Однако по-прежнему находятся люди, которые безо всякой идеологии преданы матушке-России. Как ни странно, это наши поволжские немцы. Хлебнув цивилизации за кордоном и поскитавшись по своей исторической родине Германии, многие возвращаются обратно, в прямом смысле “в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов…”
“Лучше сидеть на сухом хлебе, но дома…”
В Германию Александр Александрович Шлейдовец из села Рудня Краснокутского района Саратовской области уехал 15 октября 2004 г. Он работал механизатором в местном совхозе, его супруга Валентина Александровна — дояркой. Хозяйство развалилось еще с началом экономических реформ в 90-е годы, коров в нем порезали. А тут у главы семейства признали сахарный диабет и дали инвалидность. Вердикт врачей был суровым: никакой физической нагрузки. В общем, ни средств к существованию, ни перспектив на светлое будущее — Сан Санычу стукнуло уже 55.
Многочисленные родственники, к тому времени выехавшие в Германию, уговорили его ехать на ПМЖ в Фатерлянд. Где:
а) проблем в социальном плане у него не будет;
б) ему бесплатно поправят здоровье. Ведь медицина в ФРГ не чета российской.
Проблем на исторической родине семья Шлейдовец (вместе с ними за бугор отправились целых 12 человек: сын и дочь со своими семьями, племянник и мать Сан Саныча) действительно не испытывала. Как на личном опыте убедились саратовские крестьяне, в социальном плане на Западе давно исповедуется главный коммунистический принцип: от каждого по способностям, каждому — по потребностям. Еще на пересылке в центральной Германии, где переселенцам готовили документы, каждой семье выделили по благоустроенной комнате в общежитии. Раньше это была американская казарма, но когда США развязали войну в Ираке, солдаты оттуда съехали, а в помещении провели евроремонт и приспособили его к общежитию.
Русские немцы бесплатно получили от властей все необходимое для жизни — от постельного белья до мебели в комнатах. Сан Санычу выдали (тоже бесплатно) медицинский аппарат, с помощью которого он мог в любой момент брать кровь из пальца и самостоятельно определять уровень сахара. Пока готовились документы к дальнейшей и уже окончательной пересылке (около недели), переселенцы нигде не работали и три раза в день бесплатно питались в местной столовой.
Потом многочисленное семейство Шлейдовец на ПМЖ перевезли в городок под Нюрнбергом. Где каждая семья на первых порах также получила комнату в общежитии с необходимой меблировкой и денежное пособие. Сан Санычу и его супруге назначили в месяц по 311 евро.
Спрашиваю: хватало ли денег на пропитание? Ведь говорят, что в Германии дороговизна ужасная. Оказывается, не так страшен черт, как его малюют.
Супруги Шлейдовец готовили сами. За продуктами часто ходили “на халявку”. Так русские немцы называют магазины, куда периодически привозятся харчи с истекающим сроком годности. Они там стоят сущие копейки, а ассортимент как в хорошем супермаркете: колбаса, тушенка, картошка, рыба, сыры, рис, гречка, виноград, бананы, груши…
Надо сказать, что в Германии это дело поставлено с особым размахом. Там, где есть скопление переселенцев, там обязательно имеется шрот — что-то наподобие нашей свалки, только все очень чисто и культурно. Выброшенные холодильники стоят отдельно, газовые плиты отдельно, ТВ с плазменными экранами отдельно, спальные гарнитуры отдельно. Немецкая педантичность…
Уже подержанную вещь в Германии продать невозможно теоретически, ее легче вывезти на этот самый шрот. А учитывая, что избалованные немцы к каждому Рождеству (Вайнахтен) полностью меняют свой гардероб и меблировку, нетрудно догадаться, что это за свалки! Чета Шлейдовец освоилась настолько, что в свою комнату к очередному Вайнахтену со шрота привезла шикарный диван и такие же шикарные кресла, фарфоровую посуду и пр. мелочевку.
Полгода Валентина Александровна даже подрабатывала на шроте. Из муниципалитета ей пришло письмо, что за 120 евро к пособию она обязана отрабатывать по 80 часов в месяц. Валентина Александровна, как и другие русские немки, доводила до кондиции газовые плитки и прочие бытовые аксессуары.
— Немцы очень любят грилить, и плитки такие закопченные, что кажется, их не очистит даже серная кислота, — говорит она. — Но аэрозоли нам выдавали просто волшебные. Раз пшикнешь — и вся грязь сразу слезает, плита блестит, как новенькая…
— Порядок в Германии идеальный, — вспоминает Сан Саныч. — Нигде на улице не увидишь окурка или фантика. Банку консервов съел — прежде чем выбросить в контейнер, должен ее тщательно вымыть. Чтоб мухота не разводилась. То же самое с йогуртами. Белые бутылки складываются в отдельный контейнер, зеленые — в отдельный, а коричневые — в отдельный. Пьяных нигде не видно, хотя среди немцев тоже хватает забулдыг. Но они живут в отдельных резервациях. Там за ними присматривают, моют их комнаты, власти оплачивают им свет и газ. И на день на выпивку дают по 10 евро. Но при одном условии: чтобы они не шатались по улицам, тихо киряли по своим комнатам…
Что еще поразило Шлейдовец в Германии — отношение к подрастающему поколению. Родители не вправе дать затрещину своему отпрыску, даже если он совсем не реагирует на замечания. Простой пример: племянник Сан Саныча плохо сдал тест по немецкому языку, и старый советский механизатор успокоил экзаменатора: мол, домой вот придем, я сниму свой ремень и отшлепаю племяша по мягкому месту, будет знать, как филонить на занятиях. “Найн! Найн! — испуганно закричал немецкий экзаменатор. — Нимальс!” Ни в коем случае то есть.
…Мы сидим на скамеечке у крестьянской избы Шлейдовец в селе Рудня. На Саратовщине небывалая жара, справа и слева простираются огромные степи и неистовствуют кузнечики. Самое время признать: настоящая российская провинция! Если бы наше знакомство состоялось где-нибудь под Нюрнбергом, нас бы охлаждал кондишн, а на столе стояла бы запотевшая бутылка-другая колы. Почувствуйте, как говорится, разницу. Но мой собеседник (и это видно по глазам) просто лучится счастьем. Он наконец дома!
О, эта вечная загадка русской души!
По словам Сан Саныча, самое тяжкое в Германии — немецкий язык. Сам он родился и вырос в чисто немецкой семье и до 7 лет говорил только по-немецки. Его даже в школу не сразу взяли, дали отсрочку на год, чтобы выучил русский язык. Потом немецкий он, конечно, основательно забыл и засел за учебники уже по приезде в Германию. Однако из всех родственников, с которыми приехал на родину предков, Сан Саныч оказался самым продвинутым учеником — не последнюю роль здесь сыграли первые 7 лет жизни под воспитанием суровой бабушки-немки.
Сан Саныч очень скоро понял, что его бабушка учила немецкому языку, на котором разговаривали их предки еще во времена Екатерины II, когда и шло великое переселение. А в современном немецком полно новых слов из других иностранных языков. Например, Дед Мороз для Сан Саныча всегда был Пельшнегером, а сегодня он — Николяс. И так далее, и тому подобное.
— Из-за произношения я часто ругался с немцами, — рассказывает Сан Саныч. — Захожу, допустим, в магазин “Оптика” подобрать очки. Ко мне сразу подлетают фрейлины: “Вас ис дас?” Но тараторят так быстро, что ничего не разберешь: лу-лу-лу-лу-лу-лу. Прошу их говорить помедленнее. Они опять: лу-лу-лу… Окончания слов съедаются, и пока мой “компьютер” в голове поймет одну фразу, девушки выпалят уже 15. Меня это злило.
— О России, о своей деревне я думал каждый день, — продолжает он. — Когда уезжали в Германию, мы в этом селе продали дом, корову, свиней, кур… Скучал по ним страшно, даже передать не могу. В Германии иногда ходил к фермеру — полюбоваться на поля, на то, как он быстро и качественно их обрабатывает. Там совсем другая жизнь, даже на рыбалку так просто не сходишь, для начала нужно пройти обучение, где тебе расскажут, как правильно умертвить рыбу, выдадут лицензию. Рыбы там полно, но ловить можно только в строго отведенных водоемах и не более чем по 2—5 килограммов…
Особенно раздражало саратовского крестьянина, что на чужбине нельзя играть на гармошке. Гармонист он знатный, из России с любовью прихватил старенькую гармонь. А играть там нельзя не только после 10 вечера (что было бы понятно), но и до 10 вечера — что уж совсем непонятно. Ведь человек он степенный, непьющий — не безобразничал бы. Пробовал играть совсем тихо, “вполголоса” — соседи (немцы из Румынии) начинали стучать в стенку: ферботен, прекращай!
Как говорится, не вынесла душа поэта... Сан Саныч и Валентина Александровна почувствовали себя счастливыми и свободными людьми лишь 27 февраля 2006 г., когда самолет из Франкфурта-на-Майне приземлился в аэропорту “Домодедово”. Немцы не уговаривали их остаться, там никто и ничему не препятствует. Вместе с ними в Россию вернулись и 10 из… 12 их родственников, которые уезжали в Фатерлянд в октябре 2004 г.! Все не смогли освоить таинств немецкого языка.
— Россия — моя родина, — растирая скупые мужские слезы по лицу, говорит Сан Саныч. — Да, в Германии хорошо, и мы, так жить никогда не будем. Но мне никакой другой страны не надо. Лучше сидеть на сухом хлебе, но дома…
Он уверен, что это огромное счастье — общаться с соплеменниками на великом и могучем русском языке. Когда все просто и понятно, когда не надо привлекать немецкоговорящих родственников к переводу. У них там и без тебя своих забот хватает…
Он вернулся в свою родную деревню и купил дом за 55 тыс. руб. С Валентиной Александровной сразу же завели корову, поросенка, кур. И ему, и его супруге до пенсии остался ровно год, и живут они за счет коровы. Ведь Сан Саныч — инвалид, а супруга от него, что называется, не отходит.
Из молока делают сметану, масло и творог, их продают на рынке в райцентре. Картошку, капусту, кабачки, помидоры и огурцы выращивают на своем огороде — собственно, в магазин ходят только за хлебом.
Получается, жить можно и в России. Через год супруги Шлейдовец начнут получать честно заработанную пенсию, и им будет уже совсем хорошо. А когда ты у себя дома и когда тебе по-настоящему хорошо, то почему бы не поиграть на гармошке?!
“Я не жалею, что уезжал в Германию…”
