела земля, множились горе и боль. Тем ценнее были минуты затишья, когда гудела буржуйка и капитан Левин держал Марию за руку…

Казалось, их любовь была обречена: у обоих были семьи и дети. Утром они не знали, встретятся ли вечером.

Но судьба хранила влюбленных. День Победы они встретили в одном из прибалтийских городков. Ослепленные салютом, они не предполагали, что гражданская жизнь окажется сложнее военных лет.

В гостях у контрразведчицы Марии Тимофеевны Левиной, которой недавно исполнилось 100 лет, побывал спецкор “МК”.

 “От голодной смерти меня спасла банка с олифой”

Мария Тимофеевна долго изучает меня в дверной глазок, приложив к редакционному удостоверению лупу, рассматривает печати, выясняет, где я раздобыла ее координаты. Опытная контрразведчица и в столетнем возрасте не растеряла оперативных навыков.

В гостиной — спартанская обстановка: старомодный комод, диван, стол. Комната была бы похожа на казарму, если бы не множество фотографий в потемневших рамках.

На снимках — осанистые офицеры, чью принадлежность к “Смершу” выдают особые фиолетовые околыши на фуражках. С пожелтевшего глянца улыбается и младший лейтенант Мария Левина. Мешковатая гимнастерка не скрывает стройную фигуру. Улыбка светлая, а глаза — стальные, всякое видавшие на войне.

Долгая жизнь многое стерла из памяти хозяйки, но только не военные годы. Сороковые фронтовые она помнит в мельчайших деталях.

На кухне тарахтит пузатый холодильник “ЗИЛ-Москва”. Хозяйка строгает овощи на винегрет и рассказывает:

— Я деревенская, куда после семилетки было идти? Только в ремесленное училище. Я училась хорошо, писала без ошибок, меня приняли в Ветлуге на курсы машинописи. После учебы с мужем Александром решили махнуть в Ленинград. Он устроился работать бухгалтером, я пошла машинисткой на швейную фабрику. Дали нам крохотную комнатушку в коммуналке, а в 27–м году у нас сын Коля родился. Жить бы и жить… А тут война.

Мужа забрали в армию. Отправив 14–летнего Николая со старшей сестрой к матери в Горьковскую область, Мария спасла сыну жизнь. В сентябре 41–го была прервана сухопутная связь Ленинграда со страной, началась блокада.

— За водой ходили на Неву. Ездили на совхозные поля выкапывать корни от капусты, — делится воспоминаниями Мария Тимофеевна. — И еще за землей ходили. На Бадаевских складах она после пожара сладковатая была от сахара. А в районе Сосновки, где на станции из-за диверсии был взорван состав с крахмалом, земля была крахмалом пропитана. Кисель варили из этой земли.

Спасла от голодной смерти Марию… банка с олифой. Накануне войны они с мужем собрались делать в комнате ремонт, да так и не успели. По ложке в день, экономя, хозяйка пила тягучую, маслянистую жидкость, в состав которой входило конопляное масло. Но вскоре банка опустела. Мария еле-еле передвигалась.

— Отправлялась на работу и видела, как вокруг, приседая, шли закутанные в платки ленинградцы. А потом некоторые падали замертво, — вспоминает Мария Тимофеевна. — На обочине дорог припорошенные снегом неделями лежали трупы стариков, женщин, детей.

Когда от постоянного недоедания и истощения Мария не могла подняться с кровати, в ее дверь постучали. На пороге стояли офицер и солдат. Старший по званию представился: “Капитан Левин, — и отрапортовал: — Мария Тимофеевна, вы призываетесь на военную службу в штаб 56-й стрелковой дивизии”.

В кабине “ЗиСа” она узнала, что в штабе части погибла машинистка. Военные приехали на швейную фабрику за солдатским обмундированием, где им и порекомендовали Марию.

“Государство в государстве”

Вместе с гимнастеркой Мария примерила новую жизнь.

Обессиленная, у жаркой печки она пила морковный чай, ела фронтовую, пропахшую дымом ячневую кашу…
Служить ей предстояло в военной контрразведке, которая называлась коротким как выстрел словом — “Смерш”.

Штаб работал круглые сутки.

— Печатать приходилось и днем и ночью, — говорит хозяйка, постукивая по столу пальцами. — Машинка у меня была механическая, скоростная — “Ундервуд”.

Смерть витала в воздухе. Мария перестала зажимать уши, когда “юнкерсы” пикировали и бомбили передовые позиции. Под гул артиллерийской стрельбы она отстукивала протоколы и распоряжения. А особо запомнила, как печатала приказ №227 от 28 июля 1942 г. — “Ни шагу назад”.

Под сильнейшим напором немцев наши войска отступали. После сдачи Ростова и Новочеркасска бойцов охватывала паника: были те, кто стрелялся, срывал петлицы, закапывал в землю партбилеты. У командиров и специальных заградительных отрядов появилось право расстреливать тех, кто отступал без приказа.

“Смершевцы” ежедневно информировали руководство о морально-психологическом климате в войсках. Им вменялось в обязанность отслеживать трусов и паникеров, тех, кто распространял “лживые и вредные слухи о том, что Советский Союз скоро останется без хлеба, без топлива, без металла, без железных дорог…”

Во “враги народа” можно было угодить за “пораженческие настроения” — например, за похвальное слово о качестве немецкого обмундирования или самолетов. “Антисоветской агитацией” могли объявить чтение вслух письма от друга, который рассказывал об ужасах отступления...

Негласным распоряжением “смершевцам” предписывалось выявлять группы земляков: считалось, что им легче всего договориться и дезертировать с фронта. Если выявляли “землячество” — бойцов тут же разбрасывали по разным частям.

В каждом отделении у контрразведчиков были свои агенты, которых фронтовики называли “стукачами”.

— А как еще было поступать с саботажниками и предателями?! — восклицает хозяйка.

Она была одной из немногих, кто знал, что в служебной отчетности аббревиатурой “СС” именовали самострельщиков-членовредителей, под индексом “Д” проходили дезертиры, буквой “Ш” помечали шпионов.
Часто за спиной Мария слышала: “Особистка”. Как многих “смершевцев”, ее сторонились и побаивались. Ни для кого не было секретом, что чекисты вели наблюдение за солдатами и офицерами, которые имели проблемные биографии. В дивизии военную контрразведку считали “государством в государстве”.

Перебежчиков, подозрительных лиц, задержанных в прифронтовой полосе, Мария до сих пор называет одним словом — “вражина”. Сколько через ее руки прошло материалов допросов, она теперь уже и не вспомнит.

В первом эшелоне

Радости-то было, когда в феврале 44–го наши войска прорвали блокаду! Началось наступление в направлении Пушкина и Павловска.

— От Ленинграда до Риги прорывались с боями. Шли в первом эшелоне. Из личных вещей — мешок, котелок, плащ–палатка, ложка. Спали прямо под елями, накрывшись шинелями. От холода, бывало, не чувствовали ног.
Рядом все чаще оказывался Владимир Левин, тот, что выдернул Марию из промерзшего Ленинграда. Она утыкалась лицом в его плечо — и не так страшно было вдыхать фронтовую жизнь.

К спиртному за годы войны Мария так и не пристрастилась. Сослуживцы ей силой разжимали ложкой рот, зажимали нос и, как лекарство, вливали спирт. Заболеть никто из бойцов не мог себе позволить.

Как героев, так и предателей Мария повидала сполна. У войны был приторный запах крови и пороха. Фронтовые картинки наслаиваются в ее памяти одна на другую. Она помнит до сих пор двух солдат, что после рукопашного боя выковыривали ножом из–под ногтей чужую кровь. В ее памяти остался курносый лейтенант, что в предрассветном тумане положил на ее вещмешок букетик подснежников, а потом на минном поле превратился в пыльное облако...

