Наука эргономика, применительно к военному делу, «...исследует возможности боевой деятельности человека в системе... «человек — машина — среда» с учетом антропометрических (биологических), биомеханических (двигательных) и медицинских (гигиенических) показателей». (Военный энциклопедический словарь, М. 1986, с. 835)
Частью военной эргономики, безусловно, является и оружейная эргономика, имеющая целью, в первую очередь, обеспечить военнослужащему удобство применения оружия в бою, а значит, и достижение его максимальной эффективности (и вообще, в конечном счете, необременительность его эксплуатации во всем периоде службы оружия).
Автор этих строк, оружейник-практик с более чем полувековым стажем, не будучи специалистом в области эргономики, ни в коей мере не ставит своей задачей анализировать ход ее развития и современное состояние. Тем не менее думаю, что нынешнему поколению, всем, кто имеет отношение к стрелковому оружию, будет небезынтересно ознакомиться с тем, как эти вопросы решались в отечественном оружии периода 1920 — 1930-х гг., как непросто пришло осознание их важности для боевой эффективности войск.
Видимо, я не очень ошибусь, если попытаюсь наметить основные требования оружейной эргономики, а именно:
- гарантированная безопасность обращения с оружием в любых условиях его эксплуатации;
- удобство применения оружия в бою как одно из важнейших условий (наряду с баллистическими показателями и надежностью действия) его боевой эффективности; сюда же можно отнести и обеспечение транспортной маневренности оружия на поле боя и в походе;
- удобство применения комплектующих элементов оружия: магазинов, коробок (сумок) для них и для патронных лент, чехлов, ремней и т.п.;
- качество и оптимальная полнота носимого инструмента и принадлежностей;
- удобство обслуживания оружия: несложность разборки-сборки, незатрудненность регулировки механизмов и их чистки, а также устранения мелких неисправностей;
- минимальное воздействие оружия на стрелка (расчет) в отношении отдачи, пламени и звука выстрела, а также выделяемых газов.
Попытаемся же, насколько это удастся, проиллюстрировать примерами, как выполнялись требования оружейной эргономики (вернее, удобства эксплуатации оружия, так как тогда едва ли кто имел понятие об этом термине) при конструировании образцов оружия периода 1920 — 1930-х гг.
Прежде всего необходимо отметить, что недоработки в этой сфере, очевидно, имели место по двум основным причинам: из-за определенной доли консерватизма в мышлении ряда конструкторов и военачальников, не до конца избавившихся от устаревших представлений прошлого, а также вследствие явно недостаточной их информированности о новинках мировой оружейной техники и тенденциях ее дальнейшего развития. Что эти недостатки действительно имели место (даже несмотря на теоретические труды крупного ученого-оружейника В.Г. Федорова), неплохо прослеживается на дальнейших примерах.
Относительно личного отечественного оружия 1930-х гг. можно лишь отметить, что самозарядный пистолет системы Ф.В.Токарева образца 1930/33 гг., обладая, несомненно, высокими боевыми характеристиками (почему и живет до сих пор!), в то же время имел весьма крупный недостаток — отсутствие надежного предохранителя, что приводило в годы войны к несчастным случаям (одному я сам был свидетелем, по счастливой случайности обошлось без жертв). Наверное, конструктору не составляло такого уж большого труда снабдить свой пистолет флажковым предохранителем — сумели же это сделать венгры и китайцы в своих послевоенных модификациях пистолета ТТ под патроны «Парабеллум». Принятие на вооружение Красной Армии пистолета, не имеющего надежного предохранителя, — непростительный (увы, не последний) просчет высших начальников РККА периода 1930-х гг. К сожалению, прошедший успешно испытания перед самой Великой Отечественной войной пистолет конструкции П.В.Воеводина, значительно более совершенный во всех отношениях, из-за начала военных действий не попал на вооружение РККА.
Самым массовым оружием советских воинов, конечно же, была магазинная винтовка, созданная выдающимся русским оружейником С.И.Мосиным и принятая на вооружение русской армии 16 апреля 1891 г.; в 1930 г. она прошла модернизацию (правда, не до конца завершенную), поэтому получила официальное наименование «образца 1891/30 гг.» Признавая, безусловно, ее выдающиеся качества — отличную баллистику и несомненную надежность в любых условиях службы, нельзя в то же время не видеть и ее существенных недостатков, которые, между прочим, обнаружились еще в начале ХХ века (недаром было немало предложений по их устранению; особенно ценными были улучшения, предложенные генералом Н.И.Холодовским в 1912 г., но так и не осуществленные ввиду нарастания угрозы мировой войны).
