МК-ВОСКРЕСЕНЬЕ Август 39-го... Через считанные дни германские войска вторгнутся в Польшу. Британия и Франция объявят войну Германии. И начнется Вторая мировая... А еще через несколько недель Красная Армия перейдет польскую границу, и в Бресте состоится парад немецких и советских войск, празднующих победу над Польшей. Но пока Гитлеру надо преодолеть последнее препятствие — заполучить гарантии от Сталина. И это ему удалось. Гитлер получил не только безучастного свидетеля. Он приобрел соучастника. О том, как это все происходило, рассказывает очевидец и участник тех событий — адъютант Гитлера от люфтваффе полковник Николаус фон БЕЛОВ, автор воспоминаний "Я был адъютантом Гитлера". Действующие лица: Адольф Гитлер — фюрер Третьего рейха; Иоахим фон Риббентроп — министр иностранных дел; д-р Йозеф Геббельс — министр пропаганды; Генрих Гофман — личный фотограф фюрера; Гендерсон — британский посол в Берлине и другие. Место действия — Оберзальцберг (Бавария), резиденция Гитлера "Бергхоф"; Берлин, имперская канцелярия. За кадром — Москва, Кремль. n n n 12 августа Гитлер дал приказ о сосредоточении и развертывании вермахта против Польши и назначил "день Х" на субботу 26 августа. По мнению фюрера, Польша совершенно изолирована и недели через две после нападения рухнет. За этот срок Англия и Франция никакой ощутимой помощи ей оказать не смогут. А если Англия все-таки вмешается, тем самым она поставит на карту существование своей мировой империи. В этом случае Гитлер хотел напасть на Польшу, несмотря ни на что. Россия будет держаться нейтрально. Ее интересуют только прибалтийские государства и Бессарабия. Гитлер больше уступать не желает. Но тут произошло еще одно чудо, начало которому было, как казалось, положено 19 августа. Германо-русское торговое соглашение было уже подписано. Однако переговоры снова и снова затягивались, ибо фюрер не хотел пойти навстречу советскому желанию насчет политических договоренностей. Гитлер позволил Риббентропу убедить себя в том, что заключение с русскими пакта о ненападении — последний шанс в случае германо-польского конфликта не допустить вмешательства в это столкновение Англии. Вот тогда-то фюрер и предложил Сталину как можно скорее принять Риббентропа. Согласие Сталина принять Риббентропа 23 августа было получено в "Бергхофе" 21-го вечером. Гитлер знал, что уже довольно продолжительное время англо-французская военная миссия ведет в Москве переговоры с высшим командованием Красной Армии. В этот вечер он долго совещался со своим министром иностранных дел и дал ему последние указания для бесед со Сталиным. Риббентроп видел себя уже у цели своих многомесячных усилий, стоящим у истоков новой мирной эры в Европе. Гитлер 22 августа в 12 часов дня выступил перед собравшимися в большом холле его резиденции генералами и адмиралами. Гитлер говорил почти два часа по написанному им самим краткому конспекту-памятке. Главная цель его речи состояла в том, чтобы заручиться доверием генералов к его решению напасть на Польшу. Он с большой убедительностью дал свою оценку положения с учетом всех политических, военных и экономических факторов отдельных европейских государств. Величайшее ошеломление и удивление вызвало его сообщение о том, что Риббентроп уже находится на пути в Москву с целью заключить со Сталиным пакт о ненападении. После этого заявления объявили перерыв на обед. Союз с Россией был встречен высшими офицерами вермахта (все они знали Красную Армию по сотрудничеству с нею во времена рейхсвера) с пониманием и симпатией. Чувствовались своего рода разрядка и облегчение. Во второй половине дня Гитлер говорил о некоторых тактических и оперативных подробностях. Он потребовал от командного состава суровых действий и гибкой тактики, подчеркнув свою веру в германского солдата и быструю победу в Польше. Пусть весь мир возымеет уважение к боевой силе германского вермахта, ибо огромное столкновение позднее — неизбежно! Хотя я знал, что некоторые генералы настроены против Гитлера и его политики войны, а отдельные пункты в его оценке обстановки так и остались открытыми, никаких вопросов или контраргументов не последовало. Несомненно, союз с Россией заткнул рот некоторым скептикам. Когда Гитлер на следующий день утром раньше обычного появился на террасе "Бергхофа", где его ожидал личный штаб, он прежде всего задал вопрос, есть ли известия от Риббентропа. n n n Германское посольство в Москве сообщило о прибытии Риббентропа в советскую столицу. Встреча в Кремле начнется в 18 часов. Настроение у Гитлера в тот день менялось в зависимости от того, с кем он разговаривал или какие донесения получал из МИДа, а также от сообщений прессы. К вечеру напряжение усилилось. Гитлер всеми мыслями и помыслами был вместе с Риббентропом в Москве и