Лидер КПРФ Геннадий Зюганов отчитался “МК” о положении дел в своей ячейке общества
Семья, как нас учили в советское время, — ячейка общества. У главного коммуниста страны Геннадия Зюганова эта ячейка весьма внушительная: жена, двое детей, восемь внуков. О том, как он справляется с таким большим хозяйством, лидер КПРФ рассказал в интервью “МК”.
“30% зарплаты я отдаю партии”
— Самое любопытное, что главные практически все.
— Но это же анархия получается! Тем более что народу у вас в квартире живет много: вы с супругой и дочь с мужем и тремя детьми.
— Если взять политику, то за мной признан неоспоримый приоритет. Что касается домашних дел — последнее слово за хозяйкой, женой. Но и я стараюсь. Всегда звоню, спрашиваю, что купить. Они договариваются, а я выполняю. А внуки мои неукоснительно соблюдают правило: если дед работает — а у меня есть рабочее место, маленький уголок два на два, — не шуметь! Но пока дети были совсем малышами, конечно, было тяжеловато. Мое рабочее время длилось либо с десяти часов вечера до часу ночи, либо приходилось вставать в пять утра. Второе правило: в кабинете у меня все разложено в определенном порядке. Поэтому если кто-то что-то взял — положат на место. Даже самые маленькие.
— И все же признайтесь: не всегда можно дома отдохнуть? Все-таки большая семья — это в любом случае шум…
— У нас в квартире меньше шести человек никогда не жили. Сначала мои родители, потом сын с семьей, теперь дочь с мужем и детьми. И еще гостили по два-три человека. Ты знаешь, что такое семья из шести-семи человек? Это ведро картошки на три дня, буханка хлеба на один присест, зубная паста на два дня, а кусок мыла — на неделю. Так что мне не привыкать. Здесь, в Москве, у нас четыре комнаты. А в Орле мы с женой намыкались. И когда нам дали рабочее общежитие за городом, это было сказочное жилье! Восемнадцать метров комната, с общим коридором, с коммунальной кухней… Причем я уже тогда секретарем райкома был, и соседи ко мне приглядывались: будет он мыть кухню и лестничную клетку? Я в первый же день спрашиваю: “Когда мой график?” Они говорят: “Завтра”. Так я коридор и лестничный пролет до первого этажа выдраил...
— Кстати, о заработках. Вы зарплату отдаете жене полностью или только часть?
— Я 30% зарплаты отдаю партии. С другой стороны — у меня приличный заработок. Муж дочери тоже работает. Поэтому в семейную копилку я отдаю определенную сумму и в нее стараюсь не лезть.
— А жена не требует отдавать все до последнего гроша?
— В этом плане к моей позиции всегда прислушивались дома. Иначе было бы смешно!
— Кто-нибудь из вашей семьи является членом КПРФ?
— Все поддерживают меня, активно помогают. Но в партии не состоят. Голосуют, конечно, дружно. То есть моя семья — это не просто мои сторонники. Они мои помощники, почитатели.
— Если помощники, значит, дают советы.
— Это сколько угодно. Я люблю, когда дочь смотрит на мой внешний вид. Хозяйка у меня в этом плане строгий человек. Она немногословна. А дочь может разобрать все по полочкам. Когда мне надо идти на очень ответственную встречу, какой надеть галстук, советует именно она. Семья очень уважительно относится к той системе ценностей, которую я проповедую. У меня отец не был коммунистом. Был беспартийным большевиком. Он говорил: “Ничего справедливее, чем советская власть, пока не предвидится”.
“Мама была для меня Марфой Петровной”
— Это его вопрос. Он в войну потерял ногу, перенес много операций. Но тем не менее каждую неделю с газетой под мышкой, с костылем в руке ходил в соседнюю деревню — был агитатором-пропагандистом. Он это любил. Был народным судьей, к нему ходили жаловаться. А мать преподавала в начальных классах. Я у нее проучился четыре года.
