МК-ВОСКРЕСЕНЬЕ Кинорежиссер Игорь Масленников самый знаменитый свой фильм снял про мужчин — "Шерлока Холмса и доктора Ватсона". А является большим знатоком женского сердца. И все женщины это сразу почувствовали, когда смотрели его "Зимнюю вишню". Это же про нас. И про них. И режиссер, главное, и про них, и про нас все понимает. -Правда, что вы закончили факультет журналистики? — Я закончил филфак Ленинградского университета, там было отделение журналистики. У меня в дипломе написано: "Специалист по русскому языку и литературе, литературный сотрудник газеты". Очень долго работал на телевидении, ушел с него в должности главного редактора литдрамы и пошел на Высшие режиссерские курсы, которые организовал Григорий Михайлович Козинцев. Это были первые и единственные курсы на "Ленфильме". — Трудно было поступить? Это же все-таки Козинцев... — Очень трудно, но я уже много работал как сценограф. Я смолоду рисую. С Товстоноговым сделал несколько спектаклей — и в театре, и на телевидении. С Белинским, с Владимировым... — Как-то эта сторона вашей жизни неизвестна. Как все забыли, что Петр Тодоровский — оператор... — Да. Мы подружились с Товстоноговым, даже ездили на Рижское взморье отдыхать на двух машинах. У него была "Волга", и у меня была "Волга". У меня папа работал в Китае, строил там танковый завод, заработал на "Волгу", поэтому я смолоду за рулем. Потом Козинцев мне говорил: "Игорь, зачем вы пришли учиться режиссуре? У вас же уже есть машина!" У меня этюд на экзамене играли просто-напросто Юрский—Басилашвили. Тогда они очень молодые были. Илья Авербах с моего курса, Юрий Клепиков, Володя Григорьев, Соломон Шустер... Козинцев учил своим беспощадным анализом. Мы все его боялись, а я его боялся панически. У него такой высокий уровень интеллектуального общения, что с ним нельзя было разговаривать на общие темы. Он вел со мной переписку. — А телефонов что, еще не было? — Ну как? Это, Наташа, была другая эпоха. — Сейчас же все по телефону... — Да, и все бесследно исчезает в волнах эфира (смеется). У меня много писем от него. Он учил страхом. Страшно было быть дураком при нем. — У вас были ситуации, когда вы так себя чувствовали? — То есть в основном только так и было (смеется). Были среди нас ученые люди, которые умели поддержать беседу на высоком уровне. Из них, к сожалению, почти ничего не получилось. Самыми тупыми были Юра Клепиков и я. Мы теряли дар речи. Мы не понимали, как разговаривать на философском уровне, с цитатами, ссылками. Ни черта у нас не получалось. — Вы бы домашние заготовки делали. — Да (смеется). Но при этом он был удивительный человек. Когда мы приходили к нему домой, он первым делом спрашивал: "Водочки?" Я очень любил театр, а попал в кино и понял, что кино — одно из самых серьезных вирусных заболеваний... — Мы знаем вас в основном по "Шерлоку Холмсу" и "Зимней вишне", а ведь у вас десяток с лишним картин. И "Пиковая дама", и "Тьма" по Андрееву... — "Пиковую даму" я считаю одной из лучших своих работ, а "Тьма" — это заказ французов. Андреева я всегда терпеть не мог, и когда глянул в этого Андреева, пришел в ужас. Потому что это рассказ про молоденького террориста, такого очаровательного, милого и славного девственника, который, спасаясь от полиции, оказывается в публичном доме, попадает в комнату к бывалой женщине. Такая трогательная очаровательная история, после которой надо всех русских террористов любить, обожать и восхищаться ими. Если Андреев и мог восхищаться русским терроризмом, то теперь ничего, кроме отвращения, это не вызывает. Я долго думал, как выкручиваться, что с этим делать, пока не придумал перевертыш. У меня террориста играет, наоборот, старый, поношенный Янковский, девственник из-за своей террористической деятельности, а умнее, гораздо глубже его и жизненно более опытный человек — молоденькая девочка, которую играет Ксения Качалина. — Вам не обидно, что вы