МК В ВОСКРЕСЕНЬЕ Пора перестать говорить о Михаиле Ефремове только как о сыне Олега Николаевича Ефремова. Он уже был Дубровским в кино, Чацким в театре, ставил спектакли, побывал даже оперным режиссером. Словом, сделано немало. К тому же Миша — яркое явление в своем поколении. Вот уж точно — ни на кого не похож. — Миша, как дела? На работе, в личной жизни? Со здоровьем? — На то жизнь личная, чтобы о ней не говорить, но все хорошо. Краткосрочные работы периодически происходят. Со здоровьем все нормально. Я не спортсмен, у меня не очень хорошая дыхалка. У меня астматический бронхит. Аллергия на кошек и собак. А в остальном потихонечку, полегонечку. — Курить-то можно? — А я, кстати, много не курю. Сигарет десять в день. — Играешь, снимаешься, ставишь? — Даже озвучиваю. У Жени Митрофанова я озвучивал главного героя. Серьезная театральная работа, которая меня всегда интересовала, тоже есть. Последнее, чем я занимался как режиссер, — это Лермонтов, "Демон", опера, я первый раз оперный режиссер. Но после того как я поставил "Демона", в моей жизни стали происходить многие неприятные вещи. Дело в том, что мне не очень нравится мое взросление. Считается, что с возрастом что-то открываешь, а у меня начинают уходить люди. Ненавижу это слово, но его надо употребить — мое поколение. Лучшие люди — Дворжецкий, Майорова, Шкаликов, Крупнов, Метлицкая, Армен Петросян, Марина Левтова. Уходят близкие по духу. С кем-то я не очень даже виделся, но какая-то незримая нить существовала. И взрослеть вот так — это не очень приятно. Слава Богу, появилась серьезная работа. — Что ты сейчас делаешь? — Надо сказать огромное спасибо Сергею Каюмовичу Шакурову. Он меня навел на идею поставить "Маскарад" Лермонтова. Он это будет играть в Театре Станиславского, а я прочел пьесу два раза, и меня она настолько цапанула, что я кручу ее последний месяц в голове, встречаюсь со своим художником Женей Миттой, режиссером по актерам Никитой Высоцким, с музыкантом Сергеем Вороновым. — Ты будешь Арбениным? — Нет, Арбениным, я надеюсь, будет Виктор Проскурин. Нину будет играть Ксения Михайловна Качалина, а баронессу Штраль — Ирина Апексимова. Дело в том, что Ира уже два раза играла баронессу Штраль — в спектакле у Ромы Козака и в спектакле у Шейко, который сейчас идет во МХАТе. Поскольку Бог троицу любит, и текст она знает наизусть, и вообще она популярная актриса и красивая женщина, я решил пригласить ее в эту работу. — Какой у тебя этап в работе над "Маскарадом"? — В процессе разговоров и погружения в материал. Потому что не погрузишься в материал — тяп-ляп получится или мультфильм. — Ты стал серьезным, угомонился? — Не знаю, угомонился ли. Просто последние года три-четыре у меня очень невеселая жизнь. — Ты почувствовал ценность времени? Сколько тебе сейчас? — 36. Времени я не замечаю, поскольку я верующий человек, — все равно будем жить вечно, но, увы, во многих еще много непослушания. — Вот передо мной сидит такой пример. — Множество вещей, которые мне приписывают, это неправда. У меня была только одна ошибка в жизни — я пошел работать в Художественный театр. И выяснилось, что до хрена людей на этом свете хотят сделать из меня другое — что-то отрицательное. — Но это, наверное, потому, что ты давал шороху? — Ну какого шороху! Выпивал? А кто не выпивал? — Ты, Миш, особенно выпивал. — Как я выпивал особенно? — От всей души! — А русский человек только от всей души выпивает! Сейчас я вообще не пью. Потому что либо пей, либо не пей. Сейчас у меня период "не пей". Сильно пить я стал в советской армии. Последние полгода службы мы пили ежедневно. Бутылочка водочки в меня входила легко. А сейчас я вообще не пью. Открываю новую страницу в своей репутации. — Сколько уже длится курс на новую жизнь? — Главное, что курс взят. — У тебя