— Подозреваю, что она была для вас строгой учительницей…
— Она была не просто строгой, а очень требовательной, и, на мой взгляд, иногда требовательней, чем нужно. Вот мы с ней вышли из дома, и с этого момента она становилась для меня не мамой, а Марфой Петровной. Я один раз за четыре года назвал ее в школе мамой, так весь класс смеялся. А она никак не отреагировала. Но я, готовясь к урокам, выучивал некоторые страницы наизусть — так хотел получить “пятерку”! Однако был у мамы всего лишь круглым хорошистом. Она, видимо, исходила из того, что не надо ставить “пятерок” своему сыну, тогда проще будет оценивать других.
— Вы на нее обижались?
— Ты знаешь, в этом есть какая-то большая правда: с пятого класса, когда у меня уже были другие учителя, я стал отличником и окончил школу с медалью.
— Строгая у вас была мама. Наказывала?
— Если я шалил, ставила в угол.
— А как насчет отшлепать? Или это была прерогатива отца?
— Нет. И потом — мать никогда не рассказывала о моих шалостях отцу. Придем из школы, она мне: “Исправляйся” — и я в угол. Кстати, хозяйство в доме в основном было на мне: сто штук кроликов, тридцать семей пчел, куры. Я с косой-семиручкой обегал все овраги — надо было три мешка травы накосить, чтобы кроликов накормить, за пчелами смотреть, медогонку крутить…
— Не жизнь, а каторга!
— На самом деле я считаю, что у меня было счастливое детство. Я благодарен своим родителям: они научили меня работать головой и руками. Вот нравился мне в детстве спорт — и отец всячески меня поощрял, даже если работы было море. На игры всегда выделялось время: часиков с семи-восьми вечера играли с пацанами в футбол и волейбол. Я очень любил самодеятельность: в хоре пел, хотя у меня голоса нет, несколько лет был в школе Дедом Морозом. И еще у нас в округе подбитых танков после войны было больше, чем домов. У всех в деревне оружие было. В любом овраге можно было найти. У меня был автомат ППШ. В войнушку с ним играл. А мужиков деревенских почти всех война по-настоящему поубивала. Я воспитывался и жил в бабьем царстве. На луг пойдешь — навстречу бабы с косами, в поле убираешь — бабы, в школу отправишься — тоже бабы. И это сказывалось.
— Вы как-то так это произнесли… Я должна сейчас посочувствовать?
— Нет, я считаю, что лучшее создание, которое изобрел Всевышний, — это женщина. А из природы — пчела. Я с детства наблюдал за их жизнью и поражался: маленькие пчелы выполняют работу нескольких фабрик: по производству яда, меда, прополиса, маточного молока… И все это в одной козявке!
— Геннадий Андреевич, вы о пчелах говорите гораздо более вдохновенно, чем о женщинах…
— А женщины что? Они более душевные, сложные, красивые… Женщине нужно поклониться уже за то, что она выносила род человеческий. Сколько ей достается!
“Я будущую жену учил...”
— Ну-у… Это дело личное.
— Чего ж стесняться?
— Директор — после того как я школу окончил — пригласил меня поработать: некому было вести ряд предметов. А жена — она из соседней деревни — пришла к нам в школу учиться, была на два года младше меня. Надя прекрасно училась, хорошо очень смотрелась. Ну, и ровный, спокойный характер у нее. Я ее учил. Вот и доучил.
— За будущую жену приходилось драться?
— Приходилось — в ее деревне. Как бывает в деревне, сама знаешь. Поначалу, когда я приезжал к ней, тамошние ребята меня принимали за чужака. Но после того, как с ними поговорили, сказали, что я свой человек, они стали относиться ко мне с пиететом. Я все-таки был чемпионом района по метанию, по многоборью, по бегу.
— Это важно. В крайнем случае вы могли быстро убежать.
— Не-ет, я не убегал. Со мной вообще было трудно тягаться. Когда я преподавал в школе, все удивлялись, что меня слушались и начальные классы, и старшие.
— Вы прямо прирожденный начальник.
— Не начальник. Лидер скорее.
— В карьере некоторых политиков жены сыграли важную роль. Можете ли вы сказать, что если б не вторая половина, то вы сегодня не были бы тем Зюгановым, которого знает страна?
— Я бы по-другому сказал. Надя создала все условия, чтобы мои способности как политика раскрылись в полной мере. Иногда как бывает: задержался муж на работе — жена начинает скандалить. В моем случае не было никаких ограничений, можешь работать сутками, если того требуют интересы дела. Я в 17 лет дал обет родителям, что когда им станет тяжело, я их к себе жить заберу. И вот когда мы их забрали, Надя к моим родителям прекрасно относилась. Она никогда не жаловалась на наши жилищные условия, какими бы плохими они ни были. С радостью принимала мою родню. А ведь иногда это был целый колхоз!
“Когда сыну исполнилось 12, я сказал: “Пойдешь на завод”
— Я понимал, что сыну нужно мужское воспитание. А когда этим заниматься? Я ухожу — он спит, прихожу — спит. Поэтому я придумал: десять лет подряд брал его с собой в отпуск. Начиная с пятилетнего возраста. Сын в волейбол прекрасно играл, плавать я его научил за пять минут. Сказал: “Я тебя опускаю на глубину. Если будешь тонуть, я тебя спасу”. И все — он поплыл. Мне, правда, сказали, что это жестковато, на что я ответил: “Но он же согласился, не орал. Если бы орал, я бы не стал этого делать”. А когда сыну исполнилось двенадцать, сказал: “Пойдешь на завод работать. Заработаешь на билет в Крым. Туда поедешь на свои, а обратно я тебя привезу”.
— Не рановато ли — в двенадцать лет на завод?
— Да, домашние на меня немножко пошикали. Но я сказал: “Ничего, ему придется работать всего четыре часа”. Сын трудился на часовом заводе на контрольно-испытательном стенде — следил, как ходят часы, и, если были неполадки, регулировал. Это посильная для подростка работа. Так у сына за три недели походка изменилась! С гордостью шел на завод, возвращался домой уже работник, с достоинством садился за стол… Очень он повзрослел за тот месяц.
— А если дети что-то не хотели делать, как вы их заставляли?
— Например, я не мог заставить сына заниматься физически. И так, и сяк его — ленится. То ему эспандер не такой, то еще что-то. Я приобрел книжку “Великие силачи России” и засунул ее в учебники сына. Он на нее наткнулся, посмотрел и попросил большие гантели. А уже через год на перекладине такое выделывал!.. Вообще считаю, что ребенок должен быть многоборцем, много прыгать, бегать. От моторики пальцев, от движения зависит интеллектуальное развитие.
— Какие способы воспитания вы переняли от родителей?
— Никогда никто детям ничего не навязывал: хотел сын в авиамодельный кружок пойти — пошел, захотел потом в шахматный — пожалуйста. Когда он поступал в вуз, я его хотел либо на философский, либо на экономический сагитировать. А он поступил в Бауманский на великолепный факультет, “Робототехника” называется.
— Сам поступил или вы помогли?
— Не только сам поступил, но еще и закончил с отличием.
— И работает сейчас по специальности?
— После окончания Бауманки его оставили там роботов делать, но в итоге все производства свернулись. Сына звали работать за пределы страны, но я сказал “нет”. И он сейчас со своими ребятами из Бауманки работает в бизнесе, занимается в том числе строительными делами. А дочь по образованию социальный психолог. Но сейчас сидит дома — все-таки трое детей...
