По традиции каждый, кто пишет о старых московских улицах, непременно поминает Пушкина, все те места, где он бывал и жил. Конечно, Никитский бульвар Александр Сергеевич знал хорошо. Его проезды вели к друзьям и знакомым, в квартиру на Арбате, к дому родителей Натальи Гончаровой на Никитской.
Пушкин приехал в Москву 6 декабря 1828 года. Князь Петр Вяземский, известный поэт, спустя шесть дней писал жене: “Здесь Александр Пушкин, я его совсем не ожидал. Он привез славную новую поэму “Мазепа”, но не байроновского, а своего. Приехал он недели на три, как сказывает, еще ни в кого не влюбился, а старые любви его немного отшатнулись… Он вовсе не переменился, хоть, кажется, не так весел. Кончил он также и седьмую песню Онегина, но я еще не слышал”. И в том же декабре на балу у танцмейстера Иогеля Пушкин увидел Наталью Гончарову и влюбился в нее с первого взгляда.
Князь, переживший Пушкина на сорок лет, оставил о Москве крылатые строчки:
Здесь чудо — барские палаты
С гербом, где вписан славный род.
Вблизи на курьих ножках хаты
И с огурцами огород.
Судя по оценке поэмы, которая стала известна как “Полтава”, Вяземский успел ее услышать в промежутке между днем приезда Пушкина и днем, каким датировано письмо жене, — 12 декабря. Но где произошло это событие — не уточнил. Известна и другая запись князя, связанная с чтением поэмы в Москве, которую на этот раз он определенно называет “Полтавой”: “В первый раз Пушкин читал нам “Полтаву” у Сергея Киселева при Американце Толстом и сыне Башилова”.
Графа Толстого, по прозвищу Американец, в молодости Пушкин вызывал на дуэль, потом помирился с ним, подружился и поручил роль свата, решив жениться на Гончаровой. Сын Башилова — молодой артиллерийский офицер и стихотворец, которому покровительствовал сочинитель “Полтавы”. Сергей Киселев, полковник в отставке, встречался с Пушкиным в доме юных сестер — красавиц Екатерины и Елизаветы Ушаковых. У них поэт бывал часто, порой по два-три раза в день, блистал остроумием, писал стихи в альбом, рисовал на его страницах, оставил “донжуанский список”. До приезда в Москву в декабре 1828-го увлечен был старшей сестрой — Екатериной. Перед смертью она сожгла письма Пушкина, хранившиеся в шкатулке, и призналась дочери: “Мы любили друг друга, это была наша сердечная тайна; пусть она умрет с нами”.
К сестрам в дом на Пресню влюбленный Пушкин приезжал верхом на белой лошади и рассказывал, что цыганка ему нагадала смерть от белой лошади или от белокурого человека из-за жены…
Младшая из сестер, Елизавета, вышла вскоре после чтения “Полтавы” замуж за полковника Киселева. Полковник за два года до чтения поэмы жил на Никитском бульваре, в доме графини Н.О.Головкиной. Это сохранившийся в перестроенном виде под номером 8а особняк ЦДЖ — Центрального Дома журналистов. На этом основании, начиная с вышедшего к столетию со дня гибели поэта классического путеводителя “Пушкинская Москва”, одни краеведы писали, что, возможно, и в декабре 1828 года Киселев снимал квартиру по этому адресу, и чтение поэмы состоялось в ней. А другие, как историк Петр Сытин, утверждали это, не оговариваясь.
Разгадал загадку выдающийся знаток Москвы Сергей Романюк, автор книги “В поисках пушкинской Москвы”. В архиве по хранившимся исповедальным книгам он установил: в декабре 1828 года полковник Киселев жил в приходе церкви Глеба на Поварской улице, в доме графа Николая Шереметева. Занимал три комнаты на первом этаже и семь комнат, включая гостиную и кабинет, на втором. Там и произошло первое чтение “Полтавы” в Москве. Поэму непременно вспомнят в будущем году, когда исполнится 300 лет со дня триумфальной Полтавской битвы.
Там, где сейчас на Никитском бульваре, 6, в котловане возводится фундамент гостиницы, на месте ЦДЖ, на месте строений 8 и 10, перед пожаром 1812 года простиралось одно владение князей Голицыных.
Эта знатная фамилия пошла от прозвища Голица (так называлась кожаная рукавица без подкладки), данного боярину, потомки которого роднились с Рюриковичами и Романовыми, служили воеводами, наместниками. А со времен Петра, по подсчетам Н.Н.Голицына, автора книги “Род князей Голицыных”, Голицыными были четыре генерал-губернатора, семь царских наместников, двенадцать губернаторов военных и гражданских.
В Смутное время Василий Васильевич Голицын считался одним из претендентов на осиротевший престол, томился в польском плену с Филаретом, будущим патриархом, основателем династии Романовых. Его полный тезка, незадачливый воевода и успешный дипломат, вошел в историю фаворитом царевны Софьи. Ее свергал Борис Голицын, дядька-воспитатель Петра, провозглашенного по его настоянию “первым царем” при недалеком сводном брате царе Иване.
Внук фаворита Софьи — Михаил Голицын — учился в Сорбонне, служил во флоте. Как паж царицы играл роль придворного шута Анны Иоанновны. Его насильно женили на любимице императрицы — шутихе-калмычке. Свадьбу сыграли в Ледовом дворце. Эта история стала сюжетом романа Ивана Лажечникова “Ледяной дом”; многие его страницы, по словам Пушкина, “будут жить, доколе не забудется русский язык”.
Генерал-губернатор Москвы в 1790 году доносил Екатерине II, что “генерал-майора князя С.Ф.Голицына супруга Варвара Васильевна и другие граждане просят дозволения строиться” на месте “порозжих мест”, образовавшихся после сноса стен и вала Белого города. Племянница князя Григория Потемкина Варвара Голицына заимела дом на Никитском бульваре. Она и три ее сестры — Екатерина, Александра, Татьяна — выросли в смоленской деревне. Когда их дядя, фаворит Екатерины II, достиг высшей власти, сестры переселились из провинции в Санкт-Петербург, стали фрейлинами императрицы. Три сестры, за исключением Татьяны, полюбились дяде, а “влюбиться, — как писал свидетель его амуров, — на языке Потемкина значило наслаждаться плотью”. После разной продолжительности романов дядя выдавал родственниц замуж, подбирал им видных и богатых женихов. Младшая из сестер, Екатерина, “ангел во плоти”, самая красивая, “отдалась ему не любя”. Державин назвал девушку “магнитом очей”. Дядя выдал ее замуж за польского графа Скавронского, русского посла в Неаполе.
Вторая дочь сестры князя — высокая, стройная, с “царственной осанкой”, осталась на всю жизнь лучшей подругой императрицы. Григория Потемкина Александра “сама не переставала страстно любить, и покинутая им”, и была выдана замуж за коронного польского гетмана и русского генерал-аншефа Браницкого. Когда Александра узнала о болезни дяди, поспешила к нему. Князь Потемкин-Таврический умер в дороге на ее руках в степи под Херсоном.
Однако не все потенциальные женихи шли навстречу желанию того, кто не только “разделял тяжесть власти”, но и постель с Екатериной II. Одним из таких несговорчивых оказался дед графа Льва Толстого по материнской линии, о чем его внук вспоминал: “Про деда я знаю то, что, достигнув высоких чинов генерал-аншефа при Екатерине, он вдруг потерял свое положение вследствие отказа жениться на племяннице и любовнице Потемкина, Вареньке Энгельгардт. На предложение Потемкина он отвечал: “с чего он взял, чтобы я женился на его б…” За этот ответ он не только остановился в своей служебной карьере, но был назначен воеводой в Архангельск”.
После отставки генерал поселился в Ясной Поляне. На этом история его отношений с несостоявшейся женой не закончилась. Спустя годы, когда страсти улеглись, случилось то, что поразило Льва Толстого: “Странная судьба и самым странным образом свела его с той самой Варенькой Энгельгардт, за отказ от которой он пострадал во время своей службы. Варенька эта вышла за князя Сергея Федоровича Голицына, получившего вследствие этого всякого рода чины, ордена и награды. С этим-то Сергеем Федоровичем и с его семьей и, следовательно, и с Варварой Васильевной сблизился мой дед до такой степени, что мать моя была в детстве обручена одному из десяти сыновей Голицына”.
Жену князя Сергея Голицына звали в молодости “рыжей Варенькой”. Потемкин называл “улыбочкой”. Она родила в браке десять сыновей. Все братья выросли, не умирали в младенчестве, как водилось в других семьях, храбро воевали, заслуживали высокие чины и награды; один из братьев в молодости погиб в битве с французами. Но никому не удалось превзойти отца, героя штурма Очакова, удостоенного всех высших российских орденов, золотой шпаги, алмазных и бриллиантовых знаков к орденам.
По словам литератора Филиппа Вигеля, знавшего семью князя Голицына с детства, “в нем билось истинно русское сердце, он был наружности приятен, был добр, умен и храбр. Все склонности у него были молодецкие”. Среди них — азартная игра в карты. В молодости князь слыл отчаянным игроком, до последней копейки проигрывался, “пока фортуна не сделалась к нему благосклонней, и он несколько сот тысяч не приобрел игрой”. После чего, как теперь выражаются, “завязал”, к картам не прикасался.
Постоянно брал карты в руки поселившийся в 1794 году в Москве Иван Крылов, в то время малоизвестный литератор, бывший на учете у московской полиции как профессиональный игрок. Ничем другим он не занимался. Не исключено, что знакомство князя и классика русской литературы произошло на почве общей страсти.
Ивана Крылова занесли в реестр игроков, нежелательных для проживания в Москве, представленный Екатерине II. После чего пришлось будущему баснописцу покинуть родной город. После смерти императрицы Крылова благосклонно принимает Павел Первый. Ему в знак благодарности преподносится трагедия “Клеопатра”, явная отсылка к Екатерине II, невоздержанной в любви, как и легендарная египетская царица.
После аудиенции Крылов возвращается в Москву, поступает личным секретарем к князю Сергею Голицыну, живет летом в его поместье, зимой в доме на Никитском бульваре, учит младших сыновей русскому языку. Понять не могу, почему Ивану Крылову памятник установили у детской площадки на Патриарших прудах. С его жизнью связан Никитский бульвар, дом Голицыных.
Живя в Москве, он не просто перевел с французского две басни Лафонтена, но и перевоплотил заморских персонажей в своих современников. Представил их в обстоятельствах драматичных и злободневных, в стиле не классическом, не сентиментальном, не романтическом, а в естественном, реалистическом, как позволял себе разве что непечатный Иван Барков.
В первой басне вельможный Дуб хвалился могуществом пред тонкой бедной Тростинкой, предрекал ей гибель в бурю. Но, когда беда случилась, “Тростиночка к земле припала”, а ветер вырвал с корнем “того, кто небесам главой своей касался и в области теней пятою упирался”. Во второй басне “разборчивая невеста” год за годом отвергала завидных женихов, и кончилось все печально: “За первого, кто к ней присватался, пошла:/И рада, рада уж была, что вышла за калеку”. Обе басни появились в январе 1806 года в журнале “Московский зритель”. С ними вошел в русскую литературу великий баснописец Иван Андреевич Крылов.
Сергей Голицын умер до начала Отечественной войны 1812 года. Можно представить, какая библиотека сгорела у любителя книг и искусства. Голицына и его жену в сообществе Потемкина и Екатерины II воспел в “Осени во время осады Очакова” Гавриил Державин. Описав подвиги русского воинства и Марса — Потемкина, он обращался к князю с такой просьбой: “И ты спеши скорей, Голицын!/Принесть в твой дом с оливой лавр./Твоя супруга златовласа,/Пленира сердцем и лицом,/Давно желанного ждет гласа,/Когда ты к ней приедешь в дом”.
“Златовласая Пленира”, как многие русские дамы ее круга, увлекалась французскими романами. Один из них — “Заблуждения от любви” — перевела на русский язык, посвятив перевод мужу. Книга вышла в Тамбове. Державину, служившему там губернатором, книга понравилась, и он послал роман в Москву Хераскову, слывшему тогда “русским Гомером”.
“Главноуправляющим” имениями Голицыных служил подполковник в отставке Федор Андреевич Рылеев — отец Кондратия Рылеева, принесший много горя жене и сыну при жизни деспотизмом и после смерти — начетом в 80 000 рублей. Сделала его не кто иная, как “златовласая Пленира”. Я сомневаюсь, что в ее доме, как многие пишут, читал свои первые оды вольнолюбивый поэт, повешенный на кронверке Петропавловской крепости в числе пяти декабристов, возглавлявших восстание на Сенатской площади.
До начала Отечественной войны юный Рылеев пребывал вдали от Москвы в кадетском корпусе, а первые стихотворные опусы появились не позднее 1813 года, когда овдовевшая княгиня на Никитском бульваре не жила. Ее московский дворец после пожара стоял в руинах. Возрождать владение на Никитском бульваре княгиня не стала. Жила последние годы в своем имении — не в роскошном дворце, а в домике у сельской церкви и могилы мужа.
Разоренное гнездо Голицыных перешло в руки графини Головкиной. Москва узнала об этой фамилии при Алексее Михайловиче после женитьбы безвестного сына тульского помещика на родственнице жены царя Натальи Нарышкиной. Ее троюродный брат Гавриил в детстве подружился с Петром, сопровождал его в походах и боях, рубил корабли на заморских верфях, ведал внешней политикой империи при четырех императорах. Ему, канцлеру, Елизавета Петровна доверила духовное завещание, согласно которому престол в случае смерти бездетного племянника Петра II переходил потомкам Петра Первого. Когда юный царь скоропостижно умер, Головкин уничтожил завещание. Не случись этого обмана, не заняла бы престол Анна Иоанновна, не было бы в нашей истории Бирона, регентши Анны Леопольдовны и ее сына — несчастного Ивана VI, свергнутого с престола и погибшего в застенке.
Сын канцлера Михаил сорвался с вершины власти — после дворцового переворота был сослан и умер в Собачьем Остроге в Якутии. Его родной брат Александр представлял Россию за границей. После опалы Михаила остался в Голландии, где и умер. Вернувшийся на родину внук канцлера Федор пошел по стопам отца и деда, служил посланником, в столице устраивал придворные церемонии и оставил потомкам ценимые историками “Записки” о царствовании Екатерины II и Павла I.
Графиня Головкина появилась на Никитском бульваре, когда ее муж умер и в Москве наместником царя был генерал–губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын, герой Бородина, правивший городом почти четверть века. При нем, как писал очевидец, “давно мы уже не видим разоренных домов, напротив того, Москва возродилась, стала изящнее, стройнее, нежели была прежде. На тех местах, где многие еще помнят болота, явились прекрасные густые аллеи”.
Одной из таких аллей стал Никитский бульвар, рассказ о котором я продолжу в “МК”.
