Ему была уготована другая судьба. Центральная музыкальная школа, где он играл на гобое, курс консерватории, Гнесинское училище, оркестр Московского Кремля. В театр пошел, потому что захотелось чуда, которого не хватало в жизни. Окончив ГИТИС, Сергей Фролов попал в театр “Ленком”, к своему мастеру Марку Захарову. Он сыграл в “Мудреце”, “Женитьбе Фигаро”, “Жестоких играх”, но настоящим открытием стал только в прошлом сезоне, исполнив главную роль в последней пьесе драматурга Григория Горина “Шут Балакирев”.
Первой
у меня была учительница
Мое знакомство с театром произошло еще в школе. Первой актрисой в моей жизни была преподавательница математики. Никто не умел так театрально выгонять из класса. Поскольку я был любитель последних парт, то постоянно смешил класс и раздражал учителя, якобы случайно падая со стула. Когда это происходило, учительница четко произносила: “Тишина!” — закрывала глаза и после длинной, мхатовской, паузы произносила фамилию жертвы и указывала на дверь. Причем делала она это с такой интонацией, что обреченный, коим часто был я, выходил из класса, чувствуя себя предателем математики и родины в целом.
В школе мы с друзьями облазили все чердаки и подвалы. А однажды случайно подпалили бомбоубежище. Но самым запоминающимся происшествием было знакомство со взрослой жизнью. Моя школа соседствовала с ГИТИСом. Однажды мне поведали тайну, что на заднем дворе театрального училища стоит заброшенный вагончик, в котором находится нечто удивительное. Когда я пробрался туда, то обнаружил на стенах вагончика такие рисунки, рядом с которыми Камасутра — детская энциклопедия. Карандашом в мельчайших подробностях там было изображено то, о чем шептались старшеклассники. Мы ходили туда до тех пор, пока нас не вычислила учительница русского языка. Потом на одном из уроков она сказала, что это неэстетично и глупо. После этого мы прекратили посещать нашу “явочную квартиру”, потому что боялись, что отчислят за разврат и антисоветчину. Но вскоре после этого у нас появилась новая забава — мы стали курить бамбуковые палочки, из которых делают шторы. Сейчас я даже не могу представить, как мы это делали.
“Мое хобби — снимать”
Я не люблю фотографироваться и смотреть себя по телевизору. Сам фотографирую только свою жену. Но это, конечно, хобби, потому что я профессиональный дилетант во всем. Раньше, например, я выращивал помидоