Без тюрьмы Москва не город. А крупный бестолковый колхоз.
Древние москвичи это предчувствовали. И строили заодно — храмы, бани и остроги. Так и возникла наша замечательная столица.
Но острогам повезло больше. Московские тюрьмы — это вполне отдельные города. Потому что в них есть церкви — ради спасения душ жуликов. И есть бани. Для здоровья жуликовских организмов. Для этой же цели в тюрьмах существуют больницы...
Больницы занимают особенное место.
В них менее всего чувствуется заключение. И по определению есть место заботе человека о человеке. Невзирая на состав его преступлений.
О единственной тюремной больнице в Москве и области эта заметка.Палаты для смирения предерзостныхЕдинственная в Москве и области тюремная больница находится в СИЗО №1. Проще — в “Матросской Тишине”.
Здесь для высоких целей борьбы за человеческое здоровье открыто пять отделений. Терапевтическое, хирургическое, кожное, инфекционное и туберкулезное. Врачебное хозяйство занимает три корпуса и 706 койко-мест. Главный Айболит больницы — Сергей Николаевич Мазуров.
— Да! — говорит по телефону полковник Мазуров, — прооперировали. Фамилия... Синенький. Да, он самый. Третий раз... Сейчас в палате интенсивной терапии. Выпишем не скоро... Потому что на повторную операцию идет... А после нее еще дней десять. Я понимаю...
Полковник медицинской службы медленно кладет трубку:
— Вот с кем приходится работать. С Синенькими...
— А что с ним?
— Кушает гвозди.
— В знак протеста?
— Хобби у него...
— Нет, правда?
— Правда в том, что на воле это экзотика, а у нас рутина. Съел “крест” — и в больницу, на отдых. Желудок рвется, гной течет, а он доволен...
Больница для жулика — курорт. Это сразу бросается в глаза. Стены здесь приятного желтого цвета. А обстановка располагающая. Тюрьмой пахнет не так откровенно, как в общих камерах. И у каждого пациента своя отдельная койка и 4 квадратных метра на душу (в общих камерах около метра). Болеть в тюрьме выгодно. Потому что здорового преступника государство стремится упечь. А за больным ухаживает. Лица вокруг заболевшего преступника меняются. Теперь это усталые, но неравнодушные лица врача или медсестрички. Сестра, как правило, молодая, не выспавшаяся, но внимательная. Иногда с ней удается поговорить. Она не сразу прогонит. Ей сначала надо будет выяснить, в чем дело. Она даже поинтересуется — где беспокоит, а здесь не болит, так чувствуете? а так? В результате неглубоких раздумий выясняется, что зэк — это человек. А когда ему больно, когда в животе режет или сердце в уши прыгает, он меньше всего похож на злоумышленника. Скорее на измученную божью тварь.
Поэтому жулики мечтают о больнице. 706 больничных коек “Матросской Тишины” никогда не пустуют...
— Что вы, что вы! — восклицает медицинский полковник Сергей Николаевич. — Наши врачи не отличаются от городских. Только работу здесь не принято афишировать. Стесняются учреждения. Персонал — много одиноких женщин с детьми. Как ни смотри, а тюрьма это стабильность. Льготы: проезд, жилье 50 процентов, зарплату последнее время не задерживают, пайковые, надбавки за перелимит... К нам даже из Шатуры приезжают.
А еще здесь выковывают кадры. Потому что тюремный хирург — это универсальный Айболит. Мастер на все руки. Гнойная, брюшная, общая, травматическая, сердечная хирургия его не страшат. Операции проводит один и тот же человек.
— В Москве молодой хирург состарится, прежде чем начнет оперировать, — с удовольствием замечает Сергей Николаевич. — А у меня, пожалуйста, трудись, режь, повышай уровень. И наукой, если тянет, занимайся...
Кстати, о нагрузке. Обыкновенный корпусной фельдшер обслуживает 1100 заключенных. А на одного врача-фтизиатра приходится по 60—80 больных активной формой туберкулеза.
— Пора вам показать наши мощности, — говорит Сергей Николаевич, — по пути я вам расскажу, на что способны люди, желающие достичь больничного покоя...Курорт или рассадник?Последний раз общественность интересовалась тюремным здравоохранением четыре года назад. Когда обнаружили, что по стране гуляет туберкулез.
— Кого обвинили в эпидемии? — с горечью восклицает начальник медицинского отдела УИН г. Москвы полковник Перин. — Тюрьмы, изоляторы и лагеря! Дескать, люди там живут плохо. Болеют и умирают... Тюрьма, конечно, не курорт. Но мы не рассадник болезней. Это нечестно.
Действительно нечестно. Болезни в московских изоляторах не заводят. Эпидемии возникают за тюремными стенами. А здесь они лишь концентрируются.
— Вы помните, как в былое время москвичи регулярно проходили флюорографическое обследование? — спрашивает полковник. — А потом систему диспансеризации угробили. Что и вызвало резкий всплеск заболеваний среди населения. Про социально неблагонадежных граждан и говорить не приходится...
— Наши жулики, — продолжает Михаил Юрьевич, — иногда только от нас узнают, что больны туберкулезом. Вот вы, к примеру, когда последний раз делали флюорографию?
— Давно, — отвечаю я, вспоминая 583-й детский сад
— Молодой человек, как только окажетесь у нас, немедленно предоставим эту возможность.
— Спасибо!
— Не за что. Это не привилегия. Мы всех проверяем...Сахарный туберкулезВдоль желтого коридора движется процессия. По больнице водят корреспондента.
— Есть желание побеседовать с заключенными?
Желания побеседовать нет. Но камеры открывают. Посреди комнаты с двухъярусными шконками стоит кривоногий человек.
— Жалобы есть? — спрашивают человека.
— Никак нет, — отвечает он.
— Значит, скоро на выписку? — радуется за больного врач.
— Ой! — расстраивается кривоногий, — а как же печень?
— Что с ней?
— Сильно беспокоит, доктор. Особенно утром...
— Это пройдет.
Человека закрывают.
— Этот товарищ, — объясняет врач, — редкий специалист по кишечным инфекциям. Когда надо попасть в больницу, пьет мыльный раствор. В прошлый раз таким образом он посадил на карантин всю камеру. Есть у нас подозрение, что и в нынешней “инфекции” не обошлось без мыла...
— Или соли, — добавляет сопровождающий.
— А от соли что бывает? — интересуется корреспондент.
— М-м... Понос, — говорит доктор. — Но пока анализы не проверим, вынуждены здесь держать.
— Таким образом они тормозят следствие, — поясняет Сергей Николаевич.
Пройдя несколько решетчатых дверей, процессия втягивается в коридор с медицинскими кабинетами. Это уже венеро-дерматологическое отделение. В процедурном сидит больной.
— Что вы там застыли, Левитан, идите сюда.
Левитан — типичный бомж с Комсомольской площади — подходит к решетке. Она разделяет процедурную на две части.
— Оголяйтесь,— с тоской говорит симпатичная медсестра.
Левитан стаскивает трико.
— Ближе, — командует медицинский работник.
Ягодицы у Левитана цвета увядшей сирени. Он втискивает их в окошко в клетке и покорно, по-собачьи вздыхает.
— Меры предосторожности, — поясняет Мазуров. — Уколы только через решетку, чтобы не взяли в заложники...
Левитан с трудом передвигается к следующей двери.
— Типичный случай пиодермии, — рассказывает Сергей Николаевич, — гнойное заболевание кожи.
— Это можно сымитировать? — интересуюсь я.
— В принципе можно. Но в данном случае больной просто давно не мылся. Стер ноги и занес инфекцию. Лечим.
Бомж Левитан тем временем старательно закрашивал багрово-голубые щиколотки зеленкой. Сестра выдавила из двух тюбиков мазь и смешала ее на обрывке картона.
— Этот товарищ у нас сознательный, — улыбается она, — все сам делает. И мажется, и перебинтовывается. Обещал на воле в санитары пойти. Правда, Левитан?
— Угу, — бурчит однофамилец великого художника. И, увлеченно прикусив язык, разматывает засохшие бинты.
Процессия удаляется в хирургическое отделение. В палате интенсивной терапии спит ребенок. Его левая рука прикована к кровати наручниками. Когда мы входим, ребенок приподнимает голову.
— Можете познакомиться, — советует полковник Мазуров, — дважды оперированный по причине глотания инородных тел господин Синенький. Как самочувствие, больной?
Голова в ответ шепелявит:
— Хашошо...
— Чтобы сымитировать туберкулез, — поясняет Сергей Николаевич, — достаточно надышаться сахарной пудрой. Про мыльный раствор я уже говорил. Умельцы едят табак. Или пьют табачный отвар. Ради язвы желудка.
Очень популярна в СИЗО гнойная флегмона. Следует лишь обмазать нитку зубным налетом и продеть ее сквозь кожу бедра. Через несколько дней ткани начинают гноиться. Иногда подобные экзерсисы заканчиваются расслоением мышц. Стопроцентным попаданием в больницу оборачивается глотание хлебных мякишей, фаршированных гвоздями, проволокой или булавками. Для верности острые предметы связывают в кресты.
Именно так и поступил Синенький. Он проглотил два гвоздя. В действительности ему сорок лет. И в “Матросской Тишине” он в пятый раз. Когда мы уходим, он еще долго глядит вслед и ждет...Жизнь в застенках налаживаетсяЖить в наших тюрьмах плохо. Это национальная традиция. Слишком легко сюда попадают и долго выбираются. Но медицина присутствует всегда. Последний кризис медики пережили в 1997 году. Когда систему исполнения наказаний передавали Минюсту. Прежние руководители — милиционеры — о лечении осужденных заботились спустя рукава. Средства выделяли в последнюю очередь. Больным зэкам врачи покупали лекарства на свои копейки. А больных туберкулезом становилось все больше.
Теперь многое изменилось. Деньги — есть. Вместе с ними в московских изоляторах появился и трехмесячный запас необходимых лекарственных препаратов. Индия снабжает нас ими в счет государственного долга. Эпидемию туберкулеза остановили. Отношение к тюремной медицине выровняли. Врачи перестали бежать из тюрем. В смысле — увольняться. А несколько успокоенный полковник Перин настоятельно просит указать, что столичные СИЗО получили 2 (два) современных диагностических комплекса и 2 (два) флюорографических аппарата. Один из которых — цифровой. Короче, жизнь в застенках налаживается. И это не может не радовать...Клятва ГиппократаПо правилам изолятора врач не имеет права выводить из камеры заключенного больного. Даже при желании сделать это невозможно. У медработника в наличии только один ключ. (Напоминает ключик Буратино. Только стального цвета.) А в камерах заключенных два замка. На прием узников сопровождает “выводящий”.
Больница — самое неудобное место для режима. Инструкции на все случаи жизни не придумаешь. Еще очень мешает клятва Гиппократа. И вообще любые проявления милосердия. Когда зэку-диабетику становится плохо, медсестра не раздумывая входит в полную камеру. Со шприцем. Но что удивительно, за годы существования больницы на врачей никто не нападал...
В большой желтой комнате идет утренний прием. Терапевты — две простуженные женщины и майор в телогрейке. В комнате душно и летают разбуженные злые мухи. Входит огромного роста мужчина с нежными васильковыми глазами. Лучезарно улыбается.
— Как температура? — спрашивает пожилая женщина-врач.
— Будьте любезны, — радостно отзывается больной. — Только вечером.
— Знобит?
— Печень кололо. Две минуты не мог... раз это самое.
— К администрации вопросы есть?
— Только благодарность! — васильковоглазый оголяет массивное пузо. — Я и заявленьице написал, будьте любезны. Начальник у вас... у нас хороший. Мы с ним общались. Единственно, как-то тревожно...
— Что так?
— Амнистии все ждут. Понятно, натворили, раз это самое, делов. И я — мошенница-обманщица...
— Что это вы о себе в другом роде, — интересуется майор.
— Природа, будьте любезны. Не пью, не курю, в карты не играю... Только крылышки не растут. Но мужчин люблю. По взаимному согласию. Грешно, но что делать... Вот и Петр Ильич тоже... Чайковский... и директор ФБР... и ы... ы...ы!..
Здоровяк с нежным взором схватился за грудь и рухнул на пол. В это время в дверь просунулась голова и сказала:
— В ухе стреляет... — но, увидев лежащего человека, скрылась.
Майор в телогрейке птицей выпорхнул из-за стола.
— Мошенница-обманщица... бл... сахар он носит с собой?
Он обшарил карманы.
— Ни кусочка, — майор раскидал на полу содержимое брюк. — Есть у нас конфеты? Скорее!
Пожилая врачиха, кашляя в ладонь, открыла шкафчик и нашла леденец. Майор разжал диабетику зубы и положил конфету под язык. Медсестра порвала упаковку с одноразовым шприцем. Майор сказал:
— Дайте я.
Он набрал жидкости из ампулы и засучил рукав футболки.
Сестра протянула ватку с эфиром. Майор пробормотал что-то и воткнул иглу. В комнате стало тихо.
— Григорьев! — крикнул майор
В двери опять показалась голова
— В ухе стреляет, — сказала она, — пятые сутки ни в одном глазу...
— Ты медицинскую эмблему нарисовать сумеешь? — спросил майор, не поднимаясь с пола. — Змея над чашей?
Голова на секунду задумалась, поморщилась и выдала:
— Змея и чаша... Так это ж теща в стакане! Смогу, начальник.
— Молодец. А уши мы тебе полечим...
Через полчаса васильковоглазый гомик очнулся. Он пришел в себя, оглянулся и сказал как ни в чем не бывало:
— А с малолетками я ни-ни.
На следующее утро Синенькому делали повторную операцию. Синенький требовал курить. Ему отказали. Он достал заныканную сигаретку.
— Никотин и анестезия равносильны смерти, — сказал хирург.
— Мне можно, — авторитетно заявил Синенький.
Не снимая с заключенного наручников, его повезли в операционную.
На столе лежал маленький голый человечек. Ноги, согнутые в коленях, висели на поручнях. По животу летали фиолетовые татуированные птицы. Одна из них упиралась клювом в готическую надпись Got mit uns (с нами Бог).
Синенький ворочал головой и сжимал желтые кулаки.
— Милая мамочка, — кряхтел он, — милая мамочка...
И незаметно для себя уснул.
Когда глаза его заплыли и накрылись тряпочками-веками, кто-то произнес вполголоса:
— И противно, и жалко...
