МК В ВОСКРЕСЕНЬЕ Что можно сказать про человека, не собиравшего в детстве макулатуру? Лишенец. У такого человека не было полноценного детства. Он не тырил из ящиков чужих газет. Не связывал пачки бельевыми веревками. Не вкладывал в стопки кирпичи, кеды или подъездный линолеум. Не мочил в воде и не выносил кипы на мороз, чтобы они казались еще тяжелее. Не тащил груженые санки в школу. И с ним не менялись: 2,5 кг бумаги на 0,350 кг красного томика "Решений XXV съезда КПСС". Он ничего этого не знает и потому несчастен. Мимо него прошла целая эпоха. Мне его жаль. Но не все потеряно. Для тех, кто еще хочет попробовать свои силы в добровольной сдаче бумаги государству, сообщаем: после вынужденного перерыва в наш город возвращается традиция приема макулатуры от населения. Ура! Бумажный попугай. Столичные нравы-1 Луна, похожая на кусок сыра, ночевавшего в морозильнике, висела над Новыми Черемушками. Стылым профилем она вглядывалась в окна домов. На одной из лестничных площадок молодцы в синих спецовках собирали с жильцов дань. О молодцах чуть позже. Сначала о нравах. Одна дама с семнадцатого этажа выставила к лифту увесистую пачку макулатуры. Добровольно. Макулатуру охранял муж — сонный мужчина в женских тапочках. Чем-то он был похож на смятую и скрученную бечевками газетную стопку. — Это нам? — спросили макулатурщики. — Вам, — зевнул мужчина. — Вам, вам, — повторил голос из квартиры, где вода с шумом била во что-то железное. А сонный мужичонка вдруг дернул головой и заявил: — О, баба! Слух как у подводной лодки. Она во сне слышит, как я переворачиваю страницы. — Ты их переворачиваешь, как слон, — отозвалась квартира. — Во, видите, — прошептал мужичонка. Макулатурщики запихали бумагу в ящики. Поблагодарили и вызвали лифт. — Много мы вам сегодня... — с некоторым вызовом сказал товарищ в женских тапочках, а квартира с водяным шумом повторила как эхо: — Ох, сегодня много... — Ну спасибо, — сказали макулатурщики и хотели уехать. — Как спасибо? Обещали же взамен туалетную бумагу, — недовольно прогундосил тип в тапочках. После этих слов на лестничной клетке объявилось "квартирное эхо". Оно оказалось еще невзрачнее, чем супруг. В халатишке, щуплое и злющее, с колючими репейниковыми глазами. — Без бумаги... бумагу отдавать не будем, — заявило эхо. — Даром, что ли? Ни за что! Макулатуру выгрузили назад и оставили на лестнице. Но, когда спустились вниз, вялый "тапочный" супруг, поеживаясь от холода, стерег возле лифта несколько взбухшую пачку. — Она сказала: бог с вами, берите, — со вздохом сказал он. В кузове пачка рассыпалась. Помимо "Крестьянки" за 87-й год оттуда вывалилась часть клетки, поломанные прутья и пластиковое днище, испещренное черными комочками, присохшими зернышками и перьями. Хозяин перьев находился здесь же. В углу, растопырив в предсмертной судороге лапки, лежал сдохший попугай. Даешь отходы! Статус государственной важности сбор макулатуры принял в незабвенном 1937 году. На бумагу, металлолом, пустую тару и прочий мусор граждане нового государства набросились с пролетарской страстью. Партия популярно объяснила гражданам, что светлого будущего не будет без чуткого отношения к отходам. Несколько исторических декретов, и советские люди сказали вторсырью решительное "да". Дело закрутилось. На жертвенный алтарь вторичной переработки первыми легли медные самовары, тазики, хозяйственная рухлядь и... старорежимные книги. В довоенные годы успели заложить основы будущей индустрии всего бумажно-стеклянно-железно-тряпично-вторичного. А в 1958—1962 годах в столице нашей Родины появились