когда-нибудь была своя квартира? — Никогда. Мы с Ксенией живем в маминой квартире. Я здесь вырос, это квартира моего детства. — А собственной вообще не было? — Нет. У меня собственности не было никогда, потому что я никогда не зарабатывал больших денег. В театре никогда реально больших денег не заработаешь. В кино зарабатывал, но у меня была большая семья — жена, двое детей, — и эти деньги уходили. — А деньги у тебя вообще не держатся? — Никогда. Деньги созданы для того, чтобы их тратить. — Ну, сберкнижка была, как у всех советских людей? — Нет, я никогда ничего не копил. Поэтому у меня меньше нервов по этому поводу. Я больше отдаюсь жизни, меньше математике. — Давай рассмотрим твою недвижимость — машина была? — Машина есть. У меня "Нива", она внизу стоит, она не ездит. Ее надо продать долларов за 200—300 на запчасти. Она старенькая. У меня была иностранная машина "Ауди". Я ее продал, потому что у меня не было тогда работы. На маминой машине я ездил, на папиной ездил в детстве, сломал ее. С тех пор мне родители ничего не дают. И правильно делают. — Какие у тебя отношения с правохранительными органами? — Нормальные. Если я только не в угаре. В ближайшие год-два, надеюсь, тоже будут нормальные, потому что я не собираюсь в угар уходить. — Что для тебя главное, распредели по местам — любимая женщина, деньги, друзья или работа? — Любимая женщина и работа — это первое место, друзья — второе, а деньги — третье. — Приятно — женщина на первом. А как ты познакомился с Ксенией Качалиной? — Мы были знакомы до того, как произошла наша пара. Я приехал в Питер сниматься в фильме "Романовы. Венценосная семья" Панфилова в роли Керенского. Там Ксения снималась в роли великой княжны Татьяны. Ну, и я... произвел атаку. Водил ее по гостям, играл на гитаре, много говорил. Когда кончились деньги на мою атаку, я позвонил моему хорошему умному приятелю Леониду Милославскому, генеральному директору издательского дома "Коммерсант" и сказал: "Лень, пришли, пожалуйста, денег, потому что я влюбился". И он прислал. Через часа четыре я пошел на почтамт, показал паспорт, а мне говорят: "А от кого?" Я понимаю, что сам Леня не пошел бы посылать, и говорю: "От "Коммерсанта". Мне отдают, там написано: "Артисту от коммерсанта". Отправляли меня из Питера две киногруппы, "Марцефаль" и "Венценосная семья", три раза. Я никак не мог уехать. Ну куда я от Ксюши-то поеду? Отправляли-отправляли, один раз даже попросили Ксюшу — думая, что если она меня проводит, то я улечу, — проводить меня до "Пулково". Но в "Пулково" я оказался в милиции и, когда из милиции выходил, а у них мониторы, то вижу на одном — улица, лесенка и Ксюша сидит и спит. Ну, думаю, если дождалась, это судьба. И все. Потом мы вместе уехали на поезде. Это было в ночь с 31 августа на 1 сентября. Начался новый учебный год. — А как ты понимаешь, что с этой женщиной ты будешь жить? Когда дожидается? — Женщину ты, грубо говоря, окучиваешь. Не думаешь ни о чем, кроме того, как бы лучше окучить. Как бы лучше поплясать, попеть, цветочков подарить. Ты думаешь о процессе. Процесс важнее, чем результат. — Ну а когда ты понимаешь, что ты все-таки пойдешь в загс? — Для меня проблем сходить в загс в принципе не было. — Сколько раз ты там был? — Три. С Женей Добровольской, с Ксюшей, а первая моя жена, Лена Гольянова, была моей фиктивной женой. Мы вместе учились, ей нужна была прописка, нужен был муж москвич. Я подумал, почему бы не помочь? Понимаешь, все эти загсы, квартиры, прописки — это государственные вещи. А государство я не люблю. Потому что государство для меня — это чиновники и бюрократы. Государство любить нельзя, поэтому серьезно относиться ко всем загсам я не могу. В церковь я пока не ходил. — А вы хотите венчаться? — Если продержимся пост. В прошлом году мы неделю