МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА "Может, примете душ?" — сказал, едва мы вошли в квартиру, Эмиль Лотяну. Я так долго собиралась к нему в гости, напуганная рассказами о том, как он любит покорять женщин и всегда берет свое. И вот знаменитый режиссер самых страстных фильмов советского кинематографа — "Табор уходит в небо" и "Мой ласковый и нежный зверь" — встречает меня у первого вагона на станции метро "Коньково". Пять вечера. В ослепительно белом — штаны, рубашка, шлепанцы. Когда он уже дома расстегнул рубашку, я увидела, что и ремень тоже белый, с металлической пряжкой с буквой "Е". ...Тогда я еще не знала, как меня потом будет расспрашивать про нашу встречу главная женщина его жизни — жарко, страстно желая знать мельчайшие подробности. Как влюбленная школьница. Словно они познакомились вчера, а не тридцать лет назад. — Света! Да ты с ума сошла, нельзя так хорошо выглядеть! Надо, чтобы щечки ввалились, чтобы морщинки-складочки, взгляд потухший, чтобы можно было подойти и пожалеть, — выпалил, обняв ее за талию, один известный режиссер, подошедший к нам в Доме кино. Скажу честно, я ее тоже не узнала. Актриса моего детства, и эта загорелая девчонка в топе на узких бретельках и в шортах не больше 42-го размера, стремительно летевшая навстречу, — один и тот же человек?! Она! Светлана Тома. Цыганка Радда, погибшая от безумной любви в фильме "Табор уходит в небо". Тридцать лет она молчала о своем романе. Не так давно — чуть приоткрыла завесу. Мне она доверила все. Почему? Ответ — в ее рассказе. Но до этого был мой визит к Лотяну... —В душе вы найдете все, что нужно, — напутствовал меня Лотяну. Когда я вошла в комнату, на столе стояло два коктейля и блюдце с малиной, под которой оказалось мороженое. Звучала тихая музыка. Белая комната с красным ковром, красные салфетки на белом столе, я (так долго выбирала самый скромный наряд!) — в красном. Он — в белом. Прямо как в кино "Мой ласковый и нежный зверь". Та же мизансцена, те же декорации, даже малина точно такая. Правда, вместо графского дома — стандартная трехкомнатная квартира на окраине Москвы. Резко достаю из сумки диктофон, нажимаю на "запись"... Голос из-за спины: — Ну же, — сказал он, наклоняясь ко мне. — Идите. Я обомлела и испуганно замахала руками: — Нет, нет, что вы?! Я не хочу. И густо покраснела. Но он, словно не заметил моего замешательства, все звал: — Подойдите же сюда. Вы слышали когда-нибудь квадрофонию? Какая божественная музыка! Я подняла глаза на Лотяну и... разом очнулась. Из старенького проигрывателя, шипя, раздавались звуки с пластинки оркестра Поля Мориа, точно такая была у меня в детстве. А знаменитый режиссер уже показывал мне другую точку на полу своей комнаты, на которой лучше слышно "неземную мелодию"... Монолог режиссера — Мне было четыре года, когда я первый раз увидел кино. Я запомнил его сразу все — от первого до последнего кадра. Прошло ровно 20 лет. Экзамен во ВГИКе, задание — написать размышление о фильме. И представляете, мне достается именно оно. То, которым бредил все эти годы. Великая картина Джона Форда "Путешествие будет опасным", как называли ее в нашем прокате, а в мировом — "Дилижанс". Это был знак, и я понял, что моя жизнь — кино и только кино. — Судя по вашим фильмам, вы безумно любите женщин. Но жизнь — штука неожиданная, все бывает. А если ваша женщина полюбит другого? — Я очень часто попадал в такие ситуации, но старался относиться к этому философски. Значит, кто-то приносит ей больше счастья, больше радости. Когда мужчина пытается доказать, что он все-таки лучше, чем другой, это смешно. Если женщина уходит, значит, у нее есть веские психологические и физиологические обоснования. Но если любовь катастрофическая, когда ты попадаешь в другие миры, когда фантастическая страсть и трудно представить себе, что она принадлежит другому, тогда это — трагедия... — Вы часто переживали подобное? — Нет. Я влюблялся, но без драм. И всегда старался сохранить ко всем моим женщинам максимум рыцарского отношения. Для меня это очень важно. Вот сейчас придумали феминизм какой-то дурацкий. Равенство женщине ни к чему. Какое может быть равенство?!! — восклицает в сердцах вечный покоритель девичьих сердец Эмиль Лотяну. — Женщина становится женщиной, когда ее начинают поднимать на руки. И в таком положении она уже точно не может быть равной мужчине. Я всегда носил своих женщин на руках, и в моих фильмах этого полно, потому что — прекрасно. — А вы ревновали своих актрис к их партнерам по съемочной площадке? — Нет, я знал, что эта территория занята на все времена. (То есть женщина, полюбившая режиссера, не может вдруг увлечься актером. — Е.С.-А.) И вообще, мне было чем заняться на площадке. Кинорежиссура — это не начать историю и закончить ее в конце фильма. На самом деле режиссура — гипноз. Режиссер должен знать все и еще чуть-чуть больше... Как мучительно рождалась сцена вальса в "Моем ласковом и нежном звере"! Мы снимали целый день, жара, актеры изнывали на жженом воздухе. У меня — поганое настроение (я его никогда не умел скрывать на площадке). И вдруг Господь Бог дал облака. И уже грим сняли, но я сказал, и группа вышла на пристань, усталый Марков выпил водочки во славу искусства и... Человек опускает иголку на граммофон, и двести человек наполнились другой эпохой. И я не забуду, как Кирилл Лавров, держась за печень, которая у него на самом деле, как по сюжету, от пития болела, так одухотворенно смотрел на Оленьку! Сняли три-четыре дубля с запасом. Год мы с композитором Евгением Догой работали только над вальсом, чтобы потом сочинить его в течение одних суток и ночь писать партитуру для двухсот человек. Утром записали оркестр, едва успев к съемкам. Музыканты один раз пробежали, другой, а после третьего встали и застучали смычками по декам в знак восхищения. Мой принцип: я всегда беру самое лучшее. В "Анне Павловой" у меня, например, танцевала сборная из артистов Большого и Мариинского театров. — Почему актрисы, блиставшие у вас, не повторили свой успех у других режиссеров? — Я всегда брал драгоценные камни сложной фактуры. Но бриллианты не играют в чужих руках. — И вы, как Пигмалион, влюблялись в свои создания? — Я выбирал тех, что были изумительны уже сами по себе. И потом, естественно, надо любить своих актрис. Вообще, всех их я находил за шесть секунд до начала съемок. Так было и с "Моим ласковым и нежным зверем". Надо было уже запускаться, а героини все нет. И тут ассистент из последней поездки по Союзу привозит новую пачку фотографий. Вдруг из кучи выпадает маленькое фото с уголком, на обратной стороне нацарапано: "Мне 15 лет". Косульи глаза. Я понял — она. Три дня перед пробой наговаривал привезенной из Воронежа девочке то, что надо сделать. А та — как камень, ни на что не реагировала. Я подумал: "Ну все, погорели мы, не расшевелишь ее". Для очистки совести решил все же сделать пробы. Пришел Янковский, я скомандовал "мотор" и... внутренне захлебнулся от той силы правдивости, с которой вцепилась в него эта девочка, Галя Беляева. Янковский даже растерялся: "Галя, с тобой так же сложно играть, как с собакой". Ведь с животными нельзя солгать и вести себя наигранно, они тогда не реагируют. — Говорят, вы потрясающий кулинар. Шли к сердцам женщин через желудок? — Чтобы получать удовольствие от процесса приготовления еды, надо как раз иметь двух-трех женщин для черновой работы на кухне. Обожаю сам придумывать рецепты. Я перевернул теорию первых блюд. На первом месте должна быть зелень, а не мясо, и чтобы его запах вообще не чувствовался. Это целое искусство. — И вы можете, развоспоминавшись, вот так в ночи взять и позвонить былой возлюбленной? — Знаете, я всегда боялся слов, как в американском кино в конце всегда: "I love you!" или "Ты в порядке?". Сейчас половина Москвы говорит при встрече: "Ты в порядке?" Да пошли вы! Что же за гусино-куриный язык! Давайте я вам лучше свои стихи почитаю... Сейчас он живет то в Кишиневе, то в Москве со своим сыном Эмилем-младшим, которого ему родила Галина Беляева. Они поженились сразу после "Зверя" и разошлись через несколько лет; она играет в Театре имени Маяковского, у нее давно другая семья, четверо детей. Лотяну на брак больше не решился. Эмиль-младший учится на третьем курсе юридического факультета МГУ. Отец считает, что у сына очень трезвый ум — от матери. Сначала Эмильчик довольно успешно занимался музыкой, но потом решил, что ему нужна профессия, которая дала бы возможность содержать будущую семью. А вообще он — нежный, чувствительный мальчик. На прощанье я спросила у Эмиля-старшего: — Почему вы изменили своей первой героине? Светлана Тома не обиделась, когда вместо главной роли в "Моем ласковом и нежном звере" вы предложили ей эпизод? — Это не со зла и не умышленно. Просто мне предложили снимать Чехова, и нужна была другая героиня. Потом, и на Радду в "Таборе уходит в небо" Света пробовалась наравне с другими, и у нее были очень сильные конкурентки. Внутренне я понимал, что буду снимать именно ее, но не говорил ей, чтобы понимала, что надо приложить усилие... А за "Табор" мне, кстати, очень обидно. Его выдвигали на Госпремию, но не дали. Притом что фильм уже купили 140 стран. У нас в стране только в год выхода его посмотрело 65 миллионов зрителей, и он стал лидером проката. А "Мой ласковый и нежный зверь" открывал Каннский фестиваль в 78-м году. — Почему вы расстались с Галиной Беляевой? — Просто нечего было снимать... Его последний фильм "Скорлупа", снятый в 93-м году, прошел почти незамеченным. Кино об исчезновении старого города вместе с его жителями. В своей картине он снял своего сына и новую девочку Оксану Кичмаренко... Любовь женщины После расспросов о том, как выглядит Эмиль, ведь недавно он болел, не бледен ли, Светлана Тома начала говорить о себе. Но не было фразы без него: — Даже мой псевдоним придумал Эмиль. Если быть откровенной, в то время он диктовал, я не спорила. Когда мы познакомились, мне было 17 лет, а ему — 29. Для меня идеалом мужчины был мой папа — человек сильный, властный и добрый, прекрасный муж и отец; он был как каменная стена, за которой жили мама и мы с младшей сестренкой. Почти такое же впечатление произвел на меня Эмиль. Поверив ему, я полагалась на него во всем — и в жизни, и в наших отношениях, и на съемочной площадке. Думаю, не последнюю роль в том, что я его именно так восприняла, сыграло и то, что я много читала. Мои тетушки собирали подписные издания — Гоголь, Пушкин, Толстой, Достоевский. В месяц приходило по тому. Читая, я должна была записывать впечатления. И тетушки принимали экзамен — как я усвоила. Еще они приучили меня вести дневник, и до сих пор каждый вечер я сажусь и записываю все, что со мной случилось за день. Так вот, я всегда ощущала себя героиней очередного романа, где любимый обязательно старше и, конечно же, умный, мудрый, талантливый. Все это совпало с Эмилем... — Как же вы, книжная, домашняя девочка, отважились сниматься в кино? Да еще с голой грудью? Лотяну мне сказал, что вы — молодец, даже не стеснялись... — Это он так считает. Хотя, когда снимали "Табор уходит в небо", я была уже далеко не девочкой: за моими плечами был театральный институт, пять лет работы в театре и девять фильмов с главными ролями. Но у меня был психологический барьер — чувство элементарной стыдливости, свойственное нормальной женщине. Хотя я и понимала, что эта сцена нужна в фильме, и она работает на образ моей героини. Самым мучительным было то, что я предвидела реакцию родителей. Мама отреагировала сдержанно, но папе эта сцена отравила радость премьеры. Он подошел ко мне и тихо сказал: "Как ты могла такое допустить?! Как я теперь людям в глаза буду смотреть, что скажу нашим родным?!" Они с мамой жили по-прежнему в Бельцах — маленьком селе в 150 километрах от Кишинева, где я когда-то закончила школу, и все знали друг друга. Должно было пройти время, чтобы он успокоился и понял, что ничего страшного не произошло и моя репутация не пострадала... Кстати, за рубежом на эту сцену отреагировали очень бурно, газеты пестрели заголовками "Секс-звезда — советская". Мало кто знает, что еще до выхода фильма из-за сцены с раздеванием разгорелось целое сражение. На просмотре в Госкино Лотяну сказали: "Все хорошо, но грудь вырежи". Спорили до хрипоты. Последней каплей стала реплика, брошенная инструктором горкома партии: "Была бы грудь так грудь, а тут — одно название". На что Лотяну ответил: "Вы ни-че-го не понимаете!" — и, хлопнув дверью, ушел. Но дата премьеры уже была назначена, надо было возвращать мятежного режиссера — грудь оставили в покое. — Говорят, вы вообще пришли в кино... с троллейбусной остановки? — Да. 65-й год. Кишинев. Пару дней назад подала документы в университет, в голове только одно: надо обязательно поступить. У меня же была мечта: стать юристом! И вот стою на остановке, жду троллейбус. Вдруг слышу: "Девушка, хотите сниматься в кино?" Я даже не поняла, что это ко мне. Думаю, не зря дядюшка предупреждал, что в Кишиневе полно жуликов. Потом тот, что постарше, кивнул кому-то: "Эмиль, иди же сюда!" И уже по-молдавски: "Я нашел ее". И тут я увидела Его — в ослепительно белом костюме, красивого, уверенного. И я, осторожная, воспитанная по всем правилам хорошего тона, дала ему — первому встречному — свой телефон. На студию на другой день поехала вместе с тетушкой, которая всю дорогу твердила: "Выбрось эти глупости из головы! У тебя экзамены на носу!" Через неделю меня утвердили на главную роль в фильме "Красные поляны"... — Еще я слышала про какую-то фантастическую историю с распиской, которую ваш отец потребовал с Лотяну, что, мол, он обязуется вернуть вас родителям целой и невредимой и будет оберегать вашу девственность... — Расписка действительно была, но про девственность — это уж слишком. Речь шла о моей учебе в университете и о том, что Эмиль вернет меня в целости и сохранности. Мне же было 17 лет, и родители знали, что я ни с кем еще не встречалась. Был один мальчик, но все ограничилось двумя-тремя невнятными поцелуями. За мной ухаживали, но мне никто не нравился. Меня занимали исключительно учеба и спорт. Эта мучительная сцена до сих пор стоит у меня перед глазами. Тогда я обиделась на папу: как он может мне не доверять?! И перед Эмилем было неудобно. Расписка сохранилась... А близкие отношения с Эмилем начались где-то посередине съемок. Ему нравилось носить меня на руках, как маленькую девочку. Правда, потом он так опускал руки, что можно было очень больно упасть... Вообще наши отношения развивались по синусоиде — то вверх, то вниз. — На съемках они взлетали? — Наоборот, становились очень сложными. Эмиль — тиран на площадке. Он тиранит и себя, и тех, кто рядом на площадке. И во всем — максималист. Когда он работает, для него больше ничего не существует. Но если он, как скорпион (а это его знак гороскопа), начинал жалить, обзывая, обижая (вы не представляете, что это такое!), я каждый раз внутри умирала. Хотя и внушала себе, что для него это необходимо. — Неужели во всем подчинялись беспрекословно и ни разу не поспорили? — Спорить с ним бесполезно. Даже если я была не согласна, говорила себе: "Молчи". Правда, однажды на съемках "Табора" так же молча собрала чемодан и уехала. Ничего никому не сказав, вышла ночью из гостиницы, чудом просто добралась до города (а снимали мы в глуши, в каком-то райцентре) и первым же рейсом улетела в Москву. А оттуда — в Софию, где шла премьера фильма с моим участием — "Братушка". Вернулась дней через десять. Был грандиозный скандал, у Эмиля — неприятности с руководством "Мосфильма". Думала — снимет с роли. Дня четыре он со мной не разговаривал, но все обошлось. И в какой-то степени мой поступок даже пошел на пользу делу. Я освободилась, ушли какие-то комплексы, и дальше мы работали без особых конфликтов. Вообще же Лотяну очень нетерпим в отношениях с людьми, для него каждый человек — либо друг, либо враг, посередине не бывает. — На экране у вас такая страстная любовь с Лойко Зобаром, которого играет Григоре Григориу, неужели в жизни совсем ничего не было? — С Григориу я познакомилась за 10 лет до "Табора", еще на своем первом фильме "Красные поляны". И с самого начала у нас сложились дружеские отношения, потом мы часто вместе снимались. Но уже никто не мог произвести на меня впечатления, когда рядом был Эмиль. Он брал и не отпускал. И он во всем — настоящий мужчина. Даже я, будучи с ним столько лет в интимных, близких отношениях, ни разу не услышала от него слово "люблю". Он вообще не сентиментальничает в отношениях и даже резок и эгоистичен, но иногда щедр — не в смысле подарков, а эмоционально. Цветами — заваливал, но подарить шубу, машину — не его стиль. Для него важнее сиюминутная эмоциональная волна. Любил хватать, сажать в машину и нестись на край света, чтобы показать какой-то вид, рассвет, закат. Он — абсолютный романтик. — Родители так и не смирились с тем, что дочка ушла в артистки, живет с мужчиной в гражданском браке? — Конечно, им было приятно, что их дочь — знаменита. Но папа так и умер шесть лет назад с мыслью, что я — несчастлива, что я — не замужем, что моя жизнь сложилась, как он считал, неудачно. Ему было непонятно, в чем выражается то, что я известная артистка, ведь у меня нет шикарной шубы, машины, я езжу в метро. Он мне все время говорил: "Ну разве артистки так себя ведут, так одеваются?" В его представлении артистка — это Любовь Орлова в шляпе с перьями, а я — в шортах бегаю. С Лотяну они виделись очень редко, ни ему, ни мне он никогда не говорил, но чувствовалось, считает: я несчастна из-за Эмиля. Ему хотелось, чтобы у меня была крепкая семья, надежный муж, такой, каким он был для мамы, — как за каменной стеной. И он умирал с мыслью, что оставляет меня... на ветру. — А за своего однокурсника по Кишиневскому институту искусств Олега Лачина вы вышли замуж назло Лотяну? — Да, еще до "Табора", в 70-м году. Я хотела свадьбу, белое платье и фату. Я пыталась себе внушить, что он — хороший, что мне будет хорошо с ним. Я только помню его безумную ревность, которая меня страшно утомляла. А я — человек независимый, и меня это сильно угнетало. Он часто закатывал дикие сцены, причем из-за всего. Но думаю, главное было: я уже имела имя, снималась, а он — никто. И он считал, когда я уезжаю, я — не верна ему... Через год у нас родилась дочь Ирина, а вскоре он погиб — абсолютно нелепо. Больше я замуж не выходила... Я вообще человек преданный, думала, что и Эмиль такой, но он — увлекающаяся натура. — На самом деле в каждом фильме — новая героиня, обязательно юная и только из народа... — Это его принцип: женщины — не профессиональные актрисы, а мужчины — наоборот, знаменитости. Правда, изо всех, кого он брал в кино, только двое пошли дальше и получили театральное образование — я и Галя Беляева. Ольга Кымпянску в 14 лет сыграла главную роль в "Лаутарах" и уехала снова к себе в деревню работать на консервном заводике, мыть банки. Я даже не помню, была ли она на премьере, вряд ли. Почему? Там была такая трагедия! Но это не моя тайна, и я не могу ее рассказать. Мария Сагайдак, героиня фильма "Это мгновение", стала доктором физико-математических наук. Для каждого фильма Эмилю просто необходима новая увлеченность. И он всегда влюбляет в себя своих героинь. Он вообще не может снимать кино без женщины, это как наркотик. И его всегда привлекал только один тип: юные, нежные, мягкие, податливые. Он не признает агрессивность, современные женщины — не в его вкусе... — Неужели ни капельки не ревновали? После главных ролей он дает вам пару эпизодов почти без слов, а затем, после стольких лет жизни вместе, женится на другой? — В тот момент, когда появилась Галя Беляева, наши с Эмилем отношения уже стали изживать себя. Это был как раз тот виток спирали, когда вниз. И еще я понимала, что брак с ним невозможен, он — абсолютно не семейный человек. А предлагал ли? Нет. И еще я понимала: он женится на Гале Беляевой, чтобы испытать сильную встряску, ведь ей было 18, а ему — 42. Когда она только вошла, напуганная, съежившаяся, Эмиль глянул на нее и... проглотил. А я поняла: все, он нашел, будет фильм. Так девочка из Воронежского хореографического училища, приехавшая в Москву в дырявых сапогах, в первый же день промочившая ноги, была обречена на то, чтобы стать звездой... Но столько, сколько он вложил в меня, он не вложил ни в кого. И мне до сих пор обидно, что на волне того успеха, который был после "Табора", мы больше не сделали ничего подобного. Эту цыганку все обожали. Я объехала с картиной весь мир. Стала лучшей актрисой 76-го года в нашей стране, а на фестивале в Сан-Себастьяне фильм получил Гран-при. Правда, попала я туда одна, Эмиля не выпустили, и он долго на меня злился за то, что я его "предала", поехала без него, не сказала: либо с Лотяну, либо вообще не полечу... Мы должны были и дальше работать вместе, у нас был такой карт-бланш! Но я не просила продолжения, я никогда ничего не прошу. Я и сегодня не скажу напрямую: "Давай поработаем вместе". Только если через вас, через газету... Дочь Светланы Ирина выросла на съемочной площадке. Она брала ее с собой на все фильмы, кроме "Табора", потому что съемки шли очень тяжело. Каждый день — уроки верховой езды, танца. Эмиль бесконечно придирался — не так сидит, не так стоит, не так глядит. Он не давал ей расслабляться никогда. Еще на "Красных полянах" привязывал к ее плечам палку, а к ногам цеплял гири. Она надевала резиновые сапоги, на которые навешивались грузы от подъемного крана, и ходила. Иногда — часами, в зависимости от настроения Самого. Лотяну приставлял к ней человека, его звали Гаврила, Эмиль называл — Гаврош. Громадный дядька двухметрового роста, крестьянин, который жил в деревне, но был с ним на всех картинах. Когда Эмиль вдруг заболевал, первым к нему мчался Гаврош. Та же муштра потом повторилась с Галиной Беляевой. Лотяну не менял методов дрессировки. А танцевать Светлану Эмиль учил на... раскалившемся на солнце куске жести, чтобы было красивее и четче. Обожженные ступни камера не снимала, это было уже неинтересно. Для него не существует "невозможно". Если он видит сцену так, то сделает ее непременно как хочет, и не иначе. И не важно, войдет ли она потом в фильм. Ему всегда важно сейчас. На "Таборе" Светлане красили волосы советской краской "Гамма", чтобы они были вороными. Волосы оставались пучками на подушке. На фестиваль в Сан-Себастьян она приехала почти лысой. Местные парикмахеры охнули и не отпускали ее все 10 дней фестиваля — часами лечили, массировали голову. Роскошная "грива" уже не отросла, но волосы все же спасти удалось. Она шла на все ради него. Тома снялась во всех фильмах Лотяну, кроме дебютного и последнего. В "Анне Павловой" сыграла мать Анны — Гали Беляевой. Ей подобрали жуткий старушечий грим, ее, молодую, сделали товарищем Крупской. Ей накладывали на лицо латекс, морщины после которого она распрямляла воском. Но у нее и в мыслях не было отказаться, ведь она молилась на него. А рядом — Галя, красивая, молодая. Как ее назвал кто-то из знакомых Светы: "Так хороша, что хочется ее облизать". Кстати, Лотяну делал с Томой пробы и на саму Анну Павлову. У нее сохранилась пачка фотографий, где она — на пуантах, "умирающий лебедь". За все 34 года их отношений он ни разу не похвалил, не сказал: "Ты — молодец!" Только недавно, вернувшись из США, где год прожил с сыном, снимая что-то для американского телевидения, вдруг позвонил: "Ты — актриса голливудского масштаба! То, что ты сделала в "Таборе", было здорово! Мы еще споем!". Сейчас Светлана Тома редко снимается в кино, но играет в театре спектакль "Французская мелодия", причем на пару с дочерью. Их отношения — непростые. Над Ирой довлеет мамина цыганка, с которой ее все равно сравнивают. Когда дочка родила, мама на 5 лет (!) бросила работу и села с Машей. Внучка обожает бабушку и называет ее Светой, правда, на людях любит поиграть, взять за руку и сказать громко: "Бабушка!". Народ столбенеет, Маше приятно, Ира ревнует. Светлана Тома много ездит по стране с концертами, поет романсы. А потом возвращается в свою маленькую однокомнатную квартирку и ждет звонка: "Светускис! Я такой сценарий для тебя написал! Хочешь сниматься в моем кино?"
