Человек эмоциональный — часто расстраивается, но никогда не отчаивается. Это ее принцип. Даже инфаркт она восприняла как подтверждение своих творческих способностей. Она сетует на то, что у нее мало работы в кино, зато она частый гость в разных телепрограммах. Недавно она стала одной из “Первых лиц” на канале ТНТ — в программе Элины Николаевой, ведущей в “МК” популярнейшую рубрику “ТелеГазета”. Накоротке — Здоровье, удача, любовь — ваша формула успеха? — Да. — И счастья? — Да. — Вы откликаетесь на все предложения? — Нет. — Артист, лицедей — греховная профессия? — Нет. — В своих ролях вы переходите грань пошлости? — Нет. — Когда изобретут приятную на вкус диету, вы похудеете? — Нет. — Вопросы про вес и габариты вас достали? — Нет. — Вы любите все сыгранные вами роли? — Да. От первого лица — Вас, наверное, замучили вопросами про диету, похудение, вес, рост... — Журналисты считают, что это их обязанность — спросить об этом. Я сразу говорю: худеть не собираюсь, на диету садиться не буду, себя комфортно чувствую именно такой, и мужчинам нравлюсь. — Чисто женский ответ. — А что делать?! — Наталья Леонидовна, а что все-таки случилось с вами, вы действительно занимались балетом? — Да, я четыре года занималась, было это в детстве. — Вы мечтали стать балериной? — Да, и у меня хорошо все вроде бы получалось, и я хорошо шла, но, к сожалению, был дефект, с которым заниматься дальше я просто уже не могла. — После автомобильной аварии? — Нет, это до того. Что-то с ногами. Как это называется сейчас, я не знаю, а тогда я особенно не вникала, потому что было очень обидно. Короче, я стала садиться на косточки, подворачивая ноги. Наверное, были слабые ноги, тем более что я ребенок войны, послевоенная, сами понимаете. — Вы как-то сказали: "У меня был инфаркт, потому что я настоящая актриса". — Я знаю, что очень большая часть актеров подвержена этим сердечным заболеваниям. Профессия обязывает. Все время нужно пропускать через сердце то, что ты делаешь. Сердце одно, а ролей много... — Самая любимая роль? — Ну, все-таки это Грицацуева. — Когда-то про Полищук говорили: "Это та, которую Миронов бросает на витрину в "12 стульях". А вас не угнетает, что к вам на полжизни прицепилась эта мадам Грицацуева? — Не угнетает, но немножко раздражает. Говорят: "Вы комедийная актриса..." Я просто актриса, а уж какая... Я могу играть и играю не только комедию, но и трагедию, и драму. — Почему вы сына не направили по актерским стопам? — Могу сказать честно, когда он учился и уже перешел в десятый класс, я его спросила: "Вась, ну ты, может, в актеры пойдешь?" — "Да что я, сумасшедший, что ли! Знаешь что, мам, нам тебя вот так хватает!" Но в душе любой актер и любая актриса хотят, чтобы дочь или сын повторили профессию, но более удачливо. — Вы любите все свои роли? — Есть одна роль, которую я терпеть не могу, роль противная — сексуальная и наглая, не хочу о ней говорить. Ну, сыграла, простите, сдуру, просто очень хотелось попробовать: смогу или нет? — Как называется фильм? — Я не знаю, как называется в прокате эта картина. Она снималась 12 лет тому назад. Моим партнером был Володя Сашальский. Фильм тяжелый, я даже не знаю, вышел ли он на экраны. Я там играла директора школы, у которой погибает дочка. Моя героиня занималась только собой и своими, так сказать, любовными интрижками. Там есть один неприятный момент, когда, так сказать, процесс горячей любви показан на экране. — Во всей красе? — Ну, не совсем, но все равно это противно, я считаю, что этого не стоит делать. — Вам нравится читать о себе светские хроники, вообще вы любите посплетничать о коллегах? — Если это доброе и приличное, я