держались честно, потом сорвались. Если не выдержим, будем ждать следующего поста. Надо же в жизни что-то серьезное сделать. Хотя бы пост выдержать. — Странно, что ты говоришь, что завоевываешь женщин. Мне кажется, они сами должны падать? — Ничего подобного. Когда женщина сама падает, она малый интерес вызывает. А когда она типа неприступная, вот и думаешь, где же это "типа"? То, что средства массовой информации из меня создали, это очень от меня отличается. Я не могу сказать, что я — бабник. — И ты застенчивый с женщинами? — Да, я застенчивый. — Как ты ухаживаешь? Что, ты считаешь, женщине нужно, чтобы она упала? — Ей не надо давать задумываться. — Как вы с Ксюшей расписались? — Скромно, и никому не сказали. Подарили коньяк, чтоб быстро расписали. Сказали, что мы едем на "Кинотавр", что было наполовину правдой — Ксению я действительно туда отправил и всем говорил, что у жены — медовый месяц. После загса сфотографировались в метро в кабинке. Бабка орала на нас: "Нельзя вдвоем", но мы сели. У Ксюши — белые колготки, белое платьице, я — в костюме, была жарища, брюки прилипли к ногам и порвались! — Почему твои жены не брали твою фамилию? — Не давал. Шутка! Ну ты же понимаешь — жены же все артистки. — А кулаком стукнуть? — Я думаю, если бы я Ксении стукнул кулаком, она бы взяла, но я демократ. — Твои жены ревнивые? — Да. А если не ревнивые, то какой интерес? — Жена должна готовить? — Да нет! Ксюша готовит, хотя не умеет. Я лучше готовлю, чем она, но когда я готовлю, то после меня все равно что Мамай прошел по кухне. Меня лет в 12 научил жарить мясо папа. Он сказал: "Просто берешь антрекот, отбиваешь, солишь и масло положи на сковородку. Мясо маслом не испортишь. И пожарь. Вот и все". — У тебя появилось ощущение хоть какой-то независимости от фамилии отца? — Для кого-то я — сын Ефремова, а какие-то люди отца не знают. Молодежь сегодня не знает. Я преподаю в налоговой академии, там студенты совсем маленькие, по 17 лет. Они ко мне относились, ну, знаешь как? Снимался парень в каких-то фильмах давно! А тут меня показали по МТV в программе про кино, и я увидел, как резко поменялось у них ко мне отношение. — Отца они тоже не знают? — Я думаю, знают, если смотрят иногда по телевизору старые фильмы. Но папу знают все культурные люди страны. А некультурные меня мало интересуют. — Твой круг друзей стабилен? — Да. Из тех, кто остались, это — Никита Высоцкий (Бабай), Сережа Шеховцов (Шейх), Владик Опельянц (Опель), Андрей Васильев (Вася), Андрей Орлов (Орлуша), Женя Митта (Миттеныш). Сукачев и Охлобыстин — друзья, но это уже дружба закадык. Это Ваня когда-то давно сказал: "Мы — закадыки". Потому что в любой момент жизни можно друг друга схватить за кадык и сказать: "Выручай". Что периодически и происходит. — Объясни, почему у тебя все-таки такая скандальная репутация? — Она создана. До МХАТа мне говорили, что я эпатажный. Во МХАТе я первые годы ничего не делал, потом стал чего-то говорить и делать, и момент слухов, нарочных, специальных, был очень сильный. Сейчас должен пройти год или два, чтобы все поняли, что на самом деле все не так, как говорят, пишут и соответственно думают. — В истории, что тебя уволили из МХАТа, ты кого-то там ударил, что подлинное? — Это была провокация. Я не хотел бы об этой истории вспоминать. Я поддался на провокацию, значит, я виноват. Я думаю так: МХАТ и я — это ничего. Я действительно не люблю МХАТ, потому что считаю МХАТ и страну достаточно похожими вещами. Во МХАТе очень сильно увеличивается сейчас то, что Станиславский и Немирович называли конторой — клерки, чиновники, бухгалтеры. Эта контора очень сильно увеличивается, она сама себя воспроизводит. Она уже считает себя театром. И это очень опасно. Потому что то, что в стране произошло — стал такой чиновничий