Первое имя — творца, которого его друг Чехов называл «талантливейшим из всех архитекторов мира», с чем не все тогда соглашались. Современные искусствоведы не оспаривают давнюю оценку и называют зодчего великим.
Второе имя — купца. Его до 1914 года, когда царь ввел в связи с войной «сухой закон», знал в России каждый, кто пил водку московского завода Петра Смирнова, начиная от императора и кончая извозчиками.
Почему-то называлась она «столовым вином» № 20 и № 21. Последняя водка считалась самой популярной и дешевой, стоила 40 копеек бутылка, тогда как «Пшеничная» № 40 продавалась за 1 рубль и по вкусу ненамного отличалась от той, что продавалась под номером 21. Бутылки с бело-красной этикеткой, двуглавыми орлами и сегодня виднеются на полках среди массы других сосудов с сорокаградусной жидкостью, чьи названия трудно запомнить, так их стало много. Но все ли хороши? Недавно мне подарили бутылку «Ржаной», но когда я вынул ее из морозильника, то пить не смог: водка превратилась в лед, как вода на морозе.
Того Петра Смирнова, что переделал купленный старинный дом на Тверском бульваре, 16, можно было бы называть Петром Вторым, поскольку он унаследовал завод от отца Петра Арсеньевича Смирнова, поднявшего семейное дело на завидную высоту. Четыре Государственных герба Российской империи, четыре двуглавых орла на этикетке каждой бутылки дались в руки «водочного короля» ценой многолетних усилий и триумфов.
Петр Арсеньевич открыл собственный погреб ренских, то есть рейнских, вин у Чугунного моста в начале Пятницкой улицы. Тот дом под номером 1 построил в середине XIX века купец Морковкин, «выходец из крестьян графа Шереметева». Михаил Лермонтов в поэме «Сашка» описал место у Чугунного моста так:
Давно когда-то за Москвой-рекой,
На Пятницкой, у самого канала,
Заросшего негодною травой,
Был дом угольный, жизнь играла
Меж стен высоких... Он теперь пустой.
По-видимому, купец Морковкин обновил существовавший трехэтажный дом, иначе бы Лермонтов не назвал его высоким, будь в нем два этажа. Как видим, крепостные до освобождения крестьян порой настолько обогащались, что обзаводились престижной недвижимостью, не уступавшей той, какой владели князья и графы. Дом стоял над сводами подземного этажа-подвала, где можно было выдерживать бочки с вином и содержать погреб с винами на продажу.
Неизвестно имя архитектора, придавшего купленному дому купца Петра Арсеньевича Смирнова вид, дошедший до наших дней и достойный «водочного короля». Свой род этот московский купец вел от крепостных крестьян деревни Каюрово Мышкинского уезда Ярославской губернии. Там его предки занимались «сдабриванием» виноградных вин, прежде чем, получив вольную, поехали за удачей Москву.
Вход с Пятницкой на углу с набережной обозначен чугунным крыльцом-навесом на тонких столбиках и взлетевшими над ними двуглавыми коваными орлами. Точно такие орлы изображены на этикетках бутылок «Смирновской» водки. На ней нарисован дом у Чугунного моста, чей силуэт, как и орлы, служит фирменным знаком.
За орлами, как за орденами, Петр Арсеньевич охотился всю жизнь. Торговать чужим вином ему не хотелось. В душу запали слова отца: «Пора делать свою, смирновскую водку». О ней узнали в России, Европе и Америке. В Филадельфии, где состоялась Всемирная промышленная выставка, удостаивается Петр Смирнов Большой золотой медали, и Министерство финансов России награждает водку первым Государственным гербом, двуглавым орлом, разрешив поместить его на этикетке бутылок как знак качества.
Авторы книг о московском купечестве, как старых, так и современных, ничего не пишут о Смирновых. В известных воспоминаниях «Москва купеческая» Павла Бурышкина среди помянутых им многих известных меценатов нет Смирновых. Как нет их и в «Энциклопедии купеческих родов» среди 84 династий, от Абрикосовых до Якунчиковых. Есть текстильные фабриканты Смирновы, а тех, кто занимался производством вин и водки, — нет.
В изданной в 2008 книге «Купечество Москвы», в главе, где речь идет о «гостях заморских», сказано, что на Венской всемирной выставке, которую «удостоил своим посещением русский император с наследником, прославилась русская водка П.А.Смирнова».
По-видимому, это замалчивание объясняется родом деятельности «водочного короля», считавшейся неприличной, «спаиванием народа», в отличие от сферы промышленной, банковской, издательской. Притом что денег на благотворительность Смирновы, отец и сын, не жалели.
После грандиозной Всероссийской промышленно-художественной выставки 1882 года в Москве в руки Петра Арсеньевича попадает второй орел. Царь награждает его орденом Станислава и принимает долгожданное решение, о чем статс-секретарь записал: «Московскому купцу Петру Смирнову всемилостивейше пожаловано звание Поставщика Высочайшего двора. Гатчина. 1882 год». Вслед за тем из Петербурга прилетает в Москву к Чугунному мосту третий орел.
Триумфы Петра Арсеньевича объясняются не только знаниями, переданными ему родителем, о травах и ягодах, но и неустанным поиском сырья для водок, настоек, наливок. Ему лучше всех было известно, в каких уголках России собирать можжевельник, душистую мяту, мелиссу, анис, кориандр, на каких болотах искать классную клюкву. В селе Невежине вблизи Суздаля нашел «водочный король» росшую только там во всей России не горькую, как везде, а сладкую рябину. Благодаря чему появилась водка «Нежинская рябина», названная так, чтобы никто не догадался, где она растет.
На Нижегородской выставке 1896 года «Нежинскую рябиновую» из поднесенной чарки отведали Николай II и императрица Александра Федоровна. После чего завод Петра Смирнова удостоился четвертым Государственным гербом. Никто в России такой чести не удостаивался. У Чугунного моста в фирменном магазине можно было сделать выбор из 400 названий водок, настоек, наливок в столь же разнообразной упаковке.
Ничего подобного нет поныне ни у кого.
В 1900 году старший сын Петра Арсеньевича, унаследовавший дело отца, купил на Тверском бульваре, 16, старинный особняк. Его история прослеживается с первого упоминания в архивных документах в 1759 году. Тогда владение принадлежало «ротмистру Василию Васильевичу, сыну Истлентьева».
Далее оно перешло в руки «камергера генерал-поручика Александра Григорьевича, сына Петрово-Соловова». После пожара Москвы строение значилось за генерал-поручиком и действительным камергером Владимиром Григорьевичем Орловым, младшим из пяти братьев Орловых, ставших графами после воцарения Екатерины II, чему они очень поспособствовали.
Старший в семье Иван, чтимый младшими как отец, получил титул графа и чин капитана Преображенского полка, куда в шестнадцать лет поступил солдатом. Большего, как ему предлагала царица, иметь не хотел. Жил в Москве и управлял имениями братьев.
Григорий Орлов, пытаясь вернуть угасшую к нему любовь царицы, преподнес Екатерине II, родившей от него сына, уникальный по красоте и весу алмаз, названный его именем. (Выставлен «Орлов» в Кремле среди сокровищ Алмазного фонда.) За подавление Чумного бунта в Москве в честь героя, рисковавшего жизнью, отчеканили медаль и установили триумфальные ворота с надписью: «Орловым от беды избавлена Москва».
Об Алексее Орлове пишут, что он «занимал особое место среди братьев. Был явно умнее их, отличался несокрушимой волей, инициативностью, решительностью и масштабностью мышления, прост и скромен. От красоты и обходительности гиганта млели женщины». За разгром турецкого флота в Чесменской бухте получил титул Чесменского и медаль, на которой под портретом графа была надпись: «Гр. А.Г.Орлов — победитель и истребитель турецкого флота». После триумфа уехал в Москву, вывел породу рысистых и верховых лошадей, носящих имя орловских.
Екатерина II, напуганная самозваным царем Емельяном Пугачевым, дала ему тайное поручение доставить в Россию из Италии самозванку. Она выдавала себя за «принцессу Владимирскую» и вошла в историю под именем княжны Таракановой. Задание граф выполнил. Предложив руку и сердце, заманил самозванку на корабль и, подняв паруса, доставил пленницу в Санкт-Петербург, дав основание в XIX веке написать известную картину «Княжна Тараканова», а в XX веке — поставить фильм «Царская охота».