прочту, но бывают такие моменты, за которые я бы нашим журналистам... — Руки оторвали? — Даже хуже. Я не знаю, откуда они берут материал. Но на что уж у меня богатое воображение, даже я придумать такого о себе не могу. — Как-то раз Станислав Садальский поймал момент, сфотографировал вас и написал в одной газетенке: "Вот новая пассия Крачковской — совсем мальчик..." — Я рассердилась из-за того, что это было подано некрасиво, неинтеллигентно и пошло, со всякими там вытекающими последствиями. Все это задело моего сына. Он сказал: "Мама, я все понимаю, но вот это просто неприлично". И я взбесилась. Счастье для Садальского, что его не было в этот момент. — Как вы работаете на съемках телесериалов вроде "Клубнички"? Как можно сняться в 175 сериях и не возненавидеть все это? — Знаете, это было удовольствие. У нас за время съемок сложились нормальные семейные отношения. Мы все про всех знали, мы с удовольствием встречались. У нас была хорошая, добрая семья. Мы утром приходили и в 8—9 вечера уходили. Большую часть жизни тогда я проводила на площадке... Потом мы смотрели все это по телевизору. Если серия нравилась и все получалось, то это был просто праздник. "Ребята, вчера была прекрасная серия", — обменивались мы по телефону... — В актерской среде разгораются большие страсти из-за зависти и конкуренции и постоянное подсиживание. Вы, наверное, счастливый человек, поскольку, мне кажется, вы единственная в своем амплуа? — Ну, вообще-то да, меня подсидеть очень сложно. Во-первых, в размерах я очень индивидуальна и в характере тоже. Конкурентов у меня не было, и это плохо, мне бы хотелось, чтобы появилась еще одна Наталья Крачковская, молоденькая. — Есть такая у вас на примете? — Нет, к сожалению, пока не вижу. Они все хотят быть тонкими, звонкими, ноги из зубов, играть только героинь. Милые мои девочки, героиня живет очень короткой жизнью, а вот такая актриса, как я, жизнь проживает долгую. — Наталья Леонидовна, в "Иван Васильевиче..." вы действительно волосы сбрили? — Да что же я, сумасшедшая? Нет, на мне просто было надето два парика. Трудно было работать, потому что на купальную шапочку десятилетнего ребенка нашивали сверху еще бобрик. Все это врезалось в кожу, лицо начинало отекать... — Столько лет прошло, а вы все помните? — Вы знаете, хорошее не забывается. — Самое приятное у вас было время работы с Гайдаем? — Очень хорошее. Леонид Иович... Я никогда не видела, чтобы он требовал что-то от актера. Он просто давал задачу и каждый раз говорил: "Ну-ка, что-то новенькое давай, вот это не то, давай еще новенькое". И уже не знаешь что. "Ну, давай мне Шекспира!" — "Леонид Иович, ну какой Шекспир в этой сцене?.." — "Давай, давай Шекспира, нет, это не Шекспир, давай еще". — В ваших киноролях вам не кажется порой, что вы переигрываете, как бы все упрощаете в расчете на рядового зрителя? — Нет, не кажется. Когда режиссер делает свой фильм, он знает, что он может смонтировать его так или иначе. Гайдай ничего не переиначивал, ничего не ставил с ног на голову. Каждый раз я подходила и спрашивала: "Леонид Иович, я не переиграла, я не перешагнула?" — "Нет, моя дорогая, все нормально, если бы что-то сделала не так, я бы тебе сказал". Гайдаю зрители верят — значит, верили моим героиням, значит, я все делала точно, никакой пошлости и глупости не было. — Не так давно вам присвоили звание заслуженной артистки Российской Федерации... — Когда мне присвоили это звание, я, помню, поблагодарила за то, что наконец оценили мое творчество, но попросила впредь другим актерам присваивать звания вовремя, а не с двадцатилетним опозданием. — Как отметили, Наталья Леонидовна? — Отмечала