Когда в конце 1920-х гг. проводился конкурс по модернизации винтовки Мосина, известный конструктор Ф.В.Токарев предложил укоротить ствол на 120 мм, снабдить винтовку неотъемным штыком, сворачивающимся под цевье, и предохранителем, принятым в автомате В.Г.Федорова (в спусковой скобе) и пр. Но эти вполне удачные изменения не были внедрены в серийное производство винтовок по причине, как пишет историк оружия Д.Н.Болотин, «...невозможности ломки существующего технологического процесса и установившегося производства»(?!). Едва ли эти сложности были такими уж непреодолимыми — все равно это пришлось делать, да еще не в спокойной мирной обстановке за 10 лет до войны, а в разгар широкомасштабных сражений.
Дело было, видимо, в другом — в консерватизме представлений некоторых высших военачальников, убоявшихся укорочения винтовки: еще жило старое суворовское правило — каждое сражение заканчивать «белым ружьем» — мощным штыковым ударом, которым всегда славился русский солдат. Но ведь машинный ХХ век — это не XVIII столетие! Еще в Первую мировую войну шквальный огонь пулеметов сметал массированные штыковые атаки, делая их безрезультатными. Наши «кавалерийские маршалы», к прискорбию, не уловили мировой тенденции двадцатых-тридцатых годов, следуя которой практически все государства к началу Второй мировой войны перевооружили свои армии укороченными винтовками. Даже страны, имевшие на вооружении винтовки Мосина — Польша и Финляндия, сумели их несколько укоротить и снабдить отъемными клинковыми штыками.
Так наша заслуженная «трехлинейка» образца 1891/30 гг. осталась громоздкой, «неудобной во многих видах современного боя» (Д.Н.Болотин), что и обнаружилось в первые же дни Великой Отечественной войны. К тому же она оказалась единственной в мире (!) винтовкой, прицельная стрельба из которой была возможна лишь с примкнутым штыком, при общей длине в таком положении 166 см. Автору как-то пришлось принимать участие в войсковых соревнованиях по выполнению «боевого стандарта» из винтовки обр.1891/30 гг. на дистанции 300 м (они проходили на открытом полевом стрельбище). Уже при стрельбе с колена винтовку было трудно удерживать в направлении цели при порывах ветра, а уж стоя — и подавно. Чрезвычайно неудобным был предохранитель винтовки — снять затвор с предохранителя при сильном морозе было очень затруднительно. А не поставишь на предохранитель — рискуешь потерять затвор во время многокилометровых марш-бросков по пересеченной местности или зимой на лыжах (что и бывало не так уж редко).
Только в январе 1944 г. был принят на вооружение Красной Армии в качестве универсального образца для всех родов войск карабин образца 1944 г. с неотъемно-откидным штыком конструкции Н.С.Семина, быстро полюбившийся всем воинам. Конечно, за оставшийся до Победы год с небольшим промышленность не смогла заменить многие миллионы винтовок образца 1891/30 гг., находившихся в войсках действующей армии.
Вообще, особенно в индивидуальном оружии 1920-30-х гг., заметно, что, с точки зрения удобства образца, нет мелочей. Не надо доказывать, что заднее расположение рукоятки затвора магазинных винтовок намного облегчает перезаряжание оружия. Это относится и к форме рукоятки: отогнутая вниз, при наличии выемки в ложе (по типу немецкого карабина 98К) — несомненно удобнее, да и не цепляется при передвижении с оружием. Расположение антабок — тоже не мелочь! Кому приходилось носить винтовку Мосина в положении «за спину», тот хорошо запомнил, как бьет по телу магазинная коробка; а в карабине 98К антабки находятся на боковой стороне ложи (как и еще у некоторых образцов иностранных винтовок).
Как уже указывалось в начале статьи, важнейшим эргономическим требованием является, безусловно, эксплуатационная безопасность оружия. В этом отношении в оружии периода Великий Отечественной войны имелись, хотя и единичные, недостатки. Наиболее неприятной оказалась способность широко популярного в войсках пистолета-пулемета ППШ-41 к случайным выстрелам из-за ненадежности конструкции предохранителя: при резком ударе прикладом о землю (или еще обо что-то — чего на фронте не бывало!) затвор отбрасывался назад, потом шел вперед, происходил выстрел, что приводило к ранению человека (или того хуже). Один из таких случаев произошел в 1943 г. на моих глазах — офицер лишился руки! Попробуйте потом доказать представителю «Смерша», что это не было пресловутым самострелом! Один из основателей отечественной судебной баллистики врач С.Д.Кустанович был вынужден заступаться за потерпевших, доказывая, что ранения произошли от недоработки оружия, а не по злому умыслу солдата. Кстати говоря, предохранитель сходной конструкции в немецком МП-41 тоже ничуть не был лучше! Лишь у пистолета-пулемета ППС-43 конструкции А.И.Судаева и некоторых послевоенных зарубежных пистолетов-пулеметов данный недостаток устранен («Узи», MAT-49, «Беретта» М-12).
