С незапамятных времен "официально" установлено, что пьяных детей у нас не бывает — есть лишь отравившиеся алкоголем. Их забирают с улиц, подвалов и чердаков, из милицейских "обезьянников". Перебравших столичных тинэйджеров последние 30 лет "скорая" свозит в Филатовскую больницу, в единственный на всю Москву специализированный Детский токсикологический центр. Там они спят, трезвеют, "болеют головой" и, конечно, не слышат нашего разговора с главным московским спецом по подростковому похмелью — руководителем центра Сергеем Страховым: "Городским властям надо срочно создавать детские вытрезвители, срочно...". Страхов работает в Центре уже 25 лет. Он может спасти малыша, по глупости отравившегося таблетками, уксусной кислотой, растворителем или какой-нибудь другой дрянью. Знает, как облегчить похмелье 10-летнему ребенку. А вот заставить ребенка не пить он не может. Другая у него профессия. — Ребенка вылечить от алкоголизма или наркомании чрезвычайно сложно. Взрослого еще можно. Жизнь у него хоть какая-никакая прожита, и ему есть куда возвращаться. В семью, например, на работу, к друзьям. Можно найти способ, было бы хоть минимальное желание, вернуться к прежней "трезвой" жизни. А куда возвращаться ребенку или подростку? У него ведь ничего нет — ни образования, ни профессии, ни жизненного опыта. — Неужели сегодня так остро стоит проблема детского алкоголизма? — К нам привозят одного, а с десяток его дружков в укромном месте отсыпаются. Еще несколько лет назад пьяный ребенок (а мы принимаем детей только до 14 лет), попавший в наше отделение, рассматривался как ЧП. А сейчас я не удивляюсь и 7-летним пьяным пациентам, про токсикоманов и не говорю: те с 6 лет наши "клиенты". Положение катастрофическое... В кабинет заходит медсестра: "Сергей Игоревич, там пьяного привезли. Его родственница сопровождает, кажется, тетка. Говорит, ребенка насильно заставили выпить, он сопротивлялся, а ему влили". — Взрослые всегда так говорят. Конечно, никто ему ничего не вливал — сам напился. Хорошо хоть родственника какого-никакого нашли. Чаще пьяных детей "скорая" с улиц собирает, и поначалу личность-то их трудно установить. — И сколько же в Москве детей-алкоголиков? — Мы официальную статистику не ведем, потому как никто ее не заказывал. Впрочем, кому она нужна, эта статистика... В основном наши пациенты, в школе не учатся, дома толком не живут. Родители у них — такие же. В год в среднем через отделение проходит 1700 человек. Из них примерно 255 — в алкогольном опьянении. Это только дети, которые госпитализируются. Тех, кто на ногах держится, мы отпускаем. Многих в другие отделения кладем. Не можем мы всех юных алкоголиков принять: отделение не резиновое. Приходится изгаляться. Есть какой-нибудь синяк на лбу — пусть хирурги им занимаются. Общее количество пьяных детей, доставленных в больницу, очень большое, но никто не знает истинных цифр. — Куда вы сообщаете о том, что к вам попал ребенок в состоянии алкогольного опьянения? В милицию, социальные службы, школу, наконец? — Нет в Москве наркологической службы, которая лечила бы детей от алкогольной или наркотической зависимости. Потому и сообщать некуда. После того как дитя проспится, мы начинаем разыскивать родителей. Если не находим — стараемся куда-нибудь его пристроить. Причем как можно быстрее. Они же здесь такое творят! Это "хорошо", если привезли пьяного десятилетнего ребенка. А если ему 14 лет, и он еще психически нездоровый? Впрочем, как правило, они все психически нестабильны. Медсестры порой к ним боятся подходить. Они агрессивные, но куда мы их денем? Часто дозваниваешься до родителей: "Ваш сын к нам попал, приезжаете и забирайте". А в ответ: "Он мне не нужен. Где вы его нашли — на улице? Вот пускай на улицу и идет". Но собрать вещички и отпустить ребенка одного мы не имеем права. Раньше мы располагались в другом корпусе, на первом этаже, так летом, протрезвев, наши пациенты косяками сбегали. Хорошо, сейчас нам шестой этаж отдали. Окна все в решетках. Надежные кодовые замки поставили. Теперь не так бегут. — Вам приходится иметь дело исключительно со шпаной да беспризорниками? — Попадаются дети из благополучных семей. Но что такое сегодня благополучная семья? Это ведь не только материальный достаток. Бывает так: нормальные родители, работают, деньги приносят, не пьяницы. Но они целый день вкалывают, а ребенок — сам по себе. Асоциальной такую семью вроде и не назовешь. Приходят ко мне приличные мама и папа, плачут в кабинете: "Доктор, ну вы поймите, мы все время на работе". Такие родители пытаются своих детей подсознательно реабилитировать. И себя заодно оправдать. Вот и придумывают небылицы всякие: мол, заставили моего ребенка выпить, обманули... Ритм жизни Центра токсикологии Филатовской больницы мало чем отличается от ритма взрослого вытрезвителя: основной поток "клиентов" приходится на 8—10 часов вечера. Оставляют только детей, которые уже, как говорится, "в дрова". Самый распространенный диагноз — "алкогольная интоксикация средней степени". Впрочем, для врачей центра вывести спирт из организма ребенка не составляет особого труда. Потом ребенка всеми силами стараются отправить домой. К "заботливым" родителям или, если он не москвич, в приемник-распределитель. Один такой совсем юный и уже протрезвевший гость столицы от безделья слонялся по больничному коридору. Сережа приехал в Москву из Тулы на футбол. Поболеть. Наши, как известно, проиграли. 13-летний болельщик переживал и выпивал. Очнулся только в Филатовской больнице. — Наверное, дети, которые попадают к вам, будущие хронические алкоголики? — К сожалению, вам никто на этот вопрос ответить не сможет. Никто же не занимается этими больными, не изучает. Детей, предрасположенных к выпивке, надо собирать в специализированные центры, обследовать, заводить историю болезни и "вести" несколько лет. Таких центров в Москве, как, впрочем, и нигде в России, нет. В принципе должна работать строгая система: к нам в центр пусть поступают дети, нуждающиеся в лечении и наблюдении (таких сейчас не более 5—7% от общего количества пьяных детей). Остальных необходимо везти в маленькие отделения в каждом муниципальном округе. Пусть они, если кому-то слух режет, не называются детскими вытрезвителями. Уже там надо выяснять личность ребенка, искать родителей. Потом направлять его в реабилитационный центр, где бы с каждым индивидуально работали и психологи, и психиатры, и педагоги, и правоведы. Но опять же — что дальше? Придет он в себя — и опять вернется на ту же улицу, к тем же пьющим родителям, если они квартиру не успели продать. Значит, ребенка надо пристраивать куда-то еще. — Такие программы должны стоить больших денег, и, наверное, позволить себе их могут только высокоразвитые страны? — Дело в том, что в Европе и Америке в таких масштабах эта проблема не стоит. Нет такого числа асоциальных семей. Нет и 12-летних алкашей. Даже наша токсикология не имеет аналогов. Доходит до смешного, когда плакать хочется. Швейцарцы прислали нам свои исследования по дихлорэтану (есть такой органический растворитель). Препарат этот нами прекрасно изучен: принимая за спиртное, у нас им травятся и дети, и взрослые. У швейцарцев же несколько страниц исследования посвящено тому, как дихлорэтан действует на животных, простейших, рыб, птиц, и лишь в самом конце приписочка о том, что токсическое действие на человека изучено слабо. Сегодня как бы не существует пьяных детей. Раньше "как бы" не существовало наркоманов, проституток, ВИЧ-инфицированных... Общество до последнего предпочитало не обращать на них внимания. Так, наверное, проще. Проще, что пьяные дети есть только для доктора Страхова. Игорь КОМАРОВ.