сняли столько фильмов, а знают вас по "Шерлоку Холмсу", и сняли вы его уже не мальчиком — в 48 лет? — Обидно, но я поздно начал. "Холмс" — это чистая случайность. Я не испытываю ни малейшего интереса к детективной литературе. Конан Дойлем я никогда не зачитывался. Просто был очень хороший сценарий. Его принесли Юлий Дунский и Валерий Фрид — смешной, и, самое главное, в нем было то, что во мне жило и живет: это игра в англичанство. Такое взрослое мальчишество. — Англичане смотрели сериал? — Би-би-си показывало только "Собаку Баскервилей". Говорят, Маргарет Тэтчер смотрела и сказала, что лучшего Холмса она не видела. Дунскому и Фриду удалась гениальная вещь: они раскусили Ватсона. Они придали ему характер. Сделали из него чуть-чуть заторможенного, но благородного взрослого мальчишку. Даже Конан Дойл говорил, что он писал все это для мужчин, которые остались мальчиками, и для мальчиков, которые еще не стали мужчинами. — Как вы решили снимать Ливанова? — Я снимал его в "Ярославне — королеве Франции". Несмотря на то что он там пьяный, лохматый, усатый, грязный скандалист-рыцарь, я увидел в нем тягу к позерству, умение носить крахмальный воротничок и это взрослое мальчишество. — А были еще пробы? — Нет, я всегда хотел снимать только его. И мне же его не утвердили. Более того, я под честное слово снял некоторое количество материала, чтобы показать Центральному телевидению. Более того, они меня даже заставили делать пробу — я пробовал Кайдановского, классического Холмса. — Чем их не устраивал Ливанов? — Это же элементарно... (Смеется.) Они не могли представить, что человек с таким голосом может быть Холмсом. А Виталий Соломин — это просто удача. Он вылитый эдинбургский англичанин: они все рыжие, веснушчатые руки, красные шеи, курносые носы... — С кем вы после сериала дружите ближе всех? — Я с актерами вообще не дружу. И никогда у меня не было романов с актрисами. Я со всеми актерами на "вы". Даже с теми, с кем работаю многие годы. Должна быть дистанция. Я должен быть свободен — и они должны быть свободны. Я обжегся в начале пути, когда мы все "перетыкались", — панибратство началось такое! Я потом от этого панибратства не знал куда деваться, набирая следующую съемочную группу... — А вы таким образом не ограничиваете себя в дружбе? — Я не знаю, но я не нуждаюсь в дружбе. У меня есть круг близких друзей. — Столько у вас в фильмах хороших актерских работ! Кажется, что без дружбы такого бы не произошло... — Ко мне они идут охотно, с первого раза, никто не заламывает безумную сумму. Может, потому, что со всеми на "вы", кстати говоря. — Какой ваш по счету фильм о Шерлоке Холмсе? — Этих фильмов — двести с чем-то, может, даже к тремстам подбираются. Я ничего специально не смотрел. Кстати, на старости лет Конан Дойл зверел, когда ему напоминали о Холмсе. Он терпеть не мог разговоров на эту тему. Ему казалось, что на самом деле он приличный английский писатель, который написал довольно большое количество романов, пьес, научных трудов, огромный том по спиритизму, известный во всем мире... Но как только речь заходит о нем, все говорят: "Это — автор "Шерлока Холмса". — Вы не звереете? — Я зверею. Мне тоже кажется, что я сделал еще несколько приличных картин. — Правда, что вы были секретарем парткома "Ленфильма"? — Правда. В горбачевскую перестройку. Я горжусь, что я поработал там какое-то время. Я выгнал нескольких действительно жуликов и негодяев — никаких сил ни у кого не хватало, чтобы их выкинуть, а самое главное — я подружился с горкомом по части жилья и закрыл полностью жилищную очередь на "Ленфильме". Я получил сто квартир — и все люди расселились. И все это помнят. Но кому нужно, тот не упускает случая ткнуть меня в мое парткомство. Конкретный пример с Наташей Андрейченко — анекдотический. Она в интервью по телевидению сказала, что должна была сниматься в "Зимней вишне", но Масленников как секретарь парткома