Дальше попытаемся посмотреть, как обстояло дело в рассматриваемом эргономическом аспекте с образцами группового стрелкового оружия РККА периода 1930 — 1940-х гг. Автору не довелось воевать в годы минувшей войны с ручным пулеметом ДП в руках (я был офицером полевой службы артиллерийского снабжения), но все его недоработки в плане эргономики пришлось испытать, как говорится, на собственной шкуре: два с лишним года я был первым номером ручного пулемета во время обучения в военном училище в 1939-1941 гг. Нельзя не отдать должное простоте устройства, несложности производства и вполне удовлетворительным боевым показателям «Дегтярева пехотного», созданного в 1927 г. талантливым конструктором Василием Алексеевичем Дегтяревым, но все-таки не всё в нем оказалось полностью удачным в смысле эксплуатации. Прежде всего — отсутствие рукояток управления огнем и для переноски пулемета в бою, а также явно неэргономичный предохранитель (хотя А.А.Благонравов и называет его почему-то «оригинальным»).
А ведь рукоятка управления огнем и простой, но исключительно надежный и удобный флажковый предохранитель были В.А.Дегтяревым сделаны уже через год после появления ДП в его авиационном пулемете ДА, а в 1929 г. повторены в танковом пулемете ДТ! Почему же Василию Алексеевичу понадобилось целых 17 лет, чтобы наконец-то рукоятка управления огнем и флажковый предохранитель в 1944 г. появились на модернизированном пулемете ДПМ? А где были соответствующие военачальники, почему не потребовали явного улучшения конструкции, к тому же не связанного с большой перестройкой производства? Опять «консерватизм мышления» или отсутствие заботы о солдате? Разве еще при разработке ДП не было известно, что у большинства западных образцов ручных пулеметов (за исключением датского пулемета Мадсена и устаревшего французского Гочкиса образца 1909 г.) имелись такие рукоятки? Даже пулеметы Первой мировой войны — французский «Шоша» и английский «Льюис» были с рукоятками управления огнем. А ведь они поставлялись тогда и в русскую армию, Дегтярев наверняка имел с ними дело в Ораниенбаумской стрелковой школе, где работал в мастерской.
Попутно надо отметить, что пулемет ДП, перед принятием его на вооружение, испытывался в сравнении лишь c двумя пулеметами: отечественным МТ (Максим-Токарев) и немецким «Дрейзе» МГ-13 (разработка его началась в 1926 г., приняли в 1930-м), поэтому утверждение зам. председателя Реввоенсовета С.С.Каменева в его докладе Наркому обороны К.Е.Ворошилову, что «мы обогнали, и наш пулемет Дегтярева во многом лучше «Дрейзе», не было в действительности полностью обоснованным. Почему же не удалось сравнить ДП с наиболее современным тогда чехословацким ручным пулеметом ZB-26, обладавшим несомненными эргономическими достоинствами — рукоятками управления огнем и для переноски пулемета, легким отделением ствола, прочными сошками с регулируемыми (телескопическими) ножками и пр. — историки оружия не объясняют. Если бы это сравнение было проделано, наверняка удалось бы устранить недоработки нашего ДП.
Были у «Дегтярева пехотного» и другие недостатки. Попробуйте-ка сменить установку газового регулятора в бою, да и вообще в поле в 30-градусный мороз! Одна расшплинтовка гайки регулятора чего стоит! А у ручных пулеметов ZB-30 и «Брэн» это было гораздо более простой операцией, не говоря уже о современных отечественных образцах — снайперской винтовке СВД и пулеметах ПК-ПКМ. Много хлопот и неприятностей доставляло слабое крепление сошки у пулемета ДП: на походе, особенно во время длительных марш-бросков по пересеченной местности, крепление часто ослабевало, что грозило потерей сошек (почему-то нас, курсантов, на полевые выходы заставляли брать ДП без чехлов). В мирное время это грозило суровым взысканием, а если в реальном бою — пулемет без сошек? Только в 1944-м ДПМ получил, наконец-то, неотъемные сошки, допускавшие к тому же возможность вращения пулемета относительно его продольной оси для лучшей наводки.
И уж совсем исключительно неудобными в походе были металлические коробки для магазина ДП — на них не было плечевых ремней, лишь кожаные ручки для рук. Во время изнурительных маршей мне было жалко смотреть на своего второго номера: обе его руки были заняты тяжеленными коробками (по три магазина плюс «мертвый» вес самой коробки), он даже не мог смахнуть пот, заливающий лицо... Таким же неудобным был тоже металлический футляр для принадлежности пулемета, надоедливо бивший меня по ногам. Лишь с началом войны кто-то умный (честь и хвала ему!) догадался заменить эти неудобные и тяжелые коробки легкими брезентовыми сумками с плечевыми ремнями — теперь у второго номера пулемета ДП руки освободились, и он даже мог вести огонь из своей винтовки.
Вышесказанное убедительно, считаю, свидетельствует о том, что конструктор, создавая тот или иной образец оружия, обязан проникнуться заботой о солдате, которому придется эксплуатировать его детище, мысленно ставить себя на его место, чтобы почувствовать те или иные неудобства конкретного образца, иметь постоянную живую связь с войсками, на вооружении которых находится его оружие.
Наш прославленный во всем мире конструктор-оружейник Михаил Тимофеевич Калашников, делясь воспоминаниями о своем творческом пути, как-то отметил, что только положение антабки для ремня на своем АК ему пришло менять семь (!) раз, пока солдаты единодушно не одобрили последний вариант — вот вам пример чуткости конструктора к нуждам тех, кому предстоит эксплуатировать его изделие!
Конструктору нужно постоянно помнить, что неудобство обращения с оружием для солдата в мирное время — это дополнительные сложности и трудности в его и так непростой службе, а во время войны — излишние тяготы в тяжелейшей и без того обстановке, а, возможно, и неоправданные потери. (Например, подсчитывал ли кто-нибудь, сколько наших солдат пострадало в боях от ненадежности конструкции винтовок АВС-36 и СВТ-40?)
А как обстояло дело с эргономикой тяжелого группового оружия 1930-х годов? В Красной Армии «тяжелым стрелковым оружием поддержки» (по современной терминологии) пехотных подразделений являлся вполне заслуженный, разумеется, пулемет «Максим», официально именуемый «станковый пулемет образца 1910 года». Ни в коей мере не отрицая его высоких боевых качеств — стабильности и высокой эффективности огня, безотказности действия (при условии его тщательной подготовки к стрельбе, зависящей от профессионализма расчета), в то же время никуда не денешь его, мягко говоря, никудышной маневренности в пехотных порядках. Я, со своим 8-килограммовым ДП на плече, благодарил курсантскую судьбу за то, что не оказался в расчете «станкача». Его первому номеру было в 2,5 раза тяжелее тащить на плече 20-килограммовое тело пулемета, но поистине «каторжником» был второй номер, несший на спине без малого 40-килограммовый станок системы Соколова. Хорошо, что, по тогдашней экипировке, у нас были ранцы с притороченной шинельной скаткой, создававшие своеобразную «подушку», — а каково было «матушке-пехоте» с тощими матерчатыми «сидорами»? Восьмикилограммовый же щит пулемета вообще нельзя было взять удобно: на плече — не лежит, в руках режет ладонь... Такие вот «вьючные» страдания...
Тогда, по молодости лет, видимо, как-то не задавался вопросом, почему за почти 30 лет его службы в Русской и Красной Армии нельзя было старичка «Максима» радикально усовершенствовать, хотя бы в части снижения его непомерной массы (на 20-25 кг тяжелее наиболее современных тогдашних иностранных «станкачей»)? Сумели же американцы из своего станкового «Браунинга» образца 1917 г. всего через два года сделать новый станковый пулемет вдвое легче, назвав его «образца 1919 года MI»!
Конечно, наш прославленный «Максимка» в обороне был хорош (вспомните впечатляющий момент отражения каппелевской «психической» атаки в бессмертном «Чапаеве»). Но в маневренном бою, в наступлении, станковые пулеметы часто отставали от наступающей пехоты, оставляя ее без огневой поддержки («ручники» не могли быть такими эффективными, как мощные станковые пулеметы с их точным огнем). К тому же всегда существовала опасность пробития кожуха пулемета, а значит, и потери охлаждающей жидкости. Ладно, пробоину можно как-то заткнуть, а где взять в бою воду? (Опять «киношный» пример — довоенный кинофильм «Тринадцать»).
Обслуживание станкового пулемета образца 1910 г., как уже отмечалось выше, требовало от расчета высокого профессионализма для поддержания постоянной боеготовности оружия, ведь только инструмент, приспособления и т.п. для «Максима» насчитывали около 30 (!) наименований (у иных артсистем чуть больше). Короче говоря, «Максимка» явно отстал от современности...
Правда, командование Красной Армии принимало меры по созданию современного станкового пулемета, и 22 сентября 1939 г. Постановлением Комитета Обороны СССР был принят на вооружение пулемет ДС-39, созданный В.А.Дегтяревым, запущенный в производство взамен «Максима». Но новый пулемет оказался ненадежным в действии, поэтому буквально накануне войны пришлось прекратить его изготовление. В немыслимо тяжелой обстановке 1941 г. пришлось восстанавливать производство устаревших «Максимов» с их технологией изготовления почти что XIX века!
Как известно, новый, значительно более совершенный, чем ДС-39, станковый пулемет Горюнова СГ-43, был принят на вооружение в 1943 г. и стал поступать в действующую Красную Армию в последние месяцы 1943 г.
Вспоминая все это, приходишь к мысли, что, если брать в целом весь период Великой Отечественной войны, то лишь на ее завершающем этапе наши воины получили более совершенные, в том числе и в части эргономических требований, образцы стрелкового оружия: карабин образца 1944 г., компактный и легкий пистолет-пулемет ППС образца 1943 г., ручной пулемет ДПМ и станковый СГ-43, а в начале 1945 г. — модернизированный крупнокалиберный пулемет ДШКМ. В последние месяцы войны были испытаны, в том числе и во фронтовых условиях, новейшие образцы: самозарядный карабин СКС-45 и ручной пулемет РПД-44 под патрон образца 1943 г., крупнокалиберный 14,5-мм пулемет КПВ, вошедшие в послевоенную систему стрелкового оружия Советской Армии. Как видим, путь к этой, несомненно, совершенной системе, был весьма сложным.
При сравнении эксплуатационных характеристик образцов стрелкового оружия периода 1930-х — начала 1940-х гг. в отношении их соответствия эргономическим требованиям видно, как контрастируют с ними сегодняшние модели, входящие в унифицированную систему оружия М.Т.Калашникова, и ряд моделей других российских конструкторов. Например, единый пулемет ПКМ имеет массу в станковом варианте (ПКМС) всего 12 кг. Все остальные пулеметы мира в таком варианте тяжелее на 8 — 10 кг. Станок к нему конструкции Л.В.Степанова массой всего 4,5 кг — тоже рекордсмен! Самый легкий из зарубежных — американский станок М2 (значительно более упрощенный) имеет массу 6,5 кг.
К таким впечатляющим успехам пришла отечественная эргономика стрелкового оружия в наши дни. Из приведенных примеров читатель, надеюсь, составил некоторое представление, каким тернистым был ее путь вследствие того, что в 1920-1930-е гг. данная наука практически не была знакома нашим оружейным конструкторам. Не имели о ней понятия, по всей вероятности, и многие высокие военачальники, полагая, очевидно, что «солдат все стерпит»..., «нeчего жаловаться на трудности военной службы» (это даже было записано в воинских уставах).
Тем не менее в артиллерийской отечественной технике 30-х годов, видимо, имели место более прогрессивные взгляды. Так, артиллерийский конструктор Василий Гаврилович Грабин, прославившийся впоследствии своими замечательными артсистемами, уже в те годы привлекал к разработке проектов орудий врачей, чтобы определить, соответствуют ли компоновка и органы управления систем антропометрическим данным. Очевидно, он слышал о работах советских ученых В.М.Бехтерева и В.И.Мясищева, разработавших первую содержательную концепцию науки, которую они назвали тогда «эргонологией», — она и развилась в нынешнюю эргономику.
В наши дни процесс конструирования оружия уже никак не может обходить требования эргономики, в том числе и оружейной, хотя в этом деле, конечно, работы еще немало. Думается, что российские оружейники в этом вопросе явно находятся на передовых позициях, что можно наблюдать на ряде новейших моделей нашего стрелкового оружия, в том числе некоторых образцов охотничьего и спортивного. Хотелось бы надеяться, что оружейники и все, кто применяет современное российское оружие, продолжат данную тему на страницах нашей оружейной печати, дополнив и развив ее яркими примерами из нынешнего непростого времени.
