"Почему его друзья мне ничего не сказали?.. Ведь он хотел лечиться..." Задумывая рубрику "Некролог. Конец иглы", мы не планировали писать о том, КАК все произошло, и что было ПОТОМ. Просто — что за человек был, как жил, как жизнь любил и умирать не хотел. Но в рассказе Марины о ее брате Павлике прозвучала другая тема: кто это сделал? У какого конкретно человека выскользнула из рук душа девятнадцатилетнего парня? Короче — кто виноват? Можно сказать — родители. Они недоглядели. Сестра — не присмотрелась. Врачи — допустили смерть. Но, на мой взгляд, это друзья. Они знали. И это приговор, от которого не деться никому в наркоманской тусовке. "Друзья"-наркоманы — это как болото. Своих не выпускает... Наркоманы всегда жалуются на одиночество. Поэтому они очень зависят от тех, кто остается с ними рядом. И часто это определяет их дальнейшую судьбу. Если вокруг друзья-наркоманы — он умрет. Но есть другие тусовки — сообщества людей, могущих вылечить. Выбор небольшой, и жизнь одна. Не наделайте глупостей, выбирая друзей... Павла не стало 29 апреля 1995 года. Он умер от передозировки метадона, не дожив двадцати дней до своего двадцатилетия. К моему приходу Марина специально поставила одну из кассет брата. То, что называется "наркоманской музыкой" — умц-умц пятилетней давности. Марина задумчиво повторяет мои последние слова: — Какими они были... Какой был Пашка на самом деле, я, наверно, и не знаю. Отношения у нас, конечно, были хорошие, нормальные. Но жили не так чтобы душа в душу. Так, привет-привет... В общем, поскольку я старше на шесть лет, я считала себя достаточно умной в этом плане. То есть со мной-то уж такого не случится, уж, наверно, услышу, увижу что-то. А ведь были первые звоночки... Я ведь сама грешна. Мы с ним пару раз курили анашу. Но это, видимо, со всеми бывает. Но я никогда не думала, что с анаши можно перейти на героин! Года два назад это было. Значит, и болел он года два. Но дело не в том. Просто надо быть немного внимательнее к тем, кто тебя окружает. Можно было найти моменты, которые бы навели на мысль, что что-то в нем не так. Я живу отдельно, а он с родителями — в Ясеневе. С мамой он прекрасно ладил. Но два года работал, а денег домой практически не носил. Приходил домой какой-то странный, причем водкой не пахло — мама специально принюхивалась, а глаза красные, бешеные. И спать. Если не спать, то поесть и — сразу на улицу. Парень здоровый, метр девяносто, пловец, прекрасная фигура. А умываться выходил в свитере. И папа его все время спрашивал: "Ты что мерзнешь постоянно?" Так странно, что человек умеет так все скрывать... Я б в жизни не подумала, что мой Пашка может такую музыку слушать. Что он колется где-то по подъездам. Опять же, он в 16 лет перенес гепатит, надо было бы подумать немного... Но все сошло как-то на тормозах. Я потом видела все его "дорожки". Оказывается, все видно было. Как можно быть такими слепыми, я не знаю... У него все руки были в "дорожках". — Иногда подростки оправдываются, что это "аллергия, комариные укусы, порезы". Как они выглядят, чтоб их никто не проглядел? — Это может быть на руках, шее, на ступне, в паху, на ладони с тыльной стороны. Свежие уколы так и выглядят, как свежие уколы. С укусом комара не перепутаешь. Это маленькая красная точечка. А вот застарелые, они выглядят, как неровная лесенка из маленьких таких черточек. Такого цвета, как зарубцовывается кожа, которая уже не восстанавливается. Остаются такие тоненькие рубчики сегментарные, их тяжело с чем-нибудь перепутать. Стоит только сесть и рассмотреть... Вы знаете, это Ясенево, если его взорвать, всем, наверно, будет легче. Это такой район страшный в наркоманском