Ну так кто же он, Юлий Гусман: гоголевский Ноздрев, человек-оркестр, мастер на все руки, единица творческой энергии, которая, несомненно, только в гусманах и измеряется? Он так зажигательно говорит, будто каждый раз произносит кавказский тост или зачитывает политическую программу. Но Станиславский бы сказал: “Верю!” Так давайте поверим Гусману, тем более что сегодня ему исполняется 65. А это, как вы сами понимаете, праздник для всего прогрессивного человечества. Ура, товарищи!
“Природа ухитрилась — и я получился!”
— Простите, ну а что же хорошего в этих днях рождения? Собираются люди, которые обязаны говорить вам какие-то хорошие слова. Одно лицемерие получается.
— Ну на тех праздниках, которые я организую, никто не говорит: “Дорогой товарищ Юлий, я пишу вам письмецо и прошу вас брить почаще вашу морду и лицо!” Нет, это совершенно не мой стиль: ни там, где я тамада, ни там, где объект тамадуйства. Ведь если подумать, то как же природа ухитрилась, и из несметного количества сперматозоидов получился Юлик Гусман. Это же надо, чтобы так повезло!
— Вы проделали большой путь от сперматозоида до Юлия Соломоновича.
— Я много читал о том, что душа человека не стареет. Это чистая правда. Владимир Михайлович Зельдин, которому скоро с божьей помощью исполнится 95, — мальчишка! Нет, я не хочу сказать, что не чувствую возраста. Я его чувствую, потому что стал толще, есть проблемы со здоровьем. Раньше я занимался теннисом по три часа, а сейчас не играю. Но особенно мне обидно, когда я общаюсь с молодыми людьми в КВНе. Так хочется послать им мессидж, что я такой же, как вы, что мы с вами одной крови. Они, может быть, меня уважают и любят, но видят во мне дедушку КВНа, и мне, что поделаешь, приходится вещать и учить, вместо того чтобы хохотаться, прыгаться, резвиться и играться.
— Зато вас знают просто как Гусмана. А Гусман — это уже торговая марка, бренд. Но когда вы спорили с одним известным кинорежиссером за Дом кино, то он вас назвал простым директором клуба. Обидно, наверное, такое слышать?
— Я об этом очень много думал и смотрю на себя как психиатр, которым я когда-то был. Есть два типа людей. Одни — целеустремленные и большую часть жизни занимаются одним важным делом. Такой тип называется шизоидный, и ничего обидного здесь нет. А есть люди, которым все интересно, которые увлекаются разными идеями и делами.
— Разбрасываются.
— Можно и так сказать, можно сказать, что они неусидчивы. Вот кто такой Леонардо да Винчи? Художник, ученый, философ, шифровальщик? Не сравниваю себя с Леонардо, но я в юности выпиливал лобзиком, выжигал по дереву, был филателистом, нумизматом, комсомольским общественным деятелем… Мне интересно было все! И мне сегодня интересно все.
— Это ваш недостаток?
— Или мое достоинство, это как посмотреть. Возможно, из-за этого мне не удалось создать великое произведение. Я вот недавно поставил спектакль, а сейчас заканчиваю сценарий нового фильма. А еще если я мог бы, то стал бы прыгать с парашютом. И попробовал бы еще много разных дел. Но, увы, нельзя объять необъятное. Когда мой отец, настоящий великий медик, приходил в клинику и ему говорили: “Профессор Гусман, у больного Мамедова моча пошла”, — показывали пробирку — он так радовался, как будто ему показали бриллиант. А я бежал из мединститута, в который поступил лишь потому, что папа мечтал, чтобы старший сын был врачом. Все эти медицинские кровь, пот и слезы я не любил. А вот когда я начал заниматься КВНом, то сразу понял, что это мое.
— Но почти 30 лет назад вы поставили, по-моему, один из лучших советских вестернов “Не бойся, я с тобой”. Но дальше-то тишина.
— Эти 20 лет были наполнены не ожиданиями сценария, а той деятельностью, которая мне казалась в то время безумно важной. Тогда был знаковый 5-й съезд кинематографистов, все кипело и горело. Мы с Виктором Мережко создали, на мой взгляд, замечательный Дом кино, который 16 лет был центром культурной и политической жизни великой страны. Вообще, моя главная профессия, наверное, организатор человеческого счастья!
— Массовик-затейник.
— Можно и так сказать, в этом ничего обидного нет. Я очень рад, что более двадцати лет тому назад создал с коллегами первую национальную кинематографическую премию “Ника”, которую вручали не начальники, партия и правительство, а друг другу товарищи по профессии. Вначале было трудно, зато потом многие поняли, что дело это перспективное. Особенно когда находишь спонсора, придумываешь название “Плащ победы” или “Венок славы”…
— Или “Золотой орел”.
— Намек понял. Но не я начинаю конфликты, не я придумываю ситуации, не я борюсь с директорами Дома кино, не я создаю альтернативные премии, не я отнимаю у кого-то кусок хлеба или кусок славы. Мне достаточно своей. Я никогда и никому не завидовал, хотя мне жилось, как и всем, непросто. Мы же знаем, что у нас в литературе, в театре, в кино, на эстраде есть по два-три имени, без одобрения которых тебя никуда не пропустят. А гордых, смелых и принципиальных, умеющих отстаивать свои позиции, совсем немного. Я понимаю, 37-й год, когда расстрелять могли, но тогда люди многое не знали и многие искренне во что-то верили. А теперь-то что? Но бегут, высунув язык, мечтая поцеловать очередную задницу до просьбы этой самой задницы ее поцеловать.
“Оставайтесь хотя бы поросенком”
— Но вы-то самореализовались?
— Я всегда занимался только тем, чем хотел. Когда в 1972 году я поставил с бакинским вокальным ансамблем “Гая” рок-оперу “Иисус Христос — суперзвезда” на английском языке и мы с оглушительным успехом сыграли спектакль в Москве в киноконцертном зале “Россия”, то московские чиновники от культуры надолго отлучили меня от творческой самостоятельной работы. Я не плакался, а тренировался в теннис по пять часов в день! Что-то писал, работал ассистентом в театре и на киностудии за 60 рублей в месяц. А сейчас многие плачутся, хотя у них есть все: изо рта золото сыплется, а из ушей платина капает.
— А вы не завидуете людям, у которых очень много денег?
— В начале 90-х я мог бы стать олигархенком. Но природная бизнес-трусость и комсомольско-родительское воспитание этому активно воспротивились. Я, как и многие другие, оказался совершенно не готов к новой рыночной жизни. Все мои знакомые предприниматели очень много и очень серьезно работают. Вообще бизнес — это серьезное дело, а не хватай, воруй, беги. Мне кажется, люди должны стремиться жить хорошо, что-то накопить себе на старость, где-то спать, иметь квартиру, машину.
— Чтобы часами стоять в пробках?
— Я очень уважаю тех, кто ходит пешком. Сам я больше плаваю, чем хожу. Человек должен иметь крышу. И необязательно она должна быть на Рублевке. У меня вот нет дома на Рублевке, я только туда езжу в гости или по делам.
— В качестве просителя?
— К своим друзьям. Но сам я не дачный человек. У меня есть комнатка где-то на Икше, только я года три туда не ездил. Как подумаешь, что час сорок нужно пилить туда и час сорок обратно, уже как-то не хочется гулять на свежем воздухе.
— Ну а в родной Баку-то вы ездите? Или того города вашего детства больше нет?
— Да сегодня газет на русском выходит чуть ли не столько же, сколько на азербайджанском. И все равно я в детстве выучил азербайджанский язык. Жалею, что не знаю идиш. Мне стыдно за то, что был лишен еврейской культуры. Раньше синагога в Баку была одна, бедная и старая. Мацу на Пасху привозили, как издания подпольной типографии. Приходил вечером человек и говорил: “Соломон Моисеевич, вам маца”. И папа ел свою любимую мацебрайку — яичницу с мацой и бульон с мацболами, то есть с шариками из мацы. Но при этом “Архипелаг ГУЛАГ” я прочитал уже взрослым дядькой, лежа с фонариком под одеялом. А слово “дезодорант” услышал, когда мне было больше 30 лет. Сейчас по крайней мере не стреляют, почти не сажают и не всех бьют. Поэтому можно хотя бы попытаться не подличать, не проказничать грязно, не воровать нагло, не превращаться в свинью, а стараться быть хотя бы поросенком.
— Вы никогда не воровали, не брали взятки?
— Воровать — это большое умение. У меня не было нефти, а в Доме кино можно было украсть из кассы бильярдной только 50 долларов. Но эти деньги всегда можно заработать. Ко мне иногда подходили люди и говорили: “Давай откроем киоск серебряных изделий. Штука тебе — штука мне”. Мой любимый ответ был такой: “Для Атоса — слишком много, а для графа де Ля Фер — слишком мало”. Я никогда не брал взяток, может, потому что мне их не предлагали. Если бы я был министром чего-то и мне бы принесли, например, 100 миллионов долларов и попросили решить вопрос, я искренне не знаю, что бы я сделал. Но Бог миловал.
“Думают, что это дедушка с внучкой”
— Какие у вас взаимоотношения с вашим младшим братом, а по совместительству первым замгендиректора ИТАР-ТАСС Михаилом Гусманом? Раньше вы ярче светились, теперь вроде он.
— Я только рад, что Миша замечательно работает и делает много хорошего и доброго, в том числе и замечательную телепрограмму “Формула власти”. Я им горжусь. Мы сами себя всегда сравнивали с братьями Кеннеди. Миша — младший, поэтому сегодня и флаг ему в руки. Мне кажется, мы очень похожи. В этой похожести есть и радость, и проблемы. Нам даже не нужно часто говорить, мы все понимаем без слов, одинаково. А соперничество всегда присутствует, если люди незаурядные, сильные и яркие. Но мы всегда сознательно выбирали разные сферы деятельности.
— А вот Андрей Кончаловский когда-то своего младшего брата Никиту посылал за выпивкой. Вы Михаила ни за чем таким не посылали?
— Мишу нельзя было посылать за выпивкой, потому что он всегда был очень гордый, независимый и болезненно воспринимал разницу в 6 с половиной лет между нами. Он всегда хотел быть рядом со старшим братом. В 15 лет он был в комсомольском оперативном отряде, которым я командовал. В 16 стал ведущим кавээнщиком нашей бакинской команды, где я был капитаном. Но перед нами с братом всегда стоял недостижимо высокий пример отца и мамы. Мы понимаем, что никогда не станем людьми такого масштаба, как они.
— В одном из самых раскрученных советских вестернов говорится: “Хороший дом, красивая жена — что еще нужно, чтобы встретить старость”. Вот у вас дико красивая жена, причем, судя по фотографиям, она стала еще моложе, чем 30 лет назад.
— Мне действительно повезло с родителями, с городом, с женой, с дочкой, братом, друзьями.
— А сколько лет дочке?
— Тридцать, она недавно вышла замуж, работает юристом. А жена — профессор французского и русского языков. Раньше работала в Джорджтаунском университете в Вашингтоне. Действительно, когда мы выходим с ней куда-нибудь, многие думают, что это дедушка с внучкой. Раньше думали, что отец с дочкой. Она ничего такого специального не делает, а просто хорошим людям у Бога скидки.
— Вы жену ревнуете?
— Она настолько нравственный человек, что ревновать ее было бы смешно.
— Как психиатр, какой вы себе по жизни ставите диагноз?
— Маниакально-депрессивный синдром. Это когда возбуждение снимается торможением. Когда человек то веселый, то грустный.
— Когда вас будут поздравлять с этим полуюбилеем и лить на вас елей, вы сможете почувствовать, где вам врут и лицемерят, а где говорят правду?
— Сейчас я убегаю из Москвы от юбилея в Пекин на Олимпиаду, где в узком кругу своей семьи и миллиарда китайцев его и отмечу. Но день рождения — такой случай, когда раз в год или в пять лет, или в десять можно и нужно говорить человеку прямо в лицо что-то хорошее. Никакого вранья не будет. Конечно, если мне скажут: у вас прекрасная фигура, вы такой удивительный атлет — это лицемерие. Но в любом человеке можно найти много хорошего. Когда меня видят на экране, то, наверное, думают: какой же он здоровый, богатый, яркий, сильный, успешный. Люди просто не могут представить, какое количество у меня проблем. Но о своих проблемах я никогда никому не рассказываю. Лучше буду весельчаком!