первые ПЗП — производственно-заготовительные производства. Что-то вроде кладбищ бумаги. Отсюда специально упакованную макулатуру отправляли в последний путь, на переработку. ПЗП развивались под чутким руководством управления Мосгорвторресурсов и под неусыпным оком приснопамятного Госснаба. Каждая из девяти городских ПЗП имела три участка, где бумагу безжалостно давили прессом, и более 30 районных приемных пунктов. Со временем вторсырье классифицировали на 11 сортов макулатуры, 7 сортов полиэтилена, 6 видов стекла и немыслимое количество видов тряпья — текстиль, хлопок, синтетика и т.д. В годы застоя понятие "макулатура" вызывало у населения, особенно у интеллигенции, вполне понятный ажиотаж. Тот, кто не помнит очередей сограждан к уютным заляпанным окошечкам заготконтор с грудами старой бумаги, слишком поздно родился. Очень многих тянуло к этим окошечкам. В них было что-то волшебное. Ты приносил туда ворох старой, абсолютно ненужной бумажной продукции, а за это макулатурные ангелы выдавали тебе бесплатно (даром) подписку на сокровища мировой литературы. Впрочем, историки-экономисты объясняют интерес граждан к сбору макулатуры не только страстью по Дюме, Муме или Хемингуэю. Мудрое наше государство знало, как заставить ленивых граждан "биться" за макулатуру. Притча во языцех — вечный дефицит последних двадцати лет существования Советского Союза стимулировал сбор бумаги, как ничто другое. Отсутствовавшие в магазинах парфюмерия и текстиль тоже распределялись здесь — в волшебных окошечках. За вовремя сданные кэгэ старой периодики можно было получить самые недоставаемые предметы соцкультбыта... Индустрия росла как на дрожжах. Проходили съезды и конференции, передовикам вручали грамоты, пухли тома спец. литературы, популярно рассказывавшей о том, как, когда и у кого. А грозная ОБХСС уже ловила и усаживала "пачками" на скамьи подсудимых чиновников от макулатуры за приписки и махинации в этой специфической области. В середине 80-х государство еще могло себе позволить купить заморский макулатурный пресс за 500 тысяч или мини-завод за 1,5 миллиона долларов. В 92-м году индустрия вторсырья в группе со многими другими областями народного советского хозяйства тихо испустила дух... Голубки. Столичные нравы-2 Дверь тихонечко отворилась, и появилось личико. Личико родило улыбку и сморщилось, как кухонная тряпочка. Тряпочка сказала: "Мальчики!" И распахнула двери. В коридоре было полутемно и пахло свежей обувной ваксой. Они стояли друг за дружкой. И тот, кто сзади, надевал на переднего пальто. "Оно немного село", — сказал задний. А передний, улыбаясь, сказал: "Не стойте, мальчики, в передней, бумага там, — и указал на комнату. — Валя, включи свет". Валя протянул руку, и свет зажегся. Мы увидели пожилого мужчину в пальто, с лицом гладким, как неиспользованный полиэтилен, и его босого друга, женоподобного красавца. С нежно-фиолетовыми ногтями на ногах. По всем стенам этого жилища тянулись старомодные кондовые полки с книгами. Книг было море. Собрания сочинений классиков всех времен и народов тускло поблескивали золотыми, бордовыми и сафьяновыми корешками. Глаза разбегались от эдакого богатства. Кроме книг комнату украшали только письменный стол и диван, небрежно застеленный красным клетчатым пледом. Да еще на полу высилась лампа с вылинявшим желтым абажуром. Лампа напоминала серую поганку, усаженную на спицу. Мы, конечно, выразили восторг. Пожилой мужчинка благодарно расшаркался. "Валя, сотвори для молодых людей кофэ", — сказал он. От "кофэ" мы отказались. Макулатура — стопка толстых иномарочных журналов — лежала в картонном ящике. — Ой, — сказал макулатурщик, разглядывая обложку. — Как это? На картинке был изображен голый мужчина с беременным пузом. — Всякое бывает, — глубокомысленно сказал пожилой. Он заглядывал через плечо. — Я, можно сказать, только через макулатуру и разбогател. Здесь нет ни одной купленной книжки. Вот, сдавал газетки в приемный пункт, начиная со школьной скамьи. Привязался, втянулся. Кое-что мама... остальное мое. И все по подписке. По-под-писке. Женоподобный Валя хихикнул. А старичок достал лестницу, вскарабкался к потолку, раздвинул стекло и достал толстую коричневую книгу. Там на лестнице он и замер, как дряхлый ворон на ветке. Чтение увлекло его. — Саша... — мягко позвал босой вьюноша. — Александр Григорьевич, тебе пора идти, ты опоздаешь. — Да-да, — заторопился старичок и быстренько сполз на пол. Книгу он бережно прижимал к пальто. В коридоре он сказал, заматываясь в шарф: — Вы любите историю, как люблю ее я? Вопрос повис. — Я с вами выйду, молодые люди, — сказал он, — подождите меня в лифте, пожалуйста. Они не закрыли дверь, и, пока мы ждали на лестнице, было слышно, как они прощались. Молодой попросил старичка обязательно надеть шапку: "На улице свежо", а старичок суетливо сказал: "Ну, целуй меня". За дверью тихо и сдержанно чмокнуло. Поцелованный присоединился к нашей макулатуре. Вино из макулатуры Что касается современности, то без отходов нам все равно не жить. Взять, к примеру, Францию. Мало кому известно, что ее знаменитые виноградники растут на отходной... бумаге. Французы до того измочалили макулатуру, что произвели высококачественный компост, коим удобрили землю. Все пьют вино, и никто не замечает "бумажного" привкуса. Переработческая лихорадка заразила Европу. Это понятно. У них там территории маленькие, свалки плодить только себе хуже. А что мы? У нас земли много... До 1999 года наша родная подмосковная землица хоронила в себе каждый месяц (!) до 200 тысяч тонн отходов. Из них на долю макулатуры приходится ровно половина. То есть мы с вами, уважаемые москвичи, ежемесячно выбрасывали на помойку миллионы рублей, около 100 тысяч тонн бесценного бумажного отходо-продукта... Вместо того чтобы виноградники садить... Как живой укор стоит перед глазами крошечная Финляндия. С населением в восемь миллионов родина лапландских оленей перерабатывает до 10 миллионов тонн бумажного мусора. У нас в одной Москве живет около 11 миллионов человек, а проку от макулатуры, образно, — два рубля. В переработке занято всего 100 тысяч тонн бумаги. И именно поэтому нечеловеческая скорбь живет в глазах истого макулатурщика, директора недавно восстановленного ПЗП "Павелецкое" Станислава Колмина. Думаю, что ему ночами снятся невостребованные тонно-продукты. — За реанимацию жилого сектора мы принялись только в этом году, — рассказывает Колмин, — до этого бумагу промышляли на рынках, в ресторанах, издательствах и т.д. Позже купили три "Бычка", разукрасили и выпустили в народ. Народ не сразу опомнился. Не проявил прежнего понимания. Не пошел навстречу компостно-виноградному будущему. (Может быть, оттого, что макулатуру теперь забирали бесплатно. В виде поощрений иногда раздавали туалетную бумагу или карманные календарики.) "Бычки" с летучими группками макулатурно-образованной молодежи с утра до позднего вечера бороздили спальные районы столицы. Результат не радовал руководство. Упорство было вознаграждено только этой осенью, когда бумажные старатели начали привозить на базу до тонны бумаги в день. Обычно за неделю до визита на всех подъездах избранных