— Вообще у вас по нынешним временам на редкость многочисленная семья: трое детей у дочери, пятеро у сына. Вы, можно сказать, дед-герой…
— Дело не в героизме. Детей восьми лет сейчас в два раза меньше, чем восемнадцати. Принято считать, что идет прирост рождаемости. Но это потому, что сейчас рожают те, кто родился в 85—89-м — на тот период пришелся пик рождаемости в советское время. А через два-три года в современной России просто будет служить и работать некому. Поэтому я сказал детям: “На любого ребенка смотрим как на своего будущего защитника и кормильца. Буду вам помогать”.
— И какого рода требуется помощь?
— Да любого. В семье на меня смотрят как на человека, к которому можно прислониться, довериться. Но с другой стороны — я против того, чтобы детей баловать. Они должны понимать, что все дается трудом. И я стараюсь, чтобы все в семье работали. Вот, например, старшему внуку, Леониду, на днях исполнилось двадцать. В МГУ три курса закончил на факультете “Социология и управление”. Пришел ко мне недавно и говорит — вот, мне нужно то-то и то-то. Я отвечаю: “Помогу устроиться на работу. Ты сможешь параллельно приобрести прекрасный опыт”.
— Фамилия Зюганов вашему сыну и внукам больше помогает или мешает?
— Знаешь, скорее помогает. Во-первых, они не ведут себя неподобающим образом. Тьфу-тьфу-тьфу! Я им всем объясняю, что фамилия обязывает. Во-вторых, они учатся практически все хорошо.
— Каждые выборы на вас находится “компромат”, нередко выпады бывают грязными. Как переносит это ваша семья?
— Грязь, которую лили на меня, ко мне не приклеилась. Люди относятся ко мне с уважением, и это невольно переносится на семью. Были, конечно, жуткие, суровые времена, когда приходилось всем уезжать.
— Это когда?
— В 93-м у нас во дворе стреляли. А в 91—92-м, когда Ельцин запретил компартию, меня три раза выгоняли с работы. А у меня шесть человек на руках было. Я же должен был их кормить. Они не должны были чувствовать проблемы на себе. В итоге мы уже начали вещи из дома продавать. Но нашлись люди, которые помогли. Один приехал и сказал: “У меня ничего нет, но я тебе привезу пять мешков картошки”. Второй поросенка зарезал, привез с десяток килограммов хорошего мяса. Иногда такая помощь стоит гораздо дороже, чем другие вещи.
— И все-таки как переживает нападки на вас семья?
— Я уже устал объяснять внукам, что вся эта грязь в мой адрес — неправда! Моя мать как-то случайно достала из ящика газету “Не дай бог!”, помнишь, в 96-м выходила? Жуткая! Грязная! Фотографии отвратительные. И эта газета попала к матери. Прихожу домой — на ней лица нет. Говорит: “Что они делают? Ты же был лучшим учеником школы. Ты блестяще вуз окончил. Тебя уважали. Что они тут пишут?” А там, в этой газете, — вся грязь в одном пакете. Что придет Зюганов, все отнимет. Чушь! И я видел, что мама неделю в себя приходила. После этого я запретил, чтобы семья ей что-то показывала.
— А как же телевизор? Тут ведь сложно было уследить.
— Старались этих передач избегать. Понимаешь, запущенное зло ранит прежде всего детей и стариков. И я в этом отношении очень аккуратен. Если ты приходишь домой с тяжелым настроением, ни в коем случае нельзя показывать его. Но это очень сложно!.. Еще могу рассказать историю. Я матери покупал лекарства. Они в цене поднялись, но мама этого не знала. И вот как-то я вместо себя сына попросил сходить. Он принес и отдал бабушке вместе с чеком. Она как глянула… У меня эти лекарства на словах стоили двадцать рублей, а тут — триста. В общем, я сказал матери, что это не наш чек. Я понял, что если она поймет, сколько стоят лекарства на самом деле, — она их у меня брать не будет.
— Не уговаривали вас бросить политику?
— Такая мысль не раз была: “Ты же блестяще учился, ты заработаешь столько же за один месяц. Ну что ж ты себя не жалеешь? Над тобой издеваются”. А я всегда говорю: “Терпите — ради правого дела”.
