У МАЛОГО НЕ ЕДЕТ КРЫША ДАЖЕ В 175 ЛЕТ

Малый театр уникален во всем. Начиная с того, что он старше всех, даже своего Большого брата. Малый открылся 14 октября (по старому стилю) 1824 года. А Большой — 6 января 1825-го. Во-вторых, в Малом первый раз увидели свет все пьесы Островского. Причем часто сам драматург участвовал в подготовке спектаклей. В-третьих, Малый сохранил свою империю — свои цеха. Он — как единый организм, где сцена лишь лицо, на цвет которого работают все органы — почки, желудок и печень — бутафоры, костюмеры, гримеры. Лицо, напудренное, подкрашенное, показывают всем, внутренности видят только свои — сердце (режиссер) да легкие (суфлеры). Поэтому "МК" с радостью и не без трепета принял приглашение попутешествовать по святому — телу Малого театра. Старые актеры говорят, что нельзя снимать у театра крышу, иначе дух его улетит, испарится. Накануне Второй мировой войны с Малым как раз случилась такая история. Решили поменять крышу, а тут Гитлер и начал бомбить Москву. Так и простоял театр четыре года с "обнаженной головой". И что же дух — затаился по углам, спрятался в подвалах? Или переселился в тех, кто тогда работал в театре? Кто знает, кто знает... ...Малый театр начинается с объемного цеха. В день, когда мы пришли, там как раз делали цифру "175" и дубовый венок к праздничному концерту. Пахло клейстером, ведро которого варилось на большой плите перед входом в зал. Зав. цехом Алексей Кошелев возился с "золотой" метровой вазой — ее заказали про запас для спектакля "Коварство и любовь", на случай, если подведет одна из "основного состава". Юбилей юбилеем, а жизнь, то есть репертуар, никто не отменял. Заведующий оказался представителем целой династии Кошелевых в Малом театре. Отец служил реквизитором сцены, дед — монтировщиком. Наш проводник по театру, художник Александр Глазунов, сказал о нем словами актрисы Татьяны Панковой: "Когда в театр приходят брать, долго в нем не задерживаются. Но если идут с одним желанием — отдавать, остаются навсегда". Про себя и своих товарищей по цеху Кошелев рассказывает: — Наши подлые глаза видят все. Пошел тут один в (название из соображений корректности опущу. — Е.С.-А.) театр. Жена говорит: "Смотри, какая красота!" А он ей заявляет: "Да уж, только сели, а я уже пять прорех в заднике насчитал". Получается, что те, кто делает (непосредственно руками) искусство, уже не могут им нормально наслаждаться? Профессиональная болезнь это называется. Вера Пашенная, звезда Малого первой половины ХХ века, характеризовала свое состояние от пребывания на чужом спектакле так: "Я заплатила рубль двадцать, и я должна все видеть и все слышать". Столько стоили тогда театральные билеты. Кстати, ныне в Малом билеты — одни из самых дешевых по Москве: по 14—17 рублей, самые дорогие — 25. В советские времена цехам стали выдавать за вредность молоко. Его упаковки стояли всюду — у бутафоров, портных, живописцев. А как же. Та же Леночка из бутафорской мастерской уже которые сутки по восемь часов лепит маски из папье-маше для юбилейного спектакля. Но улыбается, говорит, это лучше, чем на игрушечной фабрике глазки куклам годами рисовать. Повторяться, правда, все же приходится. Один актер, например, потеет сильно во время исполнения своей роли, маска и не выдерживает накала страстей, к финалу начинает таять и расползаться. Изредка бывает и такое, что заказ бутафорам дает не художник, а сам актер. Вот недавно пришла Наталья Швец и попросила сделать для ее поварихи из последней премьеры "Сказки о царе Салтане" из скалки... елку. Придумали, как в цирке. Дети — в восторге. Одежду сцены шьют в цехе мягких декораций — от половика и занавески до громадных задников. В день дамы за швейными машинками строчат по десятку километров ткани. На вопрос о самом трудном спектакле чуть ли не хором вместе с бутафорами называют "Свадьбу Кречинского". Всю сцену вручную обшили — так мысль художника в творческом поиске до последнего металась, что на ходу все переделывали. Обычно же заказ цеха получают месяца за полтора-два до премьерного показа. Но даже если четко по графику идти, филонить особо некогда, тем более что все цеха в одной связке работают. Если декораторы задержат, то и живописцам на роспись времени меньше останется. А расписывают в Малом буквально все. От платков массовки до платьев главных героев. Живописцы в Малом живут под самой крышей, на высоте 21 метр над уровнем сцены. На гигантском полу, расчерченном на клеточки, разрисовывают декорации. Декорациям не везет. Они не могут долго храниться, потому что их пропитывают негорючим раствором и они через некоторое время по всем законам химии истлевают. А вот одежда в Малом есть еще с тех времен, когда театр был Императорским. Кольчуги, плетенные из канители с золотой ниткой, сияют как новенькие и до сих пор "в строю". Есть такая театральная шутка-загадка: "Чем отличается настоящая золотая ваза от бутафорской?" — "Бутафорская дороже". Почему? Да потому что она прошла через столько рук, для того чтобы стать такой, какой нужно! Поэтому, когда можно заменить бутафорию на настоящий предмет, так всегда и поступают, покупая антикварные вещицы. Нынешняя прима живописцев Тамара Кирсанова — по сути соавтор, а не исполнитель воли художника. Она разрабатывает узор, исходя из трех составляющих: замысла художника, эпохи и особенностей... актера. И сколько актеров, столько характеров. Бывает, доходит чуть не до анекдота: актриса довыбирается — то ткань к оттенку ее кожи не идет, то глаза не оттеняет, — и роль от нее уходит, за день гардероб героини не сошьешь. Едва переступив порог пошивочной мастерской для мужчин, мы поняли, как остро в Малом стоит вопрос: кому тяжелее жить — дамским мастерам или портным, шьющим для господ актеров? Женщины, не вынимая иголки из ткани и не снимая ноги с педали машинки, дружно заявили: — А вы знаете, что в любом нашем спектакле мужских ролей в три-четыре раза больше, да вы еще помножьте на второй состав, да приплюсуйте смену костюмов по ходу действия! Каждый костюм — уникален, и только для одного-единственного актера. Основной мужской размер в Малом — 50-й. Есть и исключение — Виктор Борцов носит костюмы 65-го размера. Лекала здесь тоже свои, фирменные, уже истрепавшиеся, зато изготовлены еще старыми закройщиками. Знатоки здесь же, в театральной мастерской, шили смокинги и фраки для выходов в большой свет. Актер Александр Потапов щеголял "Сделано в Малом театре" в Каннах в смокинге. А какие тут зеркала! Сколько десятков им лет, теперь уже не знает никто. Абсолютно прямые, без малейшего искажения, под строго выверенным углом три зеркала в мужской мастерской и три в женской. Какие отражения они хранят в своих глубинах, даже представить страшно, как они там вместе помещаются, уживаются. Одни, может, и не застали (хотя, кто знает...) Михаила Щепкина и Павла Мочалова, зато наверняка видели Александра Ленского и Александра Южина, Александра Остужева и Михаила Царева. (Вот где наверняка притаился дух Малого театра, теша себя воспоминаниями о старых добрых временах, когда Остужева в день премьеры "Отелло" в 1935 году вызывали на сцену 37 раз!..) Другие зеркала, на дамской половине, лелеют в себе отражения Гликерии Федотовой и Марии Ермоловой, Ольги Садовской и Елены Лешковской, Александры Яблочкиной и Евдокии Турчаниновой. Руки и плечи, поворот головы и движение бедер, изгиб талии и высоту груди оставили эти зеркала в глубине себя от великих актрис. И если б могли они развернуться во времени и показать нам красавиц ушедшей эпохи Варвару Рыжову, Веру Пашенную, Елену Гоголеву. Подумать только, сейчас в тех же самых зеркалах отражается уже внучка величественной Гоголевой — Елена Евстратова — редкой благородной красоты дама. Двигается, смотрит, улыбается, держит голову и спину нынешняя Елена так, словно живет в ней дух той Елены и на дворе не наше тысячелетье. Мама Елены тоже играла на сцене Малого, а сама Елена решила шить и ныне возглавляет цех по пошиву дамской одежды. Наш фотограф спросил у прекрасной Елены: — Скажите, а в вашем театре, наверное, живут привидения? — Нет, что вы, атмосфера нашего театра слишком реалистична, они не уживаются с ней, — рассмеялась нынешняя хозяйка зеркал. ...Наше путешествие продолжалось, шел девятый его час. Мы заходили к гримерам, изготавливающим парики из натуральных волос, которые театр покупает у зрителей. А в свободное от работы время они собирают редкие фотографии нынешнего худрука Юрия Соломина (таких нет и у него самого). Ряды кафтанов, рубах и камзолов... Костюмер Наталья Данилова, маленькая, худенькая, седая, давала подержать стеганую шубу царя Бориса, которая весит не меньше 10 килограммов, а она ее таскает в гримерку и обратно. – Вот рубашки для "Вишневого сада", а вот для "Леса", это — "Коварство и любовь", в нем старший Баринов 5 рубашек за вечер меняет! Каждую отгладить, иные в прачечную не отдашь, сами стираем. А вот носки, смотрите, сколько на один спектакль надо постирать, зашить, да еще каждый обязательно новые хочет, а где их взять?! Империя Малого театра громадна. Перед глазами уже плывут шляпки с вуалями и перьями, корсеты, веера, расписанные вручную "золотом" кружева, натянутые театральной модисткой, как говорили в старину, Еленой Шапиро зонтики и снова шляпки, шляпки. И вот уже маленькая обувная мастерская, где делают все — от подошвы до изящного верха — для любой эпохи, из ткани и кожи, для самых сложных ног. Когда Елена Гоголева перенесла серьезную операцию, после которой одна нога стала короче другой, для нее здесь сшили такую обувь, что походка ее осталась прежней — ровной и плавной. Здесь шьют такую же качественную обувь, как если бы актерам пришлось в ней ходить по улице, но она за 4 репетиции выглядит так, будто ее носили 2 года. Тут узнают людей по ногам. Нынешняя молодежь, жалуются мастера, вся пошла с необычными ногами — мозоли, шпоры — разучились ухаживать за ногами. Да и выросли детки, у молодого Баринова, только что поступившего в труппу, аж 48-й размер обуви. Да еще, несмотря на все примерки, надо, чтобы туфли сели как влитые. Только один раз к одному спектаклю на памяти мастеров с первого раза подошла обувка. А нас уже ждали музей и специальная библиотека с экземплярами пьес, по которым суфлировали Мочалову и Остужеву, со скромными автографами Александра Николаевича Островского: "Покорнейше прошу Дирекцию Императорского театра принять эту пиесу на условиях поспектакольной платы". И мы узнаем о нелепо трагической судьбе купца Василия Варгина, своим трудом нажившего богатство — поставками обмундирования для русской армии в войне 1812 года — и построившего здание Малого театра 175 лет назад на собственные деньги. До того как он предоставил труппе императорского театра концертный зал в своем доме, бесприютная труппа почти 20 лет скиталась по Москве и по России. Говорят, на такой поступок его вдохновил Пале-Рояль, увиденный им в Париже, куда он вошел вместе с русской армией. И был ему тогда 21 год. Но потом Татищева, его покровителя, сменили, и "новая метла" загнала первого мецената русского театра в Сибирь, на поселения, семью же его заставила с торбой побираться. А театр стоит, и сейчас живет в нем 700 человек, из которых полтысячи те самые — из цехов, в углах которых, может, и притаился тот самый дух, может, все-таки не улетел, когда с театра сняли крышу?..

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру