Геннадий Хазанов — нетитулованный король смеха. Его королевство не передается по наследству, его владения нельзя завоевать, они везде, где говорят по-русски и любят посмеяться. Несмотря на это король — трагическая фигура.
Происхождение его дара — это какая-то особая реакция природы на страх человека перед жизнью. А для нашей страны, в которой уничтожение жизни было поставлено на поток, — это объяснение особенно актуально.
Все его титулы и маски — “выпускник кулинарного техникума”, пародист, любимец публики и власти, народный артист России — начинаешь особенно ценить тогда, когда узнаешь, что в реальной жизни все наоборот.
Студент эстрадно-циркового училища Геннадий Хазанов получил официальное обвинение в диссидентстве и, как результат, “волчий билет” — уведомление от “Росконцерта” не брать Хазанова на работу по всей территории СССР.
Из-за кино чуть не погиб в 85-м году. Во время съемок в дипломной работе одного студента ВГИКа на него упала стеклянная витрина, разрезала спину и чуть не лишила головы. Почти как по Булгакову.
Любимое число — 13. В свое время ездил на “Жигулях” с номером 13-39. Несуеверный. Однако, по словам знающих его “старших товарищей” — “с техникой не дружит”, мол “лампочки в его руках взрывались”.
Список жизненных коллизий этим, естественно, не исчерпывается.
Кабинет
Чтобы выйти из кабинета Хазанова, надо взяться за лезвие конька — это у него такая ручка на двери. Конек — как настоящий. Вроде знаешь, а в первый раз все же боязно. Так же, как и номерной знак автомобиля, висящий на стене за спиной хозяина, — вместо цифр надпись “Хазанов — 50”, создает забавную иллюзию, будто кабинет совмещен с гаражом.
Это смешно, но вовсе не потому, что он хочет смешить.
Просто в его интерпретации жизнь — абсурдна, в лучшем случае — парадоксальна, а это — смешит.
Смех всегда был одной из реакций беззащитного человека на ужас перед жизнью.
За ним, как за ширмой, скрывается трагическая сторона нашей действительности.
Поэтому, самое большое заблуждение — воспринимать Геннадия Хазанова как весельчака, с вечной улыбкой на лице. И не потому, что он невеселый и жизнь не располагает.
Как украсть фамилию
Я люблю сказку Шварца об украденной тени — уж слишком эфемерный предмет кражи показывает мастерство вора.
— Вы можете представить, что у человека можно украсть фамилию? — спрашивает неожиданно Хазанов.
— Нет.
— А у меня был такой случай, и не один.
— То есть.
— В 1988 году на концерте в Симферополе, на стадионе, где я выступал, ко мне подошел человек и спросил:
— Вы не будете возражать?..
— Против чего? — спросил я.
— Я взял вашу фамилию.
Я обалдел:
— Как это “взяли”?
— Ну как-как... Я — по паспорту Леонид Хазанов, хотя от рождения у меня совсем другая фамилия. Пришел в милицию, и за десятку мне поменяли в паспорте фамилию. Теперь я — Хазанов. Разрешите представиться.
И с тех пор этот человек уже не одно десятилетие колесит с концертами по всему СНГ под фамилией Хазанов. На вопрос: “Вы что, брат Хазанова?” — он, скромно опустив голову, отвечает: “Ну не сестра же”.
Геннадий Викторович достает из нижнего ящика стола сложенный квадратик бумаги: “Я сейчас вам покажу одну афишку, чтобы вы не думали, что я вас разыгрываю”.
Я разворачиваю, читаю.
“Народный артист России Геннадий Хазанов представляет Вилена Хазанова в программе... (далее следует название “шоу” и перечень разных персон, в нем участвующих, начиная с Бориса Ельцина)”.
— Это проделки все того же “брата”?
— Нет, это уже, наверное, “племянник”, потому что на “брата” по возрасту не тянет.
Я рассмеялся. Дети лейтенанта Шмидта бессмертны. Они могли бы написать хорошее пособие о том, как украсть фамилию.
Истории отрочества
— На последнем курсе эстрадно-циркового училища меня официально записали в диссиденты и рекомендовали отчислить из училища за исполнение нелитованного произведения, написанного кем-то из студенческой самодеятельности. Мне было двадцать с небольшим.
По поводу этого в эстрадно-цирковое училище пришло письмо из Росконцерта, в котором сообщалось, что меня не возьмут на работу ни в одну концертную организацию по всей территории Советского Союза, даже в Крыжополе. Кстати, вы знаете, что такой город есть на самом деле? Это не фольклор.
Спасибо директору училища Александру Маркиановичу Волошину, который не послушался грозного указа и разрешил мне окончить училище, хотя на полгода я был оставлен учиться условно. Меня лишили стипендии. Любой промах — и вон. Самое трудное было скрыть все происшедшее от мамы, объяснить, куда исчезла моя стипендия, и на что-то жить.
— А почему такой страх перед мамой? Или просто боялись огорчить?
— Вы даже не представляете себе, что вы спрашиваете! Сказать женщине, у которой муж был расстрелян как шпион, затем реабилитирован, что ее сына тоже обвиняют в антисоветчине со всеми вытекающими отсюда последствиями, было невозможно.
— Чем же закончилась история с “волчьим билетом”?
— Меня никуда не брали. А однажды мне позвонил Аркадий Хайт и сказал: “У Утесова ушел конферансье из оркестра — Петросян, он ищет замену”. Я пришел пробоваться. Несмотря на все рекомендации идеологического отдела, Утесов взял меня.
— Вы стали друзьями?
— Мы не могли стать друзьями — слишком большая разница в возрасте была между нами... Но добрые отношения у нас сложились. Он был у меня свидетелем на свадьбе, с моей стороны. А одним из гостей — Леня Якубович, с которым мы, кстати, вместе учились в инженерно-строительном. Была у нас такая троица друзей... Одного уже нет — Марка Спивака.
— Общение с Утесовым, наверное, многому научило?
— Помню, мы как-то обедали в ресторане, подходит к нам официантка, приносит блюдо. Леонид Осипович попробовал и отдает ей обратно. “Что?! Вам не понравилось, Леонид Осипович?” — обиженно спрашивает она. “Да нет, деточка. Просто это не надо кушать. Это уже говно”.
Репризы вылетали из него сами собой, без натуги. В этом он был абсолютным мастером.
Искусство быть находчивым
Искусство репризы — это особое искусство. Почему-то по аналогии с Утесовым я вспомнил давний рассказ Хазанова о съемках с Моргуновым в “Ералаше”, где молодой артист играл молодого учителя в некой латиноамериканской стране, пришедшего на свой первый урок в “трудный” класс. Евгений Моргунов — директор школы — никак не мог запомнить текст. Во время очередного дубля ему на большом листе написали русскими буквами иностранную фразу, которую он должен был проговорить... Фраза была короткая: “Эль пенсано лоро”. Когда скомандовали “Мотор!”, он, не разглядев шпаргалку, в ужасе крикнул, ударяя кулаком по столу: “Пенисом Лору!”. На съемочной площадке все полегли от смеха.
* * *
Рассказывают, когда однажды в Москве гастролировал Райкин, юный Геннадий всеми правдами и неправдами пробовал попасть в Театр эстрады на Берсеневской набережной. Билетов, как и полагалось, не было. Помогло повальное заболевание советских людей, включая кассиров, футболом. Хазанов позвонил в кассу и голосом Николая Озерова потребовал оставить ему билет. Голос подействовал — билет оставили.
* * *
На очередных гастролях Райкина в Москве Геннадий попал к нему на аудиенцию. В антракте спектакля в Клубе железнодорожников будущий абитуриент театрального института поинтересовался, что великий артист посоветует ему прочесть при поступлении. Артист, то ли желая пояснить мысль, то ли закончить разговор, произнес: “Я бы выбрал седьмую главу “Мертвых душ”. Юный Гена воспринял это как руководство к действию. Читал несколько раз, и не в одном институте. В итоге нигде не взяли. Когда допытывался, почему, отвечали: “Из-за отсутствия юмора и темперамента”. Только Александр Ширвиндт что-то в нем разглядел и посоветовал: “Вам бы на эстраду”...
При поступлении в эстрадно-цирковое училище читал уже “Записки сумасшедшего” из райкинского репертуара... И опять не взяли.
* * *
— Но все-таки судьба — индейка. Начинали как “конченый человек” — сын семьи “врага народа” и сам “враг”. Прошли через все ипостаси артистической карьеры, запреты на выступления и безусловное восхищение властей. Потом еще один неожиданный поворот в карьере. Вы — хозяин Театра эстрады.
— Во-первых, у меня нет ощущения, что я здесь хозяин. Я здесь живу, а не хозяйничаю.
— А когда вы впервые оказались в этом здании?
— Впервые? В 58-м году я попал в будущий Театр эстрады (тогда он еще был клубом) в составе пионерской дружины, которая читала приветствие в адрес какого-то правительственного совещания, которое проходило в этом клубе.
— Вы были в шортах и галстуке?
— Никаких шорт. Мы вышли в школьной форме — серой, суконной. А у меня была хлопчатобумажная, потому что у нас в семье не было денег на суконную. Эта “форма” быстрее теряла свою форму, зато была мягкой и удобной.
— Волновались...
— Не помню. Выступал я с самого детства где только можно было — в гостях, в школе, в пионерском лагере, — привык. Я был азартен еще до выступлений.
* * *
Кстати, автор единственной книги об артисте, его педагог Надежда Слонова заметила, что именно “коммунальная квартира привила будущему артисту открытость”...
* * *
— А перед тем, как я попал в этот клуб, я очутился в одном автобусе с канадскими хоккеистами в Лужниках...
— Это все из-за сверхкоммуникабельности или вы были большим поклонником канадского хоккея?
— Да пацан я тогда был — жвачку хотел. И клюшку! А все канадцы что-то жевали. И первые английские слова, которые я выучил в своей жизни, были: “Have you chewing gum?” Я произносил эту фразу на “хорошо поставленном желании жевать”. Меня все понимали, но жвачки не давали.
— И в автобусе не дали?
— Нет, в автобусе дали. В метро я развернул конфетную бумажку и подумал, что это шоколадки. Такие они были красивые... и мятные.
Почему-то я запомнил те канадские команды. У них у всех были очень экзотические названия: “Глотатели дыма” или “Келовиа пеккерс”. Странно, не правда ли?..
Не удивляйтесь. Память на это у меня очень хорошая. Я по сей день помню состав сборной Англии по футболу, которая в мае 1958 года перед чемпионатом мира в Швеции играла здесь.
— Шутка или правда?..
— Серьезно. Хотите, перечислю... (Геннадий Викторович медленно добавил) всех? Вратарь — Макдональд; защитники — Хоу (вздохнул) и Шоу; полузащитник — Клэмп; центральный полузащитник — Райт, и левый — Слейтер; 7-й номер — Дуглас; 8-й — Робсон; 9-й — Кеван; 10-й — Хайнс; 11-й — Финней.
Нет-нет, не думайте (успокоил меня Хазанов), что я впервые с вами вспомнил состав сборной. Я частенько об этом рассказывал и поэтому хорошо запомнил. Это уже стало почти цирковым номером.
— Хорошо. А каким образом клуб превратился в театр?
— Этот клуб в 60-м году решили передать Театру эстрады. Тогда к Ворошилову, который в то время был председателем Верховного Совета СССР, пришли Шульженко, Райкин и др. — просить помещение. “А кто там будет выступать, кроме вас?” — спросил Ворошилов. “Например, Утесов”, — ответили они радостно... Ворошилов нахмурился, заволновался: “Вот только Утесова не надо”. — “Почему?” — спросили его. “Ну как же! Он пытался тайно пересечь границу с бриллиантами!” — ответил Ворошилов.
Актеры стали убеждать Ворошилова, что ничего подобного не было. Что это абсолютная чушь. Ворошилов дал поручение своим помощникам разобраться. Из “органов” пришла информация, что этого никогда не было. Ворошилов недоуменно сказал: “Как странно. Я был уверен, что это правда”.
Так клуб превратился в Театр эстрады...
* * *
Теперешний Хазанов ощущает тесноту той маски, в которой он завоевал народную любовь. “Комната смеха” превратилась в камеру... впрочем, по вполне логичным причинам. В то время, когда его популярность росла, как на дрожжах, смех был “таблеткой жизни”.
— Люди привыкли смотреть на эстраду как на место, свободное от идеологии. В советские времена Театр эстрады был почти единственным местом развлечения, отдушиной, форточкой, “галочкой свободомыслия”. Показателем того, что у нас искусство свободно.
Это не важно, что на концертах читали стихи о советском паспорте, зато разрешали шутить на тему отсутствия колбасы, а от жонглеров не требовали, чтобы они вместо булав подбрасывали тома “Капитала” Маркса. Считалось, что эстрада — это почти антисоветчина. Не совсем, но почти.
Как сказал один человек, “соцреализм — это прославление вождей в доступной для них художественной форме”. Соответственно, эстрада, выражаясь языком адюльтера, — это уход “налево” от верной жены Идеологии, на которой все были принудительно женаты. Кто-то из принудительно женатых был верен этой даме, кто-то — нет. В общем, как сказал Станислав Ежи Лец: “Мораль падала на все более комфортабельное ложе”.
— А что происходит с Театром эстрады как с живым организмом?
— Время того Театра эстрады, который существовал в советское время, закончилось. Жизнь нового театра надо было начинать с чистого листа. Но, придя в театр, я не получил “чистый лист”, не стал устраивать “Октябрьской революции” — устроил бархатную. Неправда, что я что-то ломал. Мои оппоненты говорят, что в Театре эстрады не осталось эстрады. Это не так. А то, что в Театре эстрады не было зрителей, их не волновало.
Я хорошо запомнил 15 мая 1995 года, когда в театр пришло 13 (!) человек. И занавес был поднят, и артисты вышли на сцену. По-моему, это был позор.
Теперь в театре есть зритель — и есть эстрада. Назовите любой месяц этого года.
— Февраль!
— Отлично: февраль! Смотрим репертуар. Выступали: хор Турецкого — два представления. Затем — концерты Шифрина, потом Евдокимова, следом — Петросяна, Хазанова, “О.С.П.-студии” — каждый по два, по три дня. Получается 14 дней эстрадных спектаклей. Как же можно говорить, что в Театре эстрады нет эстрадных спектаклей?! Просто сегодня в этом списке нет нескольких исполнителей, которые говорят, что в “Эстраде” нет эстрады. Вот и вся проблема.
— Значит, у вас есть противники, оппозиция?
— Многим нравится только тот человек, который ничего не делает.
— От кого же зависело ваше назначение на этот пост?
— Персонально — только от нашего мэра. Он принял волевое решение, несмотря на, скажем мягко, значительное сопротивление, и остановил свой выбор на моей кандидатуре.
Кризис переходного возраста
— Можно медицинский вопрос? Каково состояние больного?
— Вы кого имеете в виду?..
— Эстраду вообще.
— А-а... С 1985 года (когда на эстраде появился Михаил Евдокимов) на всем бывшем пространстве Советского Союза появилось еще только два по-настоящему талантливых артиста эстрады. Первый — это Андрей Данилко, закованный в бюстгальтер Верки Сердючки, вовсе не соответствующий масштабу его таланта, и второй — одаренный артист, который занимается пародией: Максим Галкин. Скажите, о чем это говорит? По-моему, это показатель катастрофического положения в нашем жанре, с точки зрения его будущего.
— И какой вывод напрашивается?
— Такого будущего, как было прошлое, у нашей сатиры уже не будет никогда.
— Значит, застойные годы были лучшим временем для сатиры?
— Безусловно.
— Каким вы видите будущее Театра эстрады?
— Театр эстрады по своей сути — это театр фамилий. Посмотрите на нашу афишу. Начиная с момента возникновения театра на афишах значились просто фамилии: Утесов, Шульженко, Козин, Райкин. Люди к этому привыкли. Это навело меня на мысль о том, что должно быть в современном Театре эстрады: спектакли о Звездах Большой Эстрады, тех, кого мы с вами помним и боготворим. По-прежнему только имена — Пиаф, Синатра, Дитрих, Вертинский, Шульженко. Вот когда вы увидите такую афишу Театра эстрады, я буду считать свою задачу выполненной.