Ни бомбежки, ни изнурительное наступление не могли отменить на войне любовь.

В ночь ребята–оперативники уходили за линию фронта.

“Милый, родной, дорогой”, — говорила торопливо Мария майору Владимиру Левину, будто осеняла крестом. Он шептал ей в ответ: “Я вернусь, буду рядом, ничего не бойся”.

Каждый день мог стать последним, оба торопились жить, торопились любить. Вскоре хлеб и кров у них стал один на двоих. И могила могла стать общей. Многие ребята из оперативного состава “Смерш” погибли.

— Лучшие розыскники пропали без вести, обезвреживая перебежчиков и полицаев, теряли мы наших оперативников и на передовой. Отчаянные ребята, наряду с полевыми офицерами они поднимали бойцов в атаку.

Тем обиднее ныне слышать Марии, что “смершевцы” якобы были “тыловыми крысами”, отсиживались в бою “за спинами бойцов, держа их на мушке”.

По мнению контрразведчицы, недопустимо путать заградотряды, которые были созданы по приказу Сталина из числа обычных военнослужащих и подчинялись политработникам, с заградительно-контрольными отрядами “Смерша”. “Особисты” действовали в ближнем тылу, зачищая прифронтовую полосу от немецкой агентуры и дезертиров.

Пособников фашистов, по рассказам Марии Левиной, порой выдавали незначительные на первый взгляд детали. Подозрение вызывали те, в чей комплект амуниции входили сигареты без фильтра: ни солдаты, ни офицеры в нашей армии вплоть до капитана не получали в своем пайке даже папирос — курили только махорку.

40 победных залпов

С дивизионной контрразведкой Мария дошла с боями до Риги.

— Каждый из отряда “Смерш” к тому времени имел трофейный автомобиль, — рассказывает Мария Тимофеевна, — гоняли по городу, пока в баке не кончится бензин.

Победу Мария встретила у финской границы. Сорок победных залпов она запомнила на всю жизнь. А уже летом получила долгожданную весточку от сына. Николай, приписав себе в метрике год, попал служить на крейсер “Северный”.

О судьбе мужа Александра Мария ничего не знала. Да и был ли он? Фронтовая любовь перечеркнула воспоминания о гражданской жизни. Контрразведчик Владимир Левин, став подполковником, сделал Марии официальное предложение. Но надо было объясниться с женой, что ждала его возвращения в деревне под Бологом.

Увидев долго не писавшего мужа живым, та расплакалась от радости… А Владимир выдал: “Приехал разводиться”.

На новое место базирования 56-й дивизии, в Омск, Левин приехал с восьмилетним белобрысым пацаном. “Сын Владик”, — представил Владимир мальчонку Марии. Так у контрразведчицы образовалась новая семья.

Собственного сына Мария увидела уже взрослым парнем. После службы в армии он приехал к ней в гости в Сибирь. Обосноваться же решил в родном Ленинграде, окончил вечернюю школу, ветеринарный институт.
В начале 47–го Мария уволилась в запас. Сдала трофейный пистолет, снялась с воинского учета и увлеклась художественной вышивкой. Но чекист — это не профессия, это образ жизни. Даже выйдя на пенсию, муж Марии продолжал ловить радиохулиганов, что мешали переговорам диспетчеров в аэропорту.

— Бывало, идем по улице, а Владимир смотрит на крыши, у кого какая антенна, — вспоминает Мария Тимофеевна.

В 75–м она похоронила своего мужа — Вовушку. Следом ушел из жизни родной, а затем и приемный сын. Мария Тимофеевна осталась одна.

О своей службе в военной контрразведке она распространяться не любит. Уж больно неоднозначное отношение у мировой общественности ныне к “Смершу”. Организация просуществовала три года и была расформирована в 1946 году. “А Джеймс Бонд продолжал воевать со “Смершем” аж до середины 60-х!” — смеется хозяйка.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру