Они обращались друг к другу не иначе как Саня и Миля. В этом году их дружбе минуло 72 года. За это время они даже не успели поссориться. Они знали друг о друге все. Часто созванивались. Еще чаще, как в старые добрые времена, писали друг другу письма.
Они закончили один институт. Вместе ушли на фронт.
А потом их развела судьба.
Но переписка между ними не остановилась.
Казалось, ничего их не могло разлучить. Ни тюрьма, ни болезни, ни океан…
Разлучила их смерть.
На похоронах великого писателя сухонького старичка в темном пиджаке никто не заметил. Он скромно стоял в сторонке. Тихо прощался с другом. Это был тот самый Миля.
Эмилий Мазин проводил в последний путь своего близкого друга Александра Солженицына.
— Эмилий Александрович, ваша жена обмолвилась, что столько звонков с соболезнованиями поступило именно к вам…
— Много людей звонит, и все переживают вместе со мной. Многие знали, что мы дружили с Солженицыным. У нас с ним была настоящая мужская дружба, которая длилась 72 года. В Ростове, конечно, были люди, которые знали Саню. Но многих из них уже нет в живых…
— Расскажите, как вы познакомились.
— В 1936 году я поступил в Ростовский университет на физико-математический факультет. На лекции я занял первую парту. Рядом сел паренек. Высокий такой, подвижный, но сразу было заметно, с характером. “Я Саня Солженицын”, — протянул он руку. “А я Миля Мазин”. Вот так и завязалась наша дружба. Нас тянуло друг к другу, потому что мы очень похожи по характеру. Мы же с ним жили душа в душу. Все личные проблемы, сердечные дела всегда обсуждали. К экзаменам тоже готовились вместе. И заметьте, мы с ним за всю жизнь ни разу даже не повздорили!
— Разве такое бывает?
— Однажды все-таки он меня отругал. В письме. У меня это послание до сих пор сохранилось. Как-то Солженицын написал мне, что собирается на короткое время приехать в Россию. Я отправился в администрацию области, где поведал о приезде писателя. В местной газете напечатали: “Как стало известно из письма Солженицына Мазину, Александр Исаевич планирует посетить нашу страну…”. Вскоре Саня мне пишет: “До меня дошел слух, что ты напечатал мое письмо, обращенное к тебе, в газете. Этого, Милечка, впредь делать не следует. Не полагается так себя вести. Одно дело частные письма, а другое дело — публичные”. Вот видите, как он ласково меня обругал. И такой вежливый, уважительный он был не только со мной, он ко всем людям относился так.
— Он приезжал к вам в гости в Ростов?
— Не так часто, как хотелось бы. Однажды перед своей поездкой в Ростов он написал мне свою просьбу. “Если в сентябре пустишь меня на свой урок (Мазин работает школьным учителем. — И.Б.), пойду с огромным удовольствием. Познакомь меня, пожалуйста, со школьными делами в Ростове”. И внизу обязательная приписка: “Обнимаю тебя, твой Саня”.
— Приехал Солженицын в школу?
— Он пришел ко мне на урок, а на следующий день попросился сам провести урок. В Ростове у меня он не останавливался, был сильно ограничен во времени. В нашем городе сохранился дом, где он занимал одну комнатку с матерью. В это здание во время войны попала бомба. Когда Саня бывал в Ростове, всегда ходил к этому дому. Еще он любил гулять по улицам. Прохожие его узнавали, подходили. Охрана Солженицына всегда держалась на расстоянии, чтобы ее не было заметно.
— Когда Александр Исаевич жил в Америке, вы тоже переписывались?
— А как же. Он писал, что когда перебрался из Швейцарии в Америку, то поселился в штате Вермонт. Первое, что он сделал, обнес свой дом забором. Затем пришел на собрание жителей города, чтобы объясниться с горожанами. Он сказал им: “В Швейцарии меня отвлекали от работы, поэтому здесь я вынужден выстроить огромный забор, чтобы меня не беспокоили. Пожалуйста, не отвлекайте меня”. Саня практически не выходил из дома. Только в 1992 году он снова встретился с местными жителями: “Я собираюсь уезжать. Спасибо вам, что приняли и поняли меня”.
— Каким он был в быту?
— Он был нетребовательным человеком. В одном пиджаке ходил пять лет. До конца жизни Солженицын оставался бессребреником. Гонорар от своих изданий за границей он перечислял в школы. Также учредил премию в 25 тысяч долларов для писателей, которые стали жертвами ГУЛАГа. Ежегодно он премировал 2—3 людей. Себе оставлял очень мало. И даже в Москве он жил не богато, порой не хватало денег на собственные планы.
— Вы вместе воевали?
— В 41-м году мы закончили университет. Вскоре пошли воевать. Просили, чтобы нас взяли в одни войска. Но наши пути разошлись. Я был простым пехотинцем, потом стал артиллеристом и закончил войну командиром батареи противотанковых пушек. А Солженицын был командиром батареи звукоразведки. Но письма мы не прекращали писать друг другу.
— Вы гостили у него в Москве?
— Я к нему часто приезжал. Один раз пошли даже отобедать в ресторан. Присутствовала и его жена Наталья. Она уникальный человек. Родила ему трех мальчиков, у них растут пять внуков. Один из сыновей Солженицына, Игнат, приехал на похороны отца из Америки с 2-месячным ребенком. После поминок он покрестил малыша. Александр Исаевич был глубоко верующим человеком. Сын исполнил его последнюю просьбу. Надо заметить, отец Солженицын был потрясающий. Детей воспитывал в строгости, не сюсюкал с ними, усиленно занимался с ребятами математикой, физикой, астрономией. Он вырастил достойную смену.
— Кто из Ростова приехал на похороны?
— Много людей. Один мой приятель даже не смог взять билет на поезд, все было раскуплено. Пришлось ему ехать на автобусе.
— Вам приходилось обращаться к Солженицыну за материальной помощью?
— Никогда! И он ко мне обращался только по деловым вопросам. Например, в 1994 году, когда он вернулся в Россию, я ему предложил остаться в Ростове. Сказал, что помогу устроить его в школу. Он отказался. Сказал, что хочет пожить в более холодном климате.
— Какое было его последнее письмо, адресованное вам?
— Я старался редко его беспокоить, всегда берег его время. Он столько работал! Вы уже знаете, как он умер? Саня работал, потом лег отдыхать. И умер… В последнее время он не мог самостоятельно передвигаться, только в инвалидной коляске. В одном из своих последних писем мне он написал: “Поздравляю тебя с 90-летием. У меня юбилей будет другой! Пять лет уже на инвалидности. Думаю, меня залечили в больнице 5 лет тому назад”. А накануне смерти он писал мне прощальное письмо: “Я не боюсь смерти. Понимаю, что время мое подходит, но мне надо успеть все доделать”. В тот вечер он поставил точку в своем последнем произведении. Успел. И ушел от нас с чувством выполненного долга.
