Дорогой, уважаемый, милая, но неважно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов, держащегося на ковбоях: я любил тебя больше ангелов и самого, и поэтому дальше от тебя, чем от них обоих; Период все еще не кончен. Это было бы страшно похоже на высокое любовное косноязычие, если бы не холод тайный, он же открытый. В этом загадка Бродского. u u u Ныне балладная форма — не та, что прежде. Помните Сирано? Дуэль в стихах. "И я попал в конце посылки". Теперь баллада — просто длинное стихотворение, полупоэма, часто перечень событий и предметов, взятый в каком-то нетривиальном ракурсе. Много их написано Бродским. u u u Каков, собственно, предмет лирики? Тем — не десять. Даже не пять. В лучшем случае... впрочем, что считать лучшим, а что нет — дело не наше, дело Бога. Любовь, смерть (а значит, страх или его отсутствие) пишет — кто как. На расстоянии любви, философии или без оной впрямую. При этом результат заранее неизвестен. Омар Хайям, Наапет Кучак. Дело решает читающая публика, то есть наличное человечество. Просто — лучше, счастливее — дать место не перечням (в этом случае а ну их), а стихам. u u u У Омара Хайяма сначала отличаешь ритмику И.Тхоржевского от ритма О.Румера. Вот два примера: Бог создал звезды, голубую даль, Но превзошел себя, создав печаль. Растопчет смерть волос душистый бархат, Набьет землею рот и ей не жаль. И.Тхоржевский. Ты все пытаешься проникнуть в тайны света, В загадку бытия. К чему, мой друг, все это? Ночей и дней часы беспечно проводи, Ведь все без твоего устроено совета. О.Румер. u u u И — рубаи, известные всем и каждому. Если не по источнику, то по адресу: Ко мне ворвался Ты, как ураган, Господь, И опрокинул мой с вином стакан, Господь. Я пью вино, а ты творишь бесчинства? Гром разрази меня, коль Ты не пьян, Господь. И сравнительно легкое, ироническое: Не ставь ты дураку хмельного угощенья, Дабы не испытал ты чувства отвращенья. Напившись криками, он спать тебе не даст, А утром надоест, прося за все прощенья. u u u И вот средневековый армянин Наапет Кучак. По легенде, рукопись его была потеряна. Но бабушки читали его айрены внучкам, а те — своим. И так устно он просуществовал не столько в литературе — сколько в фольклоре свыше двух веков. Потом был записан и вернулся в письменность уже из уст женщин. То есть народа. Лучше привести стихи в моем не очень верном переводе. Айрены — восьмистишия. Я передаю четверостишиями, более привычными для русскоязычного читателя . При этом, не скрою, я думал: а как он продержался в устной речи более двух веков? И вот что у меня получилось: Сердечко мое растерялось, все выложило, что имело. Любимый, купи что хочешь, согласна я уступить — Назначь мне любую цену. Начни же, торгуйся смело, Чтобы какой-то невежда — не смог прийти и купить. u u u Днем охотился за дичью сокол на цепочке красной. Осторожную увидел птицу редкой красоты. И она ему сказала: днем ловить меня напрасно. Прилетай, коль хочешь, ночью — и меня поймаешь ты. u u u Часок, что я был далеко, ты уж подумала: пусть, Ушел навсегда он, я знаю, куда не сказал, Но я же не умер. А с этого света вернусь. Мне тысячу жен за тебя предлагали — не взял. u u u Где была ты, откуда явилась? Как ты в душу мою ворвалась? Как ты в сердце моем заблудилась, Мозг пронзила, из глаз пролилась? Какая, вы спросите, может статься, связь между нашим недавним современником Иосифом, персом Омаром и армянином Наапетом? Это — разрозненные листки, ленты мировой лирики, без которой мы были бы намного беднее. Так сказать, четвероножнее. Человеку надо стараться ходить на двух ногах, употребляя руки для дела и для объятий. Может, тогда не будет лучше, но будет достойнее. Достойнее чего? Замысла, если я его только верно угадываю. ё