За подвиги на море в честь Федора Орлова Екатерина II воздвигла ростральную колонну с носами кораблей, обращенных им в бегство.
Владимир Орлов получил образование в Лейпцигском университете, в отличие от современников любил немецкий язык, а не французский, Екатерина II назначила его директором Академии наук. В Москве жил на Большой Никитской, 5, где сохранился его трехэтажный дворец, построенный Матвеем Казаковым. Как многие другие баловни судьбы, владел в Москве не одним домом. Но как выглядел тот, что ему принадлежал на Тверском бульваре в XVIII веке, — можно только догадываться. О нем в Квартирной книге Тверской части сказано: «Двухэтажный флигель обстроен в 1815 году, а главный корпус в целости, а прочее отстраивается в 1817 году». То есть в пожаре 1812 года главный дом не сгорел.
Двухэтажным особняком и «прочим» в XIX веке владели дворяне чинами и богатством поменьше, чем «екатерининские орлы». Ими значились «коллежский советник», «камер-юнкерша», «камергер и коллежский советник». Так продолжалось до тех пор, пока не выкупил дом «потомственный почетный гражданин Н.П.Малютин», то есть купец. От него владение досталось потомственному почетному гражданину Петру Петровичу Смирнову. Ему и архитектору мы обязаны появлением в Москве дворца в стиле модерн, ставшего с недавних пор после реставрации достопримечательностью не только бульвара, но и города.
Если бы в 1901 году в Москве за руку купца и архитектора ухватились блюстители развалин, наподобие современных «координаторов» и «надзирателей», мы, конечно, не имели бы такого памятника, ставшего официально именоваться «особняком приемов и торжеств Петра Смирнова».
На фасаде дворца на памятной доске две даты:
Как не раз бывало в истории города, прекрасное строение вдохновлялось страстью к женщине. Сын «водочного короля» хотел, чтобы в роскошные покои вошла его возлюбленная Евгения Ильинична Морозова, ставшая женой Петра Смирнова.
Подобное чувство испытывал миллионер и меценат Савва Морозов к бывшей работнице Никольской мануфактуры Зинаиде, стоявшей за прядильной машиной и следившей за нитью пряжи. (Таких работниц, ткачих, передовиков производства, молодых и красивых, любили показывать в «Новостях дня», советских документальных фильмах перед началом киносеансов. Хорошо бы эту традицию возобновить...) В Зинаиду Морозову, несмотря на разницу в социальном положении, до мецената влюбился его родственник — фабрикант Зимин, а когда он умер, его вдова вышла замуж за Савву Морозова. Видевший Зинаиду Морозову на одном из приемов Андрей Белый описал ее появление так: «В комнату вошла Сказка тихими, неслышными шагами. У нее было светло-серое платье, и на нем были нашиты серебряно-бледные листья. В рыжих волосах горела бриллиантовая звезда. Она ступала тихо и мягко, как бы пряча свое изящество в простоте. Это был верх аристократической естественности. И молодой дипломат запнулся на полуслове, и почва ушла у него из-под ног».
Для такой женщины Савва Морозов поручил
Нечто подобное создал Федор Шехтель на Тверском бульваре. Но в другом стиле — модерн. Дом Саввы Морозова после революции служил приютом бухарских детей, превратился в большой сарай, и потребовалось много лет, чтобы вернуть утраченное. В доме Петра Смирнова после революции заседали Революционный военный трибунал, городская прокуратура. После перестройки арендаторы менялись до тех пор, пока в стены не вошли реставраторы, вернувшие былое великолепие прекрасным залам. Парадная лестница ведет в Готический зал с дубовыми балками под потолком. Все, что дворец украшает сегодня, — люстры, паркет, — воссоздано. В Малой гостиной поражает камин из красного мрамора. И так — в каждом парадном зале. Их восемь, не похожих друг на друга, с названиями: Романский зал, Классический зал, Египетский зал, Греческий зал...
Везде видишь нечто заставляющее затаить дыхание и с восхищением смотреть. Судьба дворца Петра Смирнова напоминает судьбу дворца Саввы Морозова: долго и счастливо пожить в них они не смогли.
