Елена Проклова надолго исчезла. Не снималась в кино, ушла из театра. Говорили, что она живет за городом, вся в хозяйстве да в грядках, но все у нее хорошо. Есть муж, молодой и богатый, и маленькая дочка, потом была программа Оксаны Пушкиной, где мы узнали, что пережито и немало горя. Две попытки родить закончились трагически. Она потеряла детей. И вдруг она появилась. Совершенно новая. В спектакле Дмитрия Астрахана “Всё проходит”. Не похожая ни на ту серьезную 11-летнюю девочку из “Звонят, откройте дверь”, ни на молодую страстную женщину из “Единственной”. Другая — и все равно потрясающая. Она приехала с шестилетней Полиной на кинофестиваль в “Орленок” и была открыта всем.
— Лена, мы вас долго не видели. Что происходило в вашей жизни?
— Восемь лет я нигде не появлялась. За эти восемь лет я построила загородный дом, родила ребенка и закончила еще один институт. Но из своей первой профессии я ушла. На какой-то период.
— Актрисы обычно сами не уходят. Это был сознательный шаг?
— У меня, может быть, в силу того, что очень много проработала, и была очень везучая судьба, и слава была велика, и весь мир объездила, — наступил этап, когда я поняла, что уже не первый год настолько топчусь на месте, что это начинает терять всякий смысл. Если ты не идешь вперед — значит, ты идешь назад. Мне очень скучно стало в профессии. Это был как раз тот период, когда у нас все провалилось в тартарары, в том числе и в нашей профессии, когда наступила полная остановка и в театре, и в кинематографе. Может быть, я это чуть пораньше почувствовала — и поэтому ушла. В этот период не сделано ничего и нигде, чтобы можно было сказать: “Эх, как жалко, что я это упустила!..” А я такая умная — все предугадала и убежала.
— А что за профессия, которую вы сейчас приобрели?
— Я окончила архитектурный институт — получила второе образование на базе первого. Я художник ландшафтного дизайна. Это японская школа сагэцу, основное ее направление — современное направление икебаны.
— Сажать, растить?..
— Да-да: сажать, растить. Мы изучали всю культуру паркового искусства, а это часть искусствоведения. Это оказалось настолько близко моей профессии! Хороший ландшафтный дизайнер занимается в принципе тем, что он облагораживает душу человека, то, чем занимается, если так высокопарно сказать, настоящий художник в кинематографе или в театре. Мы заботимся о том, чтобы в сегодняшнем достаточно жестком городском темпе жизни у человека оставалось время на истинное восприятие жизни, природы, форм, цвета. Есть такая наука, не скажу точно ее название, — экология глаза. В принципе очень вредно смотреть на углы, на серое, на квадраты, на полосы, на то, чего нет в природе. Глаз на это не рассчитан. За счет этого у наших детей, которые растут в городе, трансформируется сознание. Многое зависит от того, что человек видит с детства...
— А вы в детстве какие цвета видели?
— Я полгода проводила на даче. В моей семье, слава богу, была такая возможность. Но с одиннадцати лет я была одним из несчастнейших людей на свете. До тридцати девяти лет я была заключенной в тюрьме, причем без маленькой полоски света. Я просыпалась с утра, уходила на репетиции в театр или на съемки в кино — в закрытые помещения, где нет окон. Я не видела восхода солнца, я работала весь день при электрическом освещении и домой возвращалась, когда уже солнце зашло. И я решила резко все поменять. Я поняла, что на меня накатила волна предела моей жизни — вот тут, в этом месте, мне дальше делать нечего. Мне надо было уезжать на Северный полюс или в пустыню. Я уехала за город и совершенно обалдела. Я увидела, что солнце, оказывается, восходит здесь, а заходит оно там. Я стала видеть, как растут растения, как после зимы это все заново пробивается, насколько земля позволяет себе рождаться заново много раз, когда, казалось бы, все потеряно и все умерло. Для меня это было какое-то философское открытие внутри себя, и я поняла, что еще не все так плохо в моей жизни, я еще точно так же могу встретить свою весну. Я поняла, что во мне заложено что-то, что может возрождаться бесконечно. Я это чувство потеряла, работая так долго в одной и той же профессии, с одними и теми же людьми.
— А почему все равно к этой профессии вернулись?
— А вернулась потому, что силой, которую я получила от земли, от природы, от того, что я для себя ее поняла, мне хочется поделиться со своим зрителем. Потому что я знаю, какое количество женщин не имеют той поддержки, которую имею я. Не имеют этой силы, не почувствовали ее и не имеют возможности ее почувствовать. Мне хочется такую роль, где я могу подробно это выразить. Как все легко и просто. Не надо искать счастья вне и силы вне. Никакие мужские плечи или деньги не заменят элементарного ощущения этой свободы и сопричастности.
— Знания, полученные в архитектурном институте, вы где применяете?
— Я работаю. Правда, пока оформляю участки у частных лиц. Я пытаюсь выстроить вокруг своих клиентов мир, который бы полностью соответствовал этой семье, и выстроить его так, чтобы это была радость каждодневная. Кто что любит, кто чего ждет? Мне интересно создать человеку мир, который ему поможет выпрямиться. Помолодеть на двести пятьдесят лет.
— Правда, что у вас в вашем загородном доме японский сад камней?
— Мы с ребенком постоянно собираем булыжники и везем их отовсюду с собой. У нас есть в саду и в доме камни, которые привезены со всех уголков земли. Нет такого моря, с которого нет камня в моем огороде. Я даже друзьям говорю: “Приезжайте в гости и тащите камни в мой огород”. Камень обладает фантастической энергетикой. Насколько он старше, чем мы, а он все равно предмет одушевленный. У меня на несколько тонн камней. Ко мне знакомая по даче приходила: “Боже, как ты можешь здесь находиться? Это все так давит! Я убегаю домой, и меня там трясет три дня”. Представляете, какая мощная энергетика у камней — она выгоняла этого человека. Человек при этом замечательный, но настолько боящийся себя, всего вокруг, всего нового... Она построила свой маленький мирок в комнатке, где ей уютно, и все остальное ее пугает, давит. Она бежит от всего, она состарилась раньше своих лет. Человек закапсулировался, а как она одиноко жила — это даже трудно себе представить. Я стала ее постепенно приучать, и вдруг — у человека появилась какая-то своя жизнь. Рядом с моим садом она стала набираться сил. Меня все спрашивают: “Лен, как ты спишь четыре-пять часов?..” А мне и не надо больше. Мы сейчас еще аквариум будем делать. Там будет четыре тонны воды, он будет морской, а я буду со всего мира возить не только камни, но еще и рыб. Я с рыбами уже знакома, в свое время мой муж этим даже деньги зарабатывал — размножая здесь рыб и переправляя в Германию, — но морского аквариума у нас не было никогда. Меня это все питает фантастически. Я в это верю. Я это чувствую. Мне очень жалко, что провалился один проект. Это была экологическая программа полного обновления Волги. Не знаю, почему она застопорилась и пропали люди, которые хотели, чтобы именно я этим занималась, но я надеюсь, что это или что-либо подобное подвернется в моей жизни, потому что это жизненно необходимо всем людям. Чтобы люди, плывя по этой великой реке, становились великими сами.
— Но такое новое ощущение к вам, наверное, не сразу пришло?
— Нет, конечно. Оно пришло благодаря тому, что я тридцать лет работала в каменных мешках. Надо было или помирать, или выживать. Я предпочла в этой ситуации выжить.
— А вы сильный человек или ломкий?
— Нет, меня поломать невозможно. Меня можно убить, но поломать?.. Я — как материк, который может в результате катаклизмов покрыться льдом, но внизу все равно останется земля. Меня можно покрыть льдом, но уйти под воду я не согласна.
— Говорят, вы очень домовитая. Все готовите, консервируете?
— Делать консервы — не значит делать абсолютно все. Это всего лишь умение делать консервы. Я никогда не занималась хозяйством. У меня была домработница в силу того, что я очень много работала. Я даже носки себе не стирала. Не говоря уж о том, что моя лапочка, которая мне во всем помогала, поклонница моя, которая получала за это копейки и была счастлива, утром приносила мне кофеечек в постель, спрашивала, в чем я сегодня хочу пойти, вешала мне все это на стульчик да еще и помогала, грубо говоря, штанишки натянуть. Такая заботливая была женщина. Я палец о палец не ударяла.
— А теперь все сами делаете... Откуда вдруг такая хозяйственность?
— Это основная задача: самую сложную сторону жизни, самую отвратительную, которая, казалось бы, может убить в человеке все, превратить в радостную. Многие женщины воспринимают быт как свой крест, свое несчастье, что каждый день надо готовить обед или стирать мужу носки, но это всего лишь перекошенный взгляд. Можно же этому научить! Раньше в Институте благородных девиц учили дару выстроить свой дом, чтобы это оценили муж и дети, чтобы это был очаг в самом высочайшем понимании этого слова. Точкой, вокруг которой начинает вращаться человеческая жизнь. Что ты в эту точку заложишь, то на всю жизнь в амплитуде человека остается смыслом, ради чего это делается. Мне кажется, что это вполне возможно и реально.
— Лена, но, может быть, вы это можете себе позволить? Вы же обеспеченный человек?
— Что, это позиция сытого человека?.. Я понимаю. Где найти тот плюс, о котором мы говорим? Элементарно. Даже если ты гол, у тебя все равно есть возможность что-то получать от жизни. Я просто знаю, что, если бы я была бедной и несчастной, я пошла бы работать в детдом за бесплатно. Покормить меня бы там всегда покормили, и спать было бы где. Отдавая, я была бы счастлива. Я могла бы создать эту точку там. У нас неправильно выстроено, что, только получая, ты можешь что-то приобрести. В нашей стране такая позиция особенно развита: “Женщина, одинокая, никому не нужна...” Ну пойди в детский дом! Сколько детей, которые будут любить тебя всю оставшуюся жизнь! Любить так, как ни один мужчина любить тебя не будет...
— Вы действительно смогли бы пойти в детский дом?
— Да. У меня был период в жизни, когда, грубо говоря, нечего было есть. Я покупала килограмм гречки и ела его неделю. Я ее прокаливала на сковородке, сыпала себе в сумку и в карманы; на репетиции — я тогда в театре работала, — это грызла. У меня энергии было море!
— А почему был такой период?
— Я очень много снималась и понимала, что снимаюсь ради денег. Рос ребенок. Надо было построить свою жилплощадь, чтобы жить самостоятельно, ни от кого не зависеть и, главное, не обременять собою никого. Потом я поняла, что то, что я делаю, — это преступление. Я не уважаю этого режиссера, меня тошнит от материала, у меня совершенно нет времени сделать хорошую работу параллельно другой, а я берусь. Просто потому, что мне нужно получить эти несколько мизерных бумажек, которые позволят мне купить фрукты ребенку на рынке. А когда ребенок вырос и квартира была — пусть не обставленная и ничего в ней не было, — я сказала: “Все. Фу!..”
— Вы тогда работали во МХАТе?
— Да. МХАТ — театр суровый, не балует он. “Тише, я — МХАТ, а ты кто?!” И по меркам МХАТа я, естественно, была никто. Считалось, что ста сорока рублей мне вполне хватит. Ну и что? Сейчас, имея определенный достаток, я еду на своей шикарной машине и, когда вижу просящего ребенка, говорю: “У меня грязная машина. Я тебя сейчас посажу, повезу, но ты помоешь мою машину и за работу получишь деньги”. Вы знаете, что я чаще всего слышу? “Да пошла ты на...” Сколько людей считают, что им все обязаны, — но они же вообще ничего не делают, ничем не занимаются! Я уважаю старушек, которые продают пакеты перед рынком, — они работают, а их милиция гоняет. Старушки, отработавшие всю свою жизнь, имеющие стаж где-нибудь на вредном производстве. Они привыкли трудиться, а у этих детей уже не лица — морды, что-то из животного мира уже с детства... Я считаю, что у человека всегда есть возможность возвращаться к самому себе. К тому, о чем ты мечтал в раннем детстве. Как ты представлял свою жизнь.
— А вы себе как-то намечтали жизнь?
— Я мечтала только об одном: чтобы мне было интересно. Мечтала работать в океане, изучать мир моря, мир, из которого мы вышли. Чтобы я узнавала, зачем я существую. Но жизнь мне преподнесла еще большие сюрпризы, чем я себе намечтала. Я даже мечтать о таком не могла. Меня судьба, как из рога изобилия, балует-балует. Даже страшно.
— Но она вас и ломает.
— А кого не ломает? А скольких ломает и ничего не дает взамен? Мне ли жаловаться? А матери, у которых сейчас погибли сыновья в Чечне? Что мне говорить с моим горем? У них уже выращенные дети... Я в конечном итоге сама виновата. Я заранее знала, что я очень виновата, и все время только думала: “Ну когда же меня за это накажут?” Когда тот момент приходил, я говорила: “Ну вот”.
— За что вы расплачивались?
— Я слишком глядя вперед шла по этой жизни. Я очень часто не смотрела, что вокруг меня делается. Идя так ровно и прямо, я, думаю, многих подвинула с дороги. Я не замечала горя, которое причиняла своей свободой, независимостью. Не говоря уже о том, что как женщина я многим женщинам доставила такие минуты, за которые надо расплачиваться.
— У вас очень ранний ребенок и очень поздний ребенок. Сейчас вы — другая мама?
— Конечно. У меня, с одной стороны, радостный, а с другой — горький опыт первого ребенка, потому что я родила его так рано, что воспитывала его моя мама. Как очень часто бывает, бабушки у нас воспитывают детей. Это неправильно и трагично, потому что не так предполагалось природой: даже звери растят до самостоятельности своих детенышей, а не бабушки. А мы решили, что достаточно родить, а дальше карабкайся как знаешь. С одной стороны, моя дочь выросла самостоятельным, независимым человеком, и, может быть, это в жизни хорошо. Я рада, что на сегодняшний день она может жить самостоятельно. Эту стойкость ни за какие деньги не купишь. Ей тридцать лет будет скоро. Но с другой стороны, человек был лишен самого главного — уверенности в том, что он очень нужен. Я думаю, она такой жесткой стала, крепкой и мощной только из-за того, что она была одинока, и ей надо было доказать всему миру, что она выживет.
— Она похожа на вас?
— Она — абсолютная противоположность. Если я человек со знаком “плюс”, я ищу положительное, хорошее и стараюсь это сама нести, то она эту жизнь воспринимает как врага. Если я всегда в состоянии “Расскажите что-нибудь еще”, то она в состоянии “Мне ничего не надо, я все знаю, меня не трогайте”. Никому не известно, что лучше и правильнее... У нас разные были периоды общения, и иногда казалось, что это произошло, но потом оказывалось, что это еще глубже доказывало, насколько велик разрыв, который упущен в детстве. Я в свою младшенькую — Полину — за двоих пытаюсь затолкнуть ощущение любви. Я, может быть, даже перебарщиваю с тем, насколько она ощущает, как она мне нужна, и, возможно, она и является смыслом всего, что я пытаюсь в этой жизни сделать.
— Ваше отношение к мужчинам менялось со временем, и что для вас вообще значит мужчина?
— Мой женский опыт подсказывает мне, что это очень интересные особи с другой планеты — любопытные создания. Я даже не берусь что-либо в них понять. У них — другая жизнь, другой мир. Иногда меня даже завидки берут: хотелось бы вот так относиться к жизни, вот так ее воспринимать. Как сказал Жванецкий: “А что они чувствуют?..” Я только понимаю, что это взгляд в противоположную сторону от этой жизни. Иногда он мне любопытен, но все-таки у меня своя дорога. Мне большого труда стоило найти человека, который относится к этому так же. Мы с мужем живем вместе уже 17 лет и при этом находимся в одной точке, от которой идем по разным направлениям. Есть женщины, которые посвящают себя мужчине полностью. В таком случае надо плестись за ним в этом направлении и пытаться подглядеть и понять, как он живет, а свою жизнь совсем перечеркнуть. Есть такие женщины. Ну, значит, им интересно подглядывать за чужой жизнью, а мне интересно жить своей. Вот такое у меня отношение к мужчинам, хотя они мне очень симпатичны, когда они мягкие и пушистые.
— А какой-то урок вы извлекли из своей жизни?
— Человек должен быть самодостаточным. Это мой основной урок. И за это надо бороться. Сначала — родителям, воспитывая это в детях, потом — самому ребенку, когда он это поймет. И из поколения в поколение передавать эту силу, чтобы она копилась. Человек может что-то отдавать, когда он твердо стоит на ногах. Тому, кто тонет, не спасти никого. Только тот, кто хорошо плавает, может еще кого-то спасти...
— Лена, вы так потрясающе выглядите! Что вы с собой делаете?
— Я практически ничего с собой не делаю. Мне так приятно это от всех слышать... С наглостью в удовольствие живу в свои уже немалые годы. Вот и все. Нет, что-то я делаю. Я прыгаю в прорубь, я парюсь в сауне, я протираюсь льдом, делаю свои крема... Я люблю покутить с друзьями, что создает хорошее настроение. Я люблю замечательного мужчину, который любит меня. С сексом все в порядке. Я не знаю, может быть, это?..
— Вы когда-нибудь курили?
— Никогда. Из трех зол, о которых говорят, что их надо поменьше, единственное, чего я никогда не делала, — не курила. Это восполняла двумя другими.
— Вы вылезли из норки. Что у вас сейчас?
— Я так счастлива, что, будучи в этой норке, я никогда не задавалась мыслями: “Лена, что ты делаешь? Тебя забудут”. Если забудут, то я того и стою. У меня нет боязни потерять пространство в болтологии людей: а с кем она сейчас живет, а что она сейчас делает?.. Мне это неинтересно. И когда я из этой норки выползла, я поняла, что я не потеряла никого из своей публики, которой я могу дорожить, что те, кому я нужна, меня не только помнят, а они ждали, когда я выползу из норки. Это такой для меня подарок! Я думаю, эта поддержка людей позволит мне еще что-нибудь интересное сыграть. Я к этому полностью готова. Я поражаюсь режиссерам, которые предлагают мне такие гадости!.. Что такое? Почему так интересно заниматься времянкой? Нам из пошлости прямо не выбраться... Сейчас с Михаилом Козаковым мы делаем две работы. И антрепризу, и кино мы сейчас с ним начинаем. Какие противоречивые слухи о нем ходили, но за две репетиции я в него просто творчески влюбилась: он совершенный талант. Он так потрясающе показывает, что у меня как у актрисы задача — не сделать хуже, чем показывает он. А уж если я смогу сделать то, что хочет он, а к этому еще прибавить свое, — я тогда просто сама себе куплю мороженое...
— Лена, что вы сами о себе думаете? Какая вы?
— Я? Классная. Я — живая. Обычно к моим годам люди уже теряют ощущение, что они живут. Они как бы доживают. Воспитывают уже внуков, ждут, когда придет пенсия... Ощущение жизни — под горку. А я еще столькому хочу научиться! Мы горку построили — будем зимой кататься с горки на ногах. Знаете, как здорово! Мы еще с Полинкой наперегонки будем... Потом еще трамплин сделаем, чтобы подпрыгивать. У меня ощущение, что я в ювенальном периоде, как это у растений называется, — юношеский возраст. Мне все еще интересно.
