МК-ВОСКРЕСЕНЬЕ Пикассо снимал слепки с ее ладоней и ступней. Фильм "Летят журавли" получил 12 премий мира. В 57-м она была королевой Канн. И она осталась легендой. Татьяна Евгеньевна Самойлова. —Ваш сын Дима живет в Америке? — Да, он доктор. Он сказал: "Мам, или я буду человеком, или не буду". Собрался синклит: бабушка, дедушка, мой брат и я. Мы сказали: "Да". Так он стал студентом университета в Мичигане. — Решили эту проблему дома? — Да, не государство, а мы сами. Там он учится, познакомился с Мартой, своей женой, она американка. — Вы как это пережили? — Я была очень расстроена, плакала: "Митька, что же я одна буду делать без тебя?" Он сказал: "Мама, но надо же становиться на ноги, надо быть мужиком. Не можешь же ты меня кормить?" Он очень много болел в детстве. Всей жизнью я заплатила за него, чтоб только он встал на ноги. — Он — единственный? — Единственный. — Сколько вам было тогда? — 35 лет. — Это после "Анны Карениной"? — Сразу после. За мной ухаживал администратор Театра киноактера Эдуард Машкович. Еврей, семит. В общем, моей национальности. Мы же полукровки с братом. У нас мама — чистокровная еврейка, а отец — чистокровный русский. — Вы были женаты? — Все как положено — зарегистрировались. Он намного моложе меня. Выглядел очень юным. Жить было негде. Надо было волноваться за получение квартиры. Помогали папа, мама, хлопотали перед Моссоветом. Митька родился очень большой — 4.900. — А до этого вы не хотели детей? — Очень хотела, но не получилось. От моей любви ничего не получилось. — Правда, что ваш отец Евгений Самойлов был первым лауреатом Сталинской премии? — Да, за "Щорса" он получил в 41-м году. Вот мы разбогатели! Мы были не бедными. Мама работала инженером на заводе, папа очень много снимался. Деньги были... Сталинская премия — это хорошие деньги. Сто тысяч мы получили. Булка стоила тогда три копейки. — То есть вы росли в обеспеченной семье? — Я всегда была обеспечена. Мне дали все. Я очень любила балет, но я была сердечницей, и мне запретили. Даже физкультурой нельзя было заниматься, а я бегала стометровки, занималась баскетболом и волейболом. В общем, мне все запретили врачи. — Одевали вас дома, баловали? — Баловали очень. Дети всегда были в достатке. В санатории нас вывозили на солнышко. Мама чудная хозяйка — шила, вышивала. Мама, когда я родилась, кормила еще двоих — столько у нее было молока. Так что она великая у меня. Если бы не война. Мы болели, потеряли во время войны всех — бабушек, дедушек, прабабушек. Дед со стороны отца — путиловский рабочий. По маминой линии — отец энергетик, а мать эсерка, родила ему троих детей. И все это резанул фронт. — Как вас заметили? — Я занималась художественной самодеятельностью, читала под аплодисменты. Сказала папе: "Я хочу стать актрисой, можно?" Папа застеснялся, ответил: "Посмотрим". — Не хотел? — И мама не хотела. Я изучала английский, хорошо его знала. Но пошла в Щукинское училище. Туда пришли помощники с "Мосфильма", и нас всех забрали в кино. Нас сразу начали снимать. Мы нравились, нравились наши лица. Я была безумно увлечена ролью в "Летят журавли". И я уже тогда была замужем. Моим мужем был Василий Лановой. — Вы учились на одном курсе? — Да, в Щукинском училище. Мы сдавали вместе экзамены, посмотрели друг на друга — он карими глазами, я черными, он спросил: "Кто вы?" Я ответила: "Я — дочь Евгения Валерьяновича Самойлова и Зинаиды Ильиничны Левиной". И мы приехали к нам домой. И начался роман. — Вы быстро поженились? — Быстро. — Это первая любовь? — Первая. Пара мы были чудная (пауза). Он был очень красивый. — Сколько вы были вместе? — Шесть лет. У меня уже были "Мексиканец", "Летят журавли", у него — "Аттестат зрелости", Павка Корчагин и "Алые паруса"... А потом я улетела во Францию на Каннский кинофестиваль, и мы сразу расстались. — "Летят журавли" до триумфа в Каннах ведь сильно топтали у нас и по вам прошлись? — Писали, что это хулиганская любовь, что это не героиня. А как может быть героиней девочка, которую война застала врасплох? Была просто травля, поэтому, когда мне дали приз за лучшую женскую роль в Каннах, я обрадовалась очень. Я очень жила этим образом. — Канны произвели ошеломляющее впечатление? — Конечно. Я обомлела от этой роскоши и красоты. У меня так забилось сердце, и они поняли, что я красивая очень. Меня сразу со всеми познакомили, а это Даниэль Даррье, Софи Лорен, Джина Лоллобриджида, Шарль Буайе, Юл Бриннер. — Вы общались с ними без переводчика? — Я свободно говорила по-английски. — Говорят, на вас положил глаз Жерар Филип? — Неправда. Он устраивал прием в Париже и прислал мне в подарок брошку и часы. И сказал: "Это прекрасная актриса". Я не общалась с ним. — Вас в Каннах пасли кагэбэшники? — Нет, но в делегации был один комсомольский человек — он даже не разрешал нам надеть купальники и поплавать. — А что еще не разрешалось? — Все-таки еще капитализм свирепствовал во Франции, поэтому многое не разрешалось. Но когда я увидела всю роскошь, которой были переполнены Канны, все это было куплено мной. Я встретила в посольстве человека, с которым папа учился в школе. Он сказал: "Таня, у меня много денег. Что хочется, говори, я все тебе куплю". Я ответила: "Белье". Я купила белье, шубу купила себе норковую белую... Я уезжала из Канн с шестью чемоданами. — Кто вас встречал на родине? — Мама с папой и брат. — Говорят, у вас было много заграничных предложений? — Они смотрели и просто диву давались, какая я прекрасная, и хотели меня заграбастать в Америку. Много было предложений. Сергей Павлович Урусевский привез целый портфель и сказал: "Таня, надо заканчивать институт, надо получать диплом и надо работать". Я сказала: "Хорошо". — Не обидно? — Мне предлагали сниматься в Америке в "Анне Карениной" с Жераром Филипом, но я подумала и ответила: "Я не Анна Каренина". Я не знаю, почему тогда я так ответила. Но меня пригласили французы в фильм "Леон Гаррос ищет друга" по сценарию Сергея Владимировича Михалкова. Я играла русскую певицу, влюбленную в русского летчика. Снимали у нас, в Сибири. — А "Анна Каренина" прошла мимо? — Да, но пришел Михаил Ильич Ромм, который меня приглашал сниматься в фильм "Девять дней одного года". Он сделал пробы и сказал: "Тань, так улыбаться может только Анна Каренина... Я буду снимать тебя в "Анне", а сюда возьму какую-нибудь современную актрису". — "Хорошо, я буду вас ждать". Этот фильм не состоялся. А меня отправили тут же в Венгрию сниматься в "Альба Регии", в военной картине. Я снималась на двух языках — на русском и венгерском. Там я и познакомилась с Валерием Дмитриевичем Осиповым, который был известным журналистом и писателем и писал этот сценарий вместе с венграми. И с Валерием Дмитриевичем мы приехали в Москву. — Он был вашим вторым мужем? — Да. — После триумфа в Каннах власти переменили свой взгляд на картину? — Нет. Хрущеву я не нравилась. — Он это как-то выражал? — Он сказал: "Проститутка". Всем дали звания, ордена, медали, у меня ничего не было. — Вас, говорят, за "Летят журавли" на родине наградили значком "За отличную работу"? — Они любят награждать всякими орденами. У меня полный ящик лежит. Сейчас, правда, это помогает в связи с пенсионным возрастом — получать бесплатно билет на железную дорогу. — Странно, что к вам так относился Хрущев. — Он не любил актеров и актрис. Это ужасно. — Он не влиял на вашу судьбу? — Он не любил меня, но на ролях это никак не отражалось. — А Брежнев как к вам относился? — Он меня обожал. Мы навещали его, когда он был уже плох, — Вульф, я, Галя Волчек (пауза). Кино — это великая сила. Я счастлива, что я была в кино. След неизгладимый. — А что случилось, почему дальше не пошло? Как будто в вашей судьбе что-то сломалось? — Я занемогла. Мы разменялись — я получила квартиру на Васильевской, а папа — на Малой Бронной. Я — одна. Мама умерла. Митька улетел. Вот тогда я занемогла. Я начала концертировать. Мы проехали всю Сибирь, назывался концерт "Кинематограф смеется, кинематограф плачет" (пауза). Я приехала — у меня заболели зубы... — Вы переживали, что вас нет в кино? — Переживала, очень переживала. Но умер Сергей Павлович Урусевский, умер Михаил Константинович Калатозов. Это было ужасно. Просто ужасно. — Вас покинули люди, которые вас поддерживали? — Да, да... — А были за это время хорошие предложения? — Нет. — А как вы сами объясняете такую свою судьбу в кино? — Мне всегда говорили: "Таня, не снимайся везде, не порть свою репутацию". Пусть снимаются мужчины, у них есть на это силы (пауза). Года четыре назад я пришла к Райхельгаузу, он мне предложил сыграть старуху, сторожиху дачи. Дали мне какую-то шинельку, какие-то сапоги, шапку-ушанку, плюется она и спит. — Когда Зархи предложил вам Анну Каренину, как вы на этот раз отнеслись к этой роли? — Я была безумно рада. Я плакала. Я пришла и сказала: "А вдруг я не понравлюсь вам?" Я была уже немолодая, мне было 32, многие актрисы пришли пробоваться — Быстрицкая, Ларионова. Зархи сказал: "Я пишу сценарий на Самойлову, извините меня". Два года шла работа над сценарием, и два года мы еще снимали. Четыре года ушло. — Вы знали, что Вронским будет Лановой? — Да. Зархи писал на меня и на Ланового. — Он знал, что вы были женаты? — Да. — Он понимал, что это деликатный момент? — Понимаете, искусство есть искусство, а жизнь есть жизнь. Нельзя эти две вещи путать. Искусство — это вещь прекрасная, а жизнь... (через паузу). Любовь ведь первая, она проходит очень быстро, и жизнь очень быстро проходит. Очень... — Как вы увиделись с Лановым? — Мы посмотрели друг на друга, улыбнулись — Васька ведь коварен очень — и обрадовались. — До этого вы долго не виделись? — Долго. Но мы равнодушны. И он равнодушен. — Простите за вопрос: вы тяжело расставались? — Да, я рыдала, и он плакал. — Но это было необходимо? — Да. — У вас три брака? — С Лановым шесть лет, с Осиповым — четыре и шесть лет с Машковичем. — Больше не было? — Нет. И не будет больше никогда. — Устали? — Устала. — Какая была ваша последняя роль? — В 84-м году я снималась на Украине в фильме об изобретателях, облученных лазером. Назывался он "Солдаты без мундиров". — Дальше, получается, огромный перерыв? — Перерыв большой, очень большой. — Переживали? — Очень переживала. — Никто не помогал? — Нет. — Чем было заполнено время, когда вы не снимались? — Домом, домашними делами. Чтение, ходила в театры. — Было ощущение, что вас кинули, бросили? Что вы были достойны большего? Вас ведь могли снимать и снимать с таким лицом. — Но ведь много же актрис в Советском Союзе с хорошими лицами! Мне не обидно. Я наигралась. — Какой был самый тяжелый период в вашей жизни? — Самый тяжелый период жизни — потеря моей мамы. — Она много прожила? У вас ведь семья долгожителей. Папе — 87 сейчас? — Да. Чувствует себя хорошо, он долгожитель. Старенький очень. Он и стирает, и готовит. Играет в театре и не собирается оттуда уходить. 70 лет они прожили вместе с мамой (пауза). Давление, гипертония. Мама не выдержала... Родители всегда поддерживали меня в трудную минуту. — А о чем вы вспоминаете как о самом большом счастье? — Рождение ребенка, наверное, — самое большое счастье. Это великое счастье. Более великого я не знала. Более родного, чем муж и чем сын, — ничего нет. Поэтому, я вам говорю, отсчет времени идет уже совершенно другой — не по линии искусства, а по линии судьбы, жизни. — Вы религиозный человек, вы ходите в церковь? — Да. Я поверила. Это недавно произошло, после отъезда Мити. — Многие считают, что вы существуете как-то отдельно от людей? — Неправда. Просто я никогда не выступала с трибуны. Я общительный человек. — С кем вы больше всего общаетесь? — С братом и папой. — То есть если вы заболеете... — То все сама. — Какой у вас распорядок дня? — Я люблю вставать рано — в шесть или в семь, а ложусь часов в девять или в десять. — Готовите? — Я люблю геркулесовую кашу. — Вы о чем-то жалеете? — Я жалею, в общем, о том, что жизнь прошла. Настала вторая половина — тяжелая. Надо становиться долгожителем, надо любить жизнь. — А до этого вы ее не любили? — Я была полна искусством. Жалко немного, что я не в театре. Если бы я была в коллективе и в хороших руках, все было бы великолепно. Я бы не скучала по кино и не грустила. — На что вы живете? — Мне тяжело... Зарабатываю концертами. — Вам нормально, что вы живете одна? — Нет, мне грустно. — Вы можете не допускать человека до себя? — Конечно. — Скажите, вы за что-то вините себя сами? — Может быть, за то, что слишком много работала. Я не была бы так надорвана. Трудный век настал. И, конечно, в этом веке уже не появиться, не показаться (пауза). Я очень люблю наше 19-е столетие. — Может, вы просто не совпали со временем? — С атомным веком не совпала, это точно. — Это от мамы? — Нет, мама была за космонавтику. Она всю жизнь проработала энергетиком. Просто я сентиментальный человек, я люблю искусство, но сейчас я люблю жизнь. Сейчас я думаю, хоть бы живой быть. — Татьяна Евгеньевна, просто предположение. Вам не кажется, что вы поверили в какую-то иллюзию? Что это будет вечно? Успех, слава, красота, обожание? — В кино без иллюзии нельзя. В кино все должно быть красиво. Только тогда это — кино. С жизнью его путать нельзя. Жизнь — это жизнь. Вот я сейчас встречаюсь с вами какая я есть — разве я интересна сейчас? Нет. И я это знаю. — Какой вы себя больше любите — той, которая осталась на экране? — Сейчас я полюбила себя. Митька красивый у меня (смотрит на фотографию сына). Всю красоту забрал... Меня поздравил с днем рождения Ельцин, сказал: "Такие яркие образы вы создали!" Я сказала, что это повторить невозможно, что это останется навсегда.