капитализм, — то же самое происходит во МХАТе. Не исполняются законы. Не имеют права директора государственных театров заключать контракты с артистами. Если ты взял его на работу, он у тебя на работе. Я действительно написал где-то за месяца три-четыре до этого случая заявление, но я написал: "Прошу уволить меня по собственному понятию". По этому заявлению я и уволен. Не хочу я, чтобы ссорили меня с отцом. Если я пойму, что надо ссориться с ним, или отец поймет, что надо ссориться со мной, мы сами поссоримся. Нет у нас никаких предпосылок к ссоре. Есть мои взаимоотношения с дирекцией МХАТа, которые чудовищные. Нельзя так руководить театром. Я не имею в виду Ефремова, я имею в виду дирекцию. Это разные вещи. Мне обидно, потому что со мной ни разу не попытались поговорить. Говорили, а что с ним разговаривать? Он — алкоголик, наркоман и сумасшедший. Они сами создают мою репутацию, сами потом с моей репутацией, как с флагом, ходят. Пускай они ходят с этим флагом без меня. — Почему говорят, что ты наркоман? — Я, конечно, попробовал все, что возможно, но я же выпивающий человек. Поэтому дело в том, что лучше, а что хуже? Лучше — водка. Наркотик — это уничтожение принципа, а я принципиальный человек. Принципиальность не самая плохая вещь. Тем более в сегодняшней жизни. Олег Николаевич, надеюсь, всегда понимал, что со мной в этом плане ничего не поделаешь. — Ты внешне жутко похож на папу! — Странно-странно, почему? — Если бы ты не был Ефремовым, какую бы ты себе фамилию придумал? — Зачем придумывать? Я мог бы себе взять фамилию Покровский — по маме. Некрасовым мог бы быть — у меня бабушка Некрасова. Репиным — у меня бабушка Репина. Но это не те Репины. — Какие красивые фамилии! — Красивые. Яковлевым еще мог быть. Мой прапрапрадед — основатель чувашского алфавита и письменности Иван Яковлев. Главный проспект в Чебоксарах — имени Яковлева. Он друг отца Ленина, великий волжский просветитель. — А почему чувашский? — Потому что я наполовину чуваш, а наполовину мордвин. Чуваши — по маминой линии, мордвины — по папиной. — Как бы ты охарактеризовал этих двух Ефремовых в тебе — того, каким ты был, и какой ты сейчас, в 36? — Тот был наивный и от наивности глуповатый. Поэтому чего думал, то и говорил. И что казалось неправильным, называл неправильным. Многие прислушивались и понимали, что если будет так, как он скажет, то тогда им "привет". Романтичный был. Все-таки роли мирового репертуара сыграл во МХАТе — Самозванца, Чацкого, Треплева, Моцарта. В общем, солнечный светодуй. Когда жизнь убыстрилась и ожесточилась, я очень долго не то что не понимал этого, а пытался это отмести. Ставил пьесы Вани Охлобыстина. Все начали писать — потерянное поколение, для них современная жизнь — это Чечня, выборы и деньги. А что, с другой стороны, такое еще современная жизнь? Но, скажем так... я встретил Ксюшу, потерял Шкалу, начну делать "Маскарад". Посмотрим, что со мной станет. Хотя не хотелось бы меняться. Мне нравилось, каким я был. Но я устал от слухов. Я ушел из театра, я там не появляюсь, мне там делать нечего. Я бы поработал с Олегом Николаевичем Ефремовым, но так, чтобы он был артистом, а я — режиссером. Я ему предлагал, но он, к сожалению, считает меня раздолбаем. Может быть, он и прав. Но и раздолбаи имеют право на жизнь. Пользуясь случаем — через несколько дней 8 Марта, — я хотел бы поздравить свою маму Аллу Борисовну Покровскую, прекрасного педагога, свою сестру Настю, которая современная женщина и сама пробьет себе дорогу, свою жену Ксюшу, которая любимая, свою бабушку Анну Алексеевну, которая до сих пор ставит спектакли и курит, по-моему, втихаря, председателя профсоюза МХАТа Ирину Апексимову, гениальную куму Екатерину Сергеевну Васильеву и всех-всех женщин, которых я люблю, любил и продолжаю любить.