плане... Надо о наркоманах писать не только в предостережение. Надо показывать, как их корежит, какую они смерть мученическую принимают, детей их, уродов, показывать! — Простите, это было так... мучительно?.. — Да, он умер дома. Он пришел домой поздно вечером. Мама поставила ему греть суп и ушла спать. Она как раз не собиралась спать, думала: полежу, встану его покормлю. И уснула. Стечение обстоятельств... Ее разбудила кошка, она просилась в туалет. Она выскакивает — вся квартира в дыму, естественно, этот суп никто не снял. То есть прошло три-четыре часа, а он лежит, не шевелится... Она пока бегала, "скорую" вызывала... "Скорая" приехала через сорок минут. Хотя подстанция у нас под боком, пять минут ехать. — А вы сказали, к кому они едут? — Сказали. Мама говорит, они абсолютно не торопились. Пришли три человека, забыли в машине чемодан. Спустились за чемоданом. А мама еще до "скорой" сбегала за соседкой, она врач. Та поставила капельницу. Так они выдернули все трубочки, а мама говорит — он тогда еще розовый был и дышал. Потом врач сказал: "Вы еще легко отделались, и слава Богу, что ТАК и быстро. Потому что оттуда выхода нет никакого, и вы бы только измучились". Но непонятно вот что. В этот же день его увозили из соседнего подъезда от его друга в состоянии клинической смерти. У него была остановка сердца, но в тот же день из 64-й больницы его отпустили. Он не сбежал, попросился, наверно, как следует, и его отпустили. Он вернулся в Ясенево, и дальше момент темный. Я не думаю, что после ЭТОГО он бы укололся еще раз, он был очень испуган. И однако пришел домой... и сразу умер. Что-то там было у друга этого. Когда я разговаривала с тем парнем, Лешей, у которого он укололся, он сказал, что это была сверхдоза метадона. С какой целью? Но доза была в два раза выше. — "Скорую" этот друг Леша вызвал? — Конечно, нет. Дома его мать была. Это она. В их компании — они все школьные друзья — половина никогда этим не занималась. Общались плотно и долго, но кололись не все... Друг один его говорит, что он бросил после Пашкиной смерти... Но на него смотреть до сих пор страшно... Я совершенно уверена, что его смерть никого не вылечила, никого... Я с тех пор давно вынашивала план, что сделать с этим "другом" Лешей. Но Господь сам его прибрал. 30 марта он умер. Он долго лечился, слезал с иглы, залезал... И слава Богу. Так ему и надо... "Друг" этот долго от меня скрывался, я так и не смогла с ним больше поговорить. Ну, не надолго он его пережил, всего на четыре года... Мне до сих пор непонятна роль его друзей. Я не могу решить, правильно ли они поступали, когда не говорили мне ничего? Матери им, конечно, тяжело было сказать. Но я-то их всех знаю. Могли бы намекнуть, что что-то происходит. Тем более что, как они говорят, Павлик долго боролся с собой, пытался уменьшить дозу, лечиться. Они же мне все рассказывали (с брезгливостью и презрением. — Авт.), как надо по-омощь оказывать — когда один колет, другой сидит рядом, контроли-ирует... Они же языки глотают. Вот, правила спасе-ения, вытаскивание языка... Все они знают, со всем они сталкивались... И никого это не научило. — Марина, вот у вас маленький сын. Вы сможете ему объяснить, что такое наркотики? — Сейчас ему семь. Вот, думаю, скоро начать говорить с ним. — А может, пора уже? Ведь умер его дядя? — Да, он его прекрасно помнит. Как он говорит: "Он умер от опасного яда". Мы даже играли с ним в слова, и он загадал "наркотики". Описал так: "Смертельный, очень опасный яд". — А... Ну, тогда, по-моему, за него вы можете быть спокойны... Каждый абзац — долгая пауза. Марина молчит и смотрит в свое прошлое. Я думаю о своем. И все мы в одной лодке...