отстранил ее от роли за связь с иностранцами. Все правда, только все наоборот. — А что было на самом деле? — Я хотел снимать Андрейченко. Вторым номером у меня шла Лена Сафонова. Я представил их худсовету: три или четыре актрисы пробовались. Все сошлись на том, что лучше всех — Андрейченко. Она приезжала на примерки... Потом мы выехали в экспедицию в Выборг. Проходит день-два-три, неделя. Она не появляется. Стали искать ее. Мы знали, что американцы в это время снимали в Суздале про Петра и она там снималась, у нас была договоренность со съемочной группой, что с такого-то времени она переезжает к нам. Не едет и не едет. Тогда нам из той группы сказали: "Вы ее и не ждите. У нее такой роман с Максимилианом Шеллом, что она и нас всех послала подальше". Не ждите, значит, не ждите. Кто у нас там вторая? Сафонова. Приехала Сафонова, стала сниматься... — Я слышала, что Лена видела ваши глаза и разочарование в первый съемочный день? — Это не разочарование, а озабоченность. У нее были проблемы с зубами. Я даже остановил съемки и повез ее в стоматологический институт на Невский. Она курила как сумасшедшая: кофе и курит, кофе и курит. Вообще женщина должна иметь хорошие зубы. Обязательно. Категорически. Любая. — А что же Андрейченко? — Я не был секретарем парткома уже — тут она передернула, — но я действительно устранил ее от роли. Если бы она снималась, была бы другая картина. Хуже или лучше, я не сужу, но достоинством сценария, который написал Владимир Валуцкий, была его пластичность. Возможность прилаживания к характерам разных исполнителей. — А что за история с Шакуровым? Он же должен был сниматься? — Очень просто. Он хотел сниматься с Андрейченко, и только. И я вызвал как палочку-выручалочку Виталия Соломина. Еще долго думали: туда ли попали? Благодаря ему мы на самом деле вытянули всю эту историю до проблемного звучания. Он сыграл то, что было заложено в сценарии: мужское покаяние, наше признание в том, какие мы мерзавцы и как на самом деле вся наша жизнь зависит от женщины. Именно поэтому картина стала такой популярной в женской аудитории. До этих новых времен жизнь полностью зависела от женщины. Мужики же ничего не делали — курили, пили, ходили от бабы к бабе... Тогда была целая вереница фильмов об одиноких женщинах. И статистика была ужасная: половина женщин в Советском Союзе была не замужем, и половина этой незамужней половины была с детьми. — А у Лены Сафоновой тогда еще не было детей? — Не было. У нее первый роман, который привел к рождению Ваньки, состоялся в Америке, когда мы там снимали американские сцены к "Зимней вишне-2". На третьей "Вишне" у Лены уже был Ваня, она опять была беременная, и мы ждали, когда она родит — уже Сашку, от французского мужа. У них какие-то запутанные отношения, но надо сказать, что Лена тоже человек очень непростой. Она сложная женщина. Не в плохом смысле. Просто ее всегда сопровождает какая-то проблема. Она не умеет жить легко. Она не легкомысленный человек. А все-таки в жизни надо быть полегче. — А как жить полегкомысленнее, объясните? — Это от характера зависит. Я просто знаю, что легкомысленные люди дольше живут. Веселые люди живут дольше. Конкретные примеры — актеры, которых я снимал: Сергей Александрович Мартинсон и Рина Васильевна Зеленая. Они все переводили в шутку, поэтому были такие долгожители. Нельзя ходить насупившись. Это вредно для здоровья. Полегче нужно, полегче... — А вы женаты? — Да, один раз. — В студенчестве, с филфака? — Да. — То есть вы основательный, стабильный. Не легкомысленный человек?.. — Нет, я в общем легкомысленный. У меня есть ребенок от другой женщины, с которой я общаюсь и ращу ребенка. Девочке — семь лет. А мне в следующем году будет 70. — Жена знает? — Жена знает. Все знают — и сын, и старшая дочь, никакого нет секрета. Драма не драма — конкретная жизненная ситуация. — Похоже на "Зимнюю вишню" получается? — Да. И девочку