спокойно, у меня не было особого желания отмечать звание заслуженной артистки, потому что... я живу со званием народной актрисы. Ну, отметили, спасибо, спасибо — и ничего больше. Я отмечала широко и вкусно свой юбилей, вот это было в прошлом году. — А сколько вам лет, Наталья Леонидовна? — Между нами, мне уже прилично, во всяком случае, я уже на пенсии. — Актерство — греховная профессия? — Это несправедливо, это не греховная профессия. Он меня поцеловал в темечко для того, чтобы я могла это делать, так почему же это не божий дар? Потом, особенно сейчас, в наше время актеры, я считаю, — это просто святые на фоне того, что творится кругом. Прежде всего, они ничего не воруют. Во-вторых, они дарят свое сердце и свое здоровье людям. — Известный и любимый в народе актер Моргунов — вы были с ним дружны, что вас связывало? — Женю я знала много лет, его сынишка Антон снимался со мной в фильме. Сейчас Антону, по-моему, за 35. Женя был последнее время очень болен, поэтому был раздражителен. — Правда, что он был прекрасным пианистом? — Да, играл прекрасно, я слышала, как он играл Рахманинова, когда мы вместе снимались. — А вы сами владеете каким-нибудь инструментом? — К сожалению, нет. В свое время мне не привили любовь к музыке. Хотя инструмент всегда был в доме. Первое время меня привязывали, а потом поняли, что это бесполезно, потому что меня прозвали Том Сойер. О каком фортепиано могла идти речь?.. У меня одежда была такая!.. Штаны из чертовой кожи. И на заборе висела сколько раз. На детских фотографиях я в ссадинах, обмазана зеленкой. — Вы все время живете в Москве? — Да, но в детстве долгое время жила в Тбилиси у бабушки. Мной большей частью занимались бабушки. Моя мама была актрисой Пушкинского камерного театра. У нас тогда даже не было своей жилплощади. Мама жила при театре вместе с отчимом, в комнате возле репетиционного зала. Потом нам дали одну комнату на всех. — В Тбилиси у вас кто-то грузинских кровей? — Нет, просто бабушка — в 17-м году все старались как-то выехать из России — доехала до Тбилиси. Другие родственники доехали и до Парижа. — Вы жалеете, что ваши ближайшие родственники туда не добрались? — Я не знаю той жизни и не могу о ней жалеть. Что бы ни говорили, в любом из нас живет привязанность к России, настолько эта земля необычная, она притягивает к себе. Где бы я ни была, десять дней — и хочу домой. — А сейчас у вас большая квартира? — Да, шестиметровая кухня, но у меня все настолько распланировано, у меня все так хорошо и удобно стоит, что, когда ко мне приходят гости, говорят: как у тебя хорошо — а у меня действительно хорошо. Эту квартиру дали моему покойному мужу, когда реабилитировали его отца. — Кем был его отец? — Академик Крачковский Василий Поликарпович, специалист по железнодорожным путям. По его учебнику учатся до сих пор. — А за что его репрессировали? — Он считал, что БАМ — это утопия. Теперь это оказалось правдой. — О каких серьезных ролях вы мечтаете? — Я считаю, что все роли комедийные — они вдвойне серьезны, потому что комедию играть сложнее. Еще мне бы очень хотелось, чтобы экранизировали Островского, "Горячее сердце", я уже давно об этом говорю. Хочу сыграть там роль Матрены — пока еще могу. — А какая она, по-вашему, Матрена-то? — Она на пшеничных хлебах выросла... Хорошая баба. — Вы смотрите ТВ? — Я люблю канал "Культура". А раньше безумно любила питерское ТВ, там было больше чистоты. Сейчас, когда смотришь на экран и слышишь, что творится в той же Грузии, мне просто становится дико. Потому что народ-то там очень добросердечный, приветливый, хлебосольный. Вы не представляете, как принимают в каждом доме. Какие роскошные