Жил-был поп — толоконный лоб. Жил не по карману, ей-Богу, а на широкую ногу. А остался у разбитого корыта, Пошел поискать кой-какого кредита. Навстречу ему Балда В прикиде от Версаче, как всегда: "Что, поп, поднялся чуть свет?" А поп ему в ответ: "Чтоб мне с попадьей прокормиться, Дай мне кредит в условных единицах. Обернусь. Кой-чего продам И через год с процентом отдам". "Хорошо, — говорит Балда, — Готов услужить тебе всегда. Только процент твердый шел бы: В год по три щелчка тебе по лбу". С попадьей поп вопрос пролоббировал И с балдой договор зафиксировал. Договор договору рознь, Да понадеялся поп на русский "авось". Говорит Балда попу: "Встал ты на верную тропу. Будешь жить ты, поп, как человек. Вот тебе валютный чек". Поп с попадьей завели ротвейлера Тузика, Стали увлекаться поп-музыкой. Вместо того, чтоб пахать, как папа Карло, Поехал поп с попадьей в Монте-Карло. Купили себе в Швейцарии виллу и самолет. В общем, не жизнь, а полный улет. Ездил поп весь год от Балды По миру туды и сюды. И ото всех этих дел Поп слегка прибалдел. Балда его через Интерпол В Швейцарии с трудом нашел. "Ну, — говорит попу, — хватит по миру мотаться, Пора со мной рассчитаться". Бедный поп подставил свой лоб: С первого щелчка возвратился поп в Москву издалека. Со второго щелчка имущество попа пошло с молотка. В третий раз дал Балда попу в лоб: У попа полный дефолт. И сказал Балда, затянувшись "Явою": "Не гонялся бы ты, поп, за халявою". УТОПЛЕННИК Телевизор ярко светит, Ждем мы вечера конца. На экране чьи-то дети Притащили мертвеца. Я канал переключаю, Счастья своего кузнец. Холодок я ощущаю: Там еще один мертвец. Безобразно труп ужасный Посинел весь и распух. Все показано так классно, Аж захватывает дух. Поменял программу снова И опять ну просто в крик: Труп еще один готовый Окровавленный лежит. Тут еще кого-то мочат, Там от взрыва дом упал. Наконец, "спокойной ночи" Диктор в полночь пожелал. Мысли в голове смешались, Валерьянка не берет. Мертвецы всю ночь стучались Под окном и у ворот. ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН "Мой дядя самых честных правил: Когда не в шутку занемог, Москву с квартирой он оставил И отбыл с тетею в Нью-Йорк. Жил на доходы он негладко: Его здесь ждал казенный дом. Читатель рифмы ждет десятка И с конфискацией притом", — Так думал молодой повеса, Ключи вертя от "Мерседеса". Онегин, добрый мой приятель, Не брился лезвием "Невы", Которым, может, брились Вы, Лицо порезав, мой читатель. Проблем таких не знал он. Нет. Он брился лезвием "Жиллет". Судьба Онегина хранила: Был каратист его водила. И для своих торговых дел Он "крышу" в Солнцеве имел. Страсть к музыке не тяготила: Он к ней успел уже остыть. Не мог он "Стрелок" от "Шиншиллы", Как мы ни бились, отличить. Зато читал Чубайса, Коха. И разбирался в них неплохо. Суть ухватил он перемен, И стал Онегин бизнесмен. ДЕРЕВНЯ Приветствую тебя, пустынный уголок, Где перестройки сразу видно проявленье. Здесь новых русских появился островок На лоне счастья и забвенья: Что ни коттедж, то просто двор Цирцеи. Роскошные пиры, забавы, развлеченья. И льется модный рэп на тишину полей, Дроздов волшебных заглушая пенье. Шикарный вижу зимний сад, Где забываются дефолты. Сей луг, где разместились теннисные корты. Где день и ночь тусовщики по-черному гудят. Мобильников трезвон мы слышим там и тут, И как в джакузи бьет ключом шампуней пена. Здесь девы юные цветут Для прихоти крутого бизнесмена. Среди полей, среди дубравы Оракулы веков, здесь вопрошаю вас. В уединенье величавом Поэта все ласкает глаз. Но в миг один прервались думы В моей душевной глубине, Когда секьюрити угрюмый Дубинкой дал по шее мне. Я ПОМНЮ ЧУДНОЕ МГНОВЕНЬЕ Семнадцать помню я мгновений, О них не думал свысока, Когда кобзоновское пенье Свистело пулей у виска. Шли годы. Иосиф наш мятежный Покинуть сцену пожелал. Сказал он: "Это неизбежно, Прощай навек, концертный зал". В глуши, во мраке заточенья Не мог он долго промолчать. Его услышали мы пенье: На сцену вышел он опять. И сердце бьется в упоенье. И это все, друзья, не сон. Что с нами каждое мгновенье И жизнь, и слезы, и Кобзон.
