Нам представился редкий случай. Выпал счастливый шанс.
В самом деле — как принимается решение о начале новой жизни? С понедельника. С первого числа. С начала месяца. Или года. Так удобнее. И вроде бы логичнее. (Хотя о логике применительно к человеческому разумению большей частью говорить не приходится.) В этом смысле наступающий Новый год уникален. Мало того, что стартует в понедельник (и что удивительно — 1 января), помимо этого он знаменует начало нового века и нового тысячелетия! Такое стечение обстоятельств — первый день недели, месяца, года, века, тысячелетия — согласитесь, обязывает кое-что в жизни осмыслить. А то и пересмотреть. А может быть, даже переиначить. Все же надо ознаменовать Миллениум хоть каким-то поступком.
Итак, некоторые соображения. О том, что такое новая жизнь. И что такое жизнь старая. Кто такие новые люди. И люди прежние, старые.
Разумеется, деление условное. Такое же, как ответ на популярный в прежние годы школьный вопрос: “Какую книгу ты захватил бы в космос?” Отторгнуть от себя прожитое — все равно что выпилить из ствола прикорневой кусок. И пусть дерево растет и зеленеет... Ясно было, что никто в космос на целую жизнь не полетит. И читать там одну-единственную книгу не будет. Но — человек любит загонять себя в глупейшие ситуации, озадачивать себя глупейшими, им же самим изобретенными способами. К таким несбыточным мечтаниям я отношу и басню о возможности начать новое существование.
Собственно, для нас, так называемых россиян, эта самая так называемая новая жизнь действительно наступила, и даже чуть раньше, чем для остальной, исчисляющей историю от Рождества Христова части мирового населения. Наступила эдак лет десять-пятнадцать назад. И была тогда поименована эрой перестройки и гласности. Ну а вслед за тем возникли новые люди, которых все, не сговариваясь, окрестили новыми русскими. После чего в наш быт хлынули неведомые понятия: “беспредел”, “кризис”, “заказное убийство”, “дефолт”, “черный вторник”, “август 98-го”... (До того известны были “В августе 44-го” Владимира Богомолова и “Холодное лето 53-го” с Папановым и Приемыховым.) Теперь время стало измеряться другими категориями.
Минувшие пятнадцать лет принесли — помимо хаоса чувств, сумятицы мозгов, свободы слова и обманутых надежд — весьма серьезные для каждого поводы поразмышлять о соотношении сиюминутного и вечного. В “сухой остаток” выпадет немало. Нас всех в который раз обманули. Все. Политики — правого и левого толка, — оказавшиеся первоклассными зарабатывателями денег, не жалеющими для этого красноречия, вранья, уверток и уловок, умения перекрашиваться во все цвета конъюнктуры. Нас кинули так много обещавшие бизнесмены — сулившие дотации обедневшим, субсидии начинающим, вспомоществования голодным. Заверения “Дайте встать на ноги, позвольте разбогатеть, а мы потом вас не забудем и поделимся от щедрот” оказались флером и блефом (чего и следовало ожидать). И священнослужители, на которых мы уповали, оказались в большинстве не пастырями, окормляющими духовно, а прислужниками, пытающимися неуклюже дублировать и без того малограциозные действия власти. (С церковью нашей просто беда: то ее отделяют от государства, и она обиженно стоит в сторонке и дуется на весь православный свет, то, едва перестав быть гонимой, пытается заслужить благосклонность сильных мира и сама начинает быть гонительницей: гнобит слабые меньшинства, заносится в гордыне. Но, компенсируя прежние обиды, ее привечают и приваживают, и она бросается в усердии так горячо выполнять ответственные поручения, к примеру, раздавать награды антисемитам, что того гляди лоб расшибет. Уж выбрала бы достойную позицию отринутого, но в глубине души знающего себе цену бедного родственника, но как раз бедность ее и не устраивает...)
Что же не подкачало, не подвело, не пошатнулось в нашем сознании за эти годы? Что осталось неколебимо и вело, помогая, сквозь трудные дни и бессонные ночи? Вы удивитесь — но это так! — томики прозы и стихов, написанные не в угоду и не на потребу. Непродажная сцена и честный экран. Именно благодаря обретенной, нет, завоеванной в нелегких схватках свободе мы получили возможность узнать и прочитать наших и зарубежных великих современников. К вечным Пушкину, Гоголю, Толстому примкнули живые и недавно ушедшие от нас, не побоюсь этого слова, — гении, титаны, провидцы.
Нас не подвел юмор — не тот, что со сцены и экрана прислуживает стяжавшим власть и богатство негодяям, а присущий каждому здравомыслящему и пытающемуся не сойти с ума бедняге, помогающий воспринимать бредовую реальность как временное и недолгое помешательство.
Нас не подвели чувства. Настоящие чувства, дружба и любовь, без которых немыслимо выстоять в жестоком и равнодушном мире.
Итог — накануне и на пороге нового, 2001-го, — неплох! Мы возьмем с собой в наступающее на нас чугунной пятой тысячелетие — лишь вечное, настоящее, несуетное, нетленное. Выпутываясь из объятий века-волкодава, отринем очередную ложь. Да, некая часть нашей жизни (а у скольких — большая, основная) принадлежит тем, прежним временам. Это время — заключено в нас, как иголка в яйце, а яйцо — в утке, а утка — в зайце. Таков смысл народной сказки. И национальной куклы-матрешки. Одно в другом и нерасторжимо, хоть спусти семь шкур, хоть тресни, хоть вспори тысячи животов. Мы — такие, какие есть. Неизменные, полые и несущие в себе все, что впихнуло в нас прошлое. Переступив грань веков и тысячелетий, мы не сбросим с себя (и не вытравим из душ) ничего в нас запечатлевшегося, не родимся заново, не воспарим. Посему — надо трезво (насколько это будет возможно после новогодних торжеств) посмотреть на себя и свое отражение в зеркале и спросить вслед за героем только в России могшего появиться анекдота: “Неужели это ты, человек нового тысячелетия?” После чего решить, какую бренную часть мыслей и иллюзий ты не захватил бы в космос будущего, и без того переполненный мусором.
Зеркало дано нам как мера самокритичности.
С Новым годом! И новой, лишенной зряшных надежд, пустых слов и обманной мишуры жизнью!
Как встретим тысячелетие, так его и проживем!
Желающих познакомиться с развитием затронутой в данных заметках темы приглашаем посмотреть 2 января на REN-TV программу Андрея Яхонтова “Не того, или Две тысячи первая ночь”.