застолья! Правда, я никогда не забуду и наши застолья после войны. Я помню, как отмечали первый день Победы. Во дворе дома были выставлены столы, и все вытаскивали кто что может. Народ гулял, без драк, без сквернословия. Наверное, народ так намучился, что не хотелось никакой гадости... — У вас бывает плохое настроение? — Да, если с сыном поссорюсь, я довольно часто с ним ссорюсь... А внук у меня какой, ой, что вы... — Сколько лет внуку? — Восемь. Едем с ним на машине на заднем сиденье. Вдруг он: "Бабушка, бабушка, пристегни меня". Я говорю: "Володя, подожди, сейчас мы доедем, я опаздываю в театр. Тебя потом пристегнут, сиди спокойно". Вдруг пауза и — "Ой, погибну я!.." — Наталья Леонидовна, как ваши театральные роли? — Сейчас я работаю в театре "О'кей" Ольги Шведовой. Мы сделали пьесу по рассказам Набокова "Без фантазии", я играю черта... да, да, да, не удивляйтесь, потому что черт — это все-таки женщина, на мой взгляд. Я играю не то чтобы хорошего черта, я играю правильного черта, он дает человеку возможность выбора: что в тебе больше — Бога или черта. — В вас чего больше? — Во мне все-таки Бога больше, чертинка тоже есть, но Бога больше. Могу сказать честно, я никогда не предам, не продам, я никогда не сделаю сознательно гадость... Другой спектакль, в театре Воропаева, называется "Французские мелодии", красивый, музыкальный. Творчески я не в простое, но о кино тоскую. У меня, как у других, никогда не было мужа-режиссера. Мой муж Владимир Крачковский был звукооператором на киностудии "Мосфильм", одним из ведущих звукооператоров. Он меня никогда никуда не проталкивал, это я могу сказать совершенно точно. У меня все получилось как-то само собой. — Вы тяжело пережили инфаркт? — Я случайно узнала, что у меня инфаркт. У меня желудок заболел. Состояние жуткое — задыхаюсь, устаю моментально. Приехала на обследование, а мне говорят: давайте электрокардиограмму сделаем. Ну, легла, мне — одну минуточку... Смотрю, каталку подкатили. "А это зачем?" — "Ложитесь". И смотрю, меня везут в палату. Вот тут-то мне стало страшно: "За что вы меня?" — "Не волнуйтесь, у вас инфаркт". Тут я действительно заболела... Ну что мы все о болячках? У меня и инсульт на сцене был. Я стала падать в обморок прямо на сцене, ухватилась за микрофон, помню, договорила до конца фразу, доиграла свой номер, на автопилоте пошла и там, где заканчивалась кулиса, упала. Это было в Магнитогорске. — Как часто в жизни вам сопутствовала удача? — Мне кажется, я человек счастливый. У меня есть сын, которого я очень люблю, который любит меня; у меня прекрасный внук, мое сокровище, которое на голову садится; у меня добрые друзья; у меня интересная жизнь, нелегкая, да, нелегкая, потому что остаться в пятьдесят лет вдовой — это сложно: и вроде бы не очень и старая, а уже и не молодая. И интересная работа... Зачем же гневить Бога?! Со мной всегда удача. Последнее слово — В 2000 году мы вступаем в какую-то новую эру, эру необычную. Я думаю, она будет совсем другой. Во-первых, она будет светлой, чернота останется в этом, 99-м году. Люди будут добрее, светлее. Я не преувеличиваю, я не экстрасенс, но просто это вижу, это чувствую. Выйдите на улицу, посмотрите на небо, посмотрите: если будет свинцовое небо, облака — значит, наверняка скоро будут просветы. И жизнь наша так же устроена. Каждый человек должен знать и помнить, что все беды он может развести сам. Я честно могу сказать, у меня жизнь была, да и есть, не очень легкая, но, честное слово, если бы я на пять секунд отступила, не поверила в то, что жизнь все-таки хороша, наверное, меня бы уже не было на свете. Верить надо, верить, верить и только верить!