час от часу становился все беспокойней. Около 20 часов он приказал запросить посольство в Москве, но получил лишь лаконичный ответ: переговоры идут. На Оберзальцберге подходил к концу великолепный теплый летний день. Двери на террасу были широко распахнуты, а Гитлер со своей свитой часто прогуливался на воздухе. Чтобы скоротать время ожидания, он, разговаривая (в частности и со мной), то появлялся на террасе, то уходил. Эти часы впечатляющих встреч с ним навсегда остались в моей памяти. Поводом для разговора послужил, казалось бы, его безобидный вопрос о силе и вооружении польской авиации — в состоянии ли она совершать воздушные налеты на Берлин. Ведь в конечном счете расстояние от польской границы до столицы рейха не составляет и 150 км. Я считал исключенным, чтобы польские авиационные соединения после неожиданных германских атак в день нападения были бы еще в состоянии совершать воздушные налеты на германские города. На это Гитлер ответил: "Наши первые удары в воздухе и на земле должны быть эффективны и поразить весь мир". Затем Гитлер перешел к теме дня: после обнародования германо-русского пакта о ненападении у всего мира замрет дыхание. Я сказал фюреру, что отношусь к готовности Сталина пойти на это соглашение с недоверием. Могу себе представить, какие у него при этом недобрые задние мысли! На это Гитлер ответил: он считает договор своего рода браком по расчету. Разумеется, со Сталиным надо всегда быть начеку, но в данный момент он в пакте с ним видит шанс устранить Англию из конфликта с Польшей. Пока мы вышагивали по террасе взад-вперед, вся северная часть неба окрасилась сначала в цвет топаза, затем стала фиолетовой, а потом внушающей мистический ужас багрово-красной. Первоначально мы подумали, что где-то вспыхнул огромный пожар. Но когда все небо на севере озарил красный свет, мы поняли, что имеем дело с весьма редким для южной Германии природным явлением. Я сказал Гитлеру: это предзнаменование кровавой войны. В ответ он произнес: "Если это так, то пусть она наступит скорее! Чем больше теряется времени, тем больше будет крови". Вскоре после этого разговора Гитлера позвали к телефону. Риббентроп сообщил о позитивном ходе переговоров и задал конкретный вопрос насчет разграничения сфер обоюдных интересов. Сталин претендует на прибалтийские государства: Литву, Эстонию и Латвию. Гитлер бросил взгляд на быстро поданную ему карту и уполномочил Риббентропа принять советскую точку зрения. Прошло еще несколько часов, прежде чем Риббентроп в новом телефонном разговоре, состоявшемся в 2 часа утра 24 августа, сообщил о подписании пакта о ненападении. Гитлер поздравил своего министра иностранных дел и сказал нам, окружавшим его: "Эта весть разорвется как бомба!" Так оно и произошло. Ошеломление, удивление, ужас, недоверие и осуждение — так отреагировала общественность в Германии и во всем мире. Гитлер велел постоянно докладывать ему об откликах, пытаясь составить себе представление о том, какое именно действие произвело это соглашение на Англию, Францию и Польшу. Во второй половине дня 24 августа Гитлер вылетел в Берлин, где ожидал в имперской канцелярии возвращения Риббентропа из Москвы. Сразу же по приземлении Риббентроп явился к нему. Он шагал как триумфатор, и Гитлер сердечно приветствовал и поздравил его. Затем фюрер вместе с ним и Герингом удалился к себе для продолжительной беседы, Риббентроп рассказал о Москве и положил подписанный им договор на стол перед Гитлером. Вырисовался новый раздел Польши. В течение вечера я слышал много всяких мнений насчет возникшего положения. Риббентроп был твердо убежден в том, что германо-русский договор создал новую базу для успешных переговоров с Польшей. Но в первую очередь он воспринимал подписанный с Россией сроком на 10 лет пакт о ненападении совершенно всерьез. Риббентроп находился под большим впечатлением от Сталина и переговоров с ним. По его описаниям, Сталин был личностью более крупной, чем "чванливые" британские политики. Германия должна искать вновь стык своей политики там, где нашел его Бисмарк, когда его политика в отношении Англии застряла на мертвой точке. Эйфорию Риббентропа насчет договора о союзе с русскими Гитлер не разделял. Этот договор служил фюреру только тактическим маневром в рамках его политики; он надеялся, что и для Сталина — тоже. Если Гитлер в те дни не высказывал этого открыто, то по его репликам все же можно было отчетливо понять, что вся его внешняя политика и дальше служит только одной цели: разгромить большевизм. В этом пункте он и тогда, и потом выступал против воззрений Риббентропа. Ужин вместе с Гитлером прошел еще полностью под знаком мира. Московский договор оценивался всеми как новая ошеломляющая неожиданность в его политике, а Геббельс с помощью прессы