зовут Катя, как во втором фильме. — Это после "Зимней вишни" приключилось? — Все параллельно. Сила первой "Вишни" — в нашей с Валуцким бесстыжей откровенности. Рассказывалась подлинная история — что у него, что у меня. Через это, по-моему, проходит каждый мужчина. В силу мужской полигамии. Видоизменяются формы любви. Особенно это опасно, когда мужчина и женщина — ровесники. Жена, если она ваш ровесник, постепенно превращается в мать этого мужчины-мальчика. Не случайно народная традиция, да и религия настаивают, чтобы была значительная разница в возрасте — лет 15 надо. Чтобы сбалансировать все эти биологические процессы. — То есть вы с Валуцким подошли к фильму со своими историями? — Валуцкий просто написал свою историю, а я это дело воплотил, потому что я его понимал (смеется). — Чем ваши детишки занимаются? — Одному детишке, между прочим, 47 лет. Он — архитектор, кандидат наук, его тема — полярная архитектура. Он такой архитектор-теоретик. Много ездил в Канаду, Норвегию, Финляндию — с лекциями. Он знает очень много языков — эстонский, финский, английский, немецкий, шведский — и сейчас занимается французским. Его жена — специалист по английской филологии и преподает в Америке, и внучка моя старшая, их дочь, тоже в Америке. А дочка — на 13 лет моложе сына, замужем, Манька у них есть — замечательная, смешная, в 6-м классе. У них все хорошо. — Они признают Катю? — Да. Я в принципе не признаю такого понятия, как аборт. Раз так случилось, значит, Бог послал. И очень хорошо. Замечательная у меня Катька, в этом году пойдет в школу. — Какая интересная судьба... — По-моему, если каждого человека разговорить, у всех примерно будет в этом роде. Кстати, у Валуцкого тоже девочка, Саша. — В общем, у каждого своя "вишневая" тема? — Ситуации очень похожие. Идем ноздря в ноздрю. Он чуть опережает, он более шустрый. — Куда пропал ваш последний сериал по роману Хмелевской "Что сказал покойник"? Он так давно, мне кажется, снят... — В этом году я сдал последнюю, 10-ю серию, а начинали мы в 97-м. Очень быстро сняли, месяцев за семь, потом в дефолте исчезли деньги, года полтора мы ждали — наконец деньги появились. Это не похоже на всю телевизионную продукцию. Мы снимали в Греции, во Франции, в Дании, в Польше, в павильонах на "Мосфильме". С размахом все сделано: вертолеты, самолеты, пулеметы — чего там только нет. И самое главное — никаких убийств, никаких гадостей. Сейчас разбираются между собой телеканалы, так что фильм скорее всего появится в сентябре. — Тоже иронический детектив? — Я считаюсь теперь специалистом по ироническому детективу, а взялся за "Покойника" только из-за того, что там тоже занятный женский характер, просто поразительный. Я не нашел среди наших актрис той, кто бы полностью соответствовал этому характеру, поехал в Польшу и выбрал там Марту Клубович. — А что за мания у нас — ездить в Польшу за артистами? Наших что, нет? — Русские актрисы не менее талантливые, и даже более, но они другие. Польки — женщины очень самостоятельные, более уверенные. В наших женщинах все-таки сидит какая-то неуверенность. Какой-то комплекс, связанный с нестабильностью жизни. И в польках есть шик. Не шарм, не обаяние, а — шик! Марта замечательная, мы с ней подружились. Вот с ней мы на "ты". Но с ними это происходит как-то естественно. — Кто вам ближе: ваши женские персонажи или мужские? — Конечно, женские. Женщина как структура гораздо интереснее, сложнее и лучше мужчины. Биологически женщина в 60 раз сложнее мужчины. У нас же все просто. "Наше дело не рожать — сунул, вынул и бежать", как говорит русский народ. У нас все компенсируется силой и умом, сухой логикой. Женщина думает сердцем. — Ваш любимый персонаж из всего, что вы сняли? — Я вообще не поклонник своего творчества. Я воспитал в себе холодный разум в отношении к работе. Я знаю там все секреты. — Я поняла, что вы знаете все секреты не только в работе...