домов вешались объявления о сборе макулатуры. Жильцам советовали задуматься о будущем и проявить сознательность — тонна макулатуры спасает пять взрослых деревьев от вырубки. За тонной подъедут специально обученные товарищи, будьте готовы. В назначенный срок под окнами появлялась разноцветная машина. Сборщики, в основном студенты, шурша картонными коробками, разбредались по подъездам и после коротких стычек с консьержками начинали обход квартир. Опыт подсказывает, что москвичей губит их беспечность. Редкий жилец спросит из-за двери "кто пожаловал?". Чаще ворота отворяются безоговорочно, и на пороге, кивая головами друг на друга, папы-мамы говорят: "Макулатуры нет". "Копите, будем через месяц", — сокрушаются работники. Дети вообще предоставлены сами себе. — Кто там? — спрашивает девочка, засовывая губы в замочную скважину. — А папа дома? — спрашивает макулатурщик. — Нет. — А мама? — Нет — А макулатура есть? Дверь тут же открывается. На пороге огромные синие глаза и косички-сосисочки... Им очень интересно, что это за дяди такие, которым не нужны ни папа, ни мама, а только старые газеты? Осенние взрывы свели на нет все усилия мирных собирателей отходов. Первое время жильцы не пропускали грузовички даже во двор. Тут же приезжала усталая милиция, и приходилось уезжать ни с чем, лишь бы не раздражать. К ноябрю ситуация выправилась. К битве за новую жизнь макулатуры начали привлекать все больше ответственных товарищей: от дворников до префектов. Разработали специальные программы для школьников о пользе отходов. Как и прежде, начали трудиться в две смены. При большом старании рядовой сборщик способен заработать от 200 до 500 рублей в неделю. Население подтянулось и увлеклось. Чищас, чищас, прольется чья-то кровь! Столичные нравы-3 Короткая кофточка, трико, тапочки с кудрявыми оборками и фантастически длинные ногти. Лет — около шестидесяти. Похожа на Бабу Ягу, которую помыли и приодели. Мизинцевым ноготком Яга скрупулезно прочищала зубные щели. — А, — плотоядно обрадовалась Яга, поплевывая на пол, — макулатура?! Чищас, чищас... — и скрылась за дверью. Она, видимо, "прочесывала" собственный коридор. Там что-то копошилось и подкашливало. Еще дальше еле слышно свистел чайник. Тишину рвануло и разметало рыком из джунглей: — А где мои, твою мать, газеты?! Ответил писк. "Пи-пи". "Пи-пи". Угасающий голосок промямлил, кажется, "простите"... — Я те покажу чищас, идиот... Куда дел? Яга показалась на лестничной клетке с приклеенной улыбкой возбужденного вепря. "Он у меня чищас получит. Я для вас собрала, а он..." Не выдержала, нырнула в квартиру навстречу жалкому гаснущему писку. Похоже, она там кого-то давила. Потом вдруг тишина и возглас: "Что?!" Через пару секунд за дверью возникло пыхтенье, шарканье и скрип. Мимо нас к лифту вылетел массивный Колобок с перевязанным горлом. Яга напутствовала его волшебным словом "бего-о-м!". Вслед за тем, поправив накладные букли и покусывая сломанный во гневе ноготь, она вышла в общий коридор. — Не беспокойтесь,— дипломатично подытожила она. — Этот идиот вынес бумагу на помойку. Чищас принесет обратно. Вы ведь подождете? Уходить было страшно. Баба Яга стояла рядом и разминала шею в нервном тике. Вмявшись в угол, мы дождались возвращения Колобка. Он вручил нам тощую пачку газет, припорошенную снегом, и просипел простуженным горлом: "Пожалуйста"... Что после этого скажешь? Дорогие москвичи! Не выбрасывайте макулатуру. Собирайте, пакуйте и сдавайте ее уполномоченным сборщикам вторсырья. Чем больше, тем лучше. От этого не гибнут деревья и укрепляются семьи.