способствовал истолкованию этого шага как нового доказательства гениальности фюрера. Он сидел за большим круглым столом напротив Гитлера и всячески подначивал вернувшихся из Москвы командира самолета Баура и личного фотографа фюрера Генриха Гофмана поделиться своими впечатлениями и подробно поведать обо всем виденном. Оба они стали "героями" этого вечера. Оказалось, Гитлер отправил Гофмана по его просьбе сопровождать Риббентропа против воли министра. Более того, фюрер даже поручил своему лейб-фотографу передать Сталину привет от себя лично. Гофман обрисовал интересный облик русского диктатора, а также атмосферу в его окружении. Рассказы всех участников поездки звучали положительно, как будто они старались повлиять на изменение представления Гитлера о большевизме в лучшую сторону. Фюрер слушал внимательно, но повлиять на себя не дал. Геббельс же воспользовался случаем, чтобы атаковать Гофмана со свойственным ему цинизмом: мол, тот нашел в папаше Сталине хорошего собутыльника! Весьма знаменательно, в смысле момента изменения курса Гитлера по отношению к Сталину, прозвучала для меня одна реплика Риббентропа. Тот вне всякого сомнения хотел подчеркнуть ею, сколь правильно он разглядел еще весной политические намерения Сталина. Из всего лишь одной фразы Сталина, произнесенной 10 марта 1939 г. на XVIII съезде партии, Риббентроп заключил, что советский диктатор заинтересован поставить свою политику в отношении Третьего рейха на дружественную базу. Теперь же Сталин подтвердил ему: именно в этом и состояло его намерение. Эта реплика Риббентропа объяснила мне те намеки Гитлера насчет его новой установки в отношении к России, которые я услышал от него 16 марта при возвращении из Праги. Очевидно, Риббентроп уже тогда переговорил с фюрером и заручился его согласием на новый курс. Однако недоверие, которое питал Гитлер к планам Риббентропа и к поведению Кремля, у него осталось и не покидало на протяжении всего существования союза с Россией с 1939 до 1941 г. n n n 31 августа серую военную форму можно было видеть в имперской канцелярии гораздо чаще, чем в предыдущие дни. О том, что нападение назначено на 1 сентября, было пока известно только военным. Гитлер подписал совершенно секретную "Директиву №1 на ведение войны", в которой эта дата была зафиксирована в письменной форме. Нападение на Польшу должно быть произведено в соответствии с приготовлениями, сделанными по плану "Вайс" ("Белый"). Большое место в директиве уделялось указаниям относительно военных действий на Западе. Ответственность за их открытие возлагалась исключительно на Англию и Францию. В случае военных действий с их стороны всем составным частям вермахта приказывалось вести оборону и тем создать предпосылки для победоносного завершения операций против Польши. Во второй половине дня, в 16 часов, Гитлеру предоставилась последняя возможность отозвать свой приказ о нападении. Но никаких новых сообщений, могущих переубедить его, не поступило. Прежде всего ранним утром 1 сентября 1939 г. из обращения фюрера и рейхсканцлера к вермахту, немецкому народу и всему миру стало известно: Гитлер дал германским вооруженным силам приказ о нападении на Польшу. Дальнейшее мир узнал из его речи в рейхстаге, которую он произнес, впервые надев серый военный мундир. Эсэсовские слуги фюрера еще в связи с прежними поездками на маневры и на Западный вал приготовили ему, без его ведома, серый полевой мундир. Однако он категорически отказывается в мирное время сменить на него свою коричневую партийную форму. Теперь Гитлер вспомнил об этом сером мундире и надел его, чтобы, как заявил в своей речи, снять только "после победы". На левом рукаве у него была не повязка со свастикой, а нашивка с эмблемой СС. Рейхстаг встретил Гитлера бурной овацией и еще более громкими, чем обычно, выкриками "Хайль!", в течение всей речи вновь и вновь вспыхивали аплодисменты. Все действия германских правительств с 1919 г. против Версаля пользовались в стране популярностью. Но наступавшее в течение этого дня постепенное осознание того факта, что Гитлер начал на Востоке настоящую войну, отрезвляло умы, и немцы повсеместно прежде всего задавали вопрос: а что же теперь будут делать Англия и Франция? Несмотря на это, фюрера по пути в рейхстаг встречали с ликованием. На Вильгельмсплац собралась большая толпа. В помещениях имперской канцелярии наплыв любопытствующих усиливался с каждым часом. Все с напряжением ожидали последних известий от службы зарубежной прессы. Разговоры вертелись только вокруг одного вопроса: объявит ли Англия войну или нет? Высшие партийные функционеры придерживались взгляда, что Англия снова "блефует", иначе фюрер против Польши не выступил бы. Они еще не знали, что Гитлер дал приказ о нападении, полностью сознавая возможность войны с Англией. n n n Вечером 1 сентября послы Англии и Франции один за другим вручили ноты их правительств, в которых те заявляли о готовности выполнить свои данные Польше обязательства по взаимопомощи в том случае, если германские войска не будут отведены с польской территории. Положение становилось все определеннее и серьезнее. 3 сентября в 9 часов утра Гендерсон передал в имперское министерство иностранных дел ультиматум: с 11.00 Англия будет считать себя в состоянии войны с Германией, если к этому часу германское правительство не даст удовлетворительного заверения о прекращении военных действий и отводе своих войск из Польши. Несколькими часами позже аналогичный ультиматум вручил и французский посол. И тот, и другой ультиматум был объявлением войны. Во второй половине этого судьбоносного дня, когда идти на попятный стало уже невозможно, Гитлер, вышагивая вместе со мной взад-вперед по зимнему саду, дал себе волю и с озлоблением бросал слова насчет "близорукого поведения" британского правительства. Вдруг он прервал свое словоизвержение и спросил меня, при мне ли этот документ. Я подумал, что сейчас он даст мне какое-то поручение для ОКВ или люфтваффе. Но фюрер сказал, что должен написать обращение к немецкому народу. Не успел я даже предложить позвать одну из секретарш, всегда находившихся наготове, как Гитлер начал: "Партайгеноссен и партайгеноссинен!" Мне пришлось прервать его и спросить, предназначено ли это обращение только для членов партии. Мгновение помолчав, он бросил: "Пишите "К немецкому народу!". Затем фюрер стал диктовать, и я с трудом успевал записывать, так как стенографировать не умел. Заметив это, Гитлер стал диктовать медленнее, и главное мне зафиксировать удалось. Тем не менее я был рад, когда он закончил и стал по моим обрывочным записям диктовать уже машинистке. Напечатанный набросок я сразу передал ему, и он, подойдя к столу в курительной комнате, тут же принялся его править. Я стоял рядом с фюрером и глядел через его плечо. Эту сцену запечатлел Генрих Гофман, и я был неприятно поражен, когда на следующий день на первой странице берлинского издания "Фелькишер беобахтер" увидел этот снимок, который после войны принес мне немало неприятностей. n n n Для меня было несомненно одно: причина начала войны заключалась в решимости Гитлера уничтожить большевизм. Находясь вот уже более двух лет рядом с фюрером, я познакомился с его мыслями и взглядами по вопросам жизни народа, государства, партии, политики и ведения войны. На основе целого ряда пережитых мною событий я смог нарисовать себе картину тех причин, которые привели Гитлера к ошибочным решениям в последние недели перед тем, как разразилась война. В 1933 г. Гитлер вышел из внутриполитической борьбы победителем коммунизма в Германии. Свою единственную жизненную задачу как канцлера германского рейха он видел в уничтожении "еврейско-большевистской власти" в России. Там, на его взгляд, существовала единственная опасность для мирного будущего немецкого народа. Все политические решения Гитлера были ступенями на этом пути. В области внутренней политики для него главной целью в начальный период его успехов являлись социальный порядок и безопасность. Тесно связанной с его предрасположенностью к иллюзорному видению мира была его самоуверенность, доходившая до утверждения собственного мессианства. Еще до моего назначения в личный штаб фюрера мне доводилось с чувством неловкости слышать в публичных речах Гитлера его слова: он горд тем, что именно ему провидение предназначило быть фюрером немецкого народа. Позже и в более узком кругу, а также среди генералов он не раз говорил, что обязан выполнить поставленные перед ним задачи, ибо после него это сделать не сможет никто. Это заносчивое самомнение находилось в противоречии с его внутренней скромностью. Подобные противоречия проявлялись и тогда, когда он высказывал хорошо продуманные и проверенные взгляды: например, намерение считаться с возможностью войны на два фронта, т.е. идти на тот риск, за который его всегда наиболее резко критиковали. Летом 1939 г. Гитлер повторял: "Я разучился ждать, да и времени ждать у меня нет". Это нетерпение стало для него, а тем самым для германского рейха в последнюю неделю перед войной роковым. Гитлер недооценил своих врагов в Европе, но переоценил самого себя и совершенно непригодный для длительной войны на истощение вермахт. n n n Есть среди историков такое направление "еслибызм". Что было бы, если бы... Если бы Гитлер не развязал войны... Если бы Гитлер и Сталин, объединившись, ударили на Запад... Если бы Молотов и Риббентроп не подписали пакта... Картина современного мира была бы совсем иной — ни лучше, ни хуже, просто другой. Но 61 год назад произошло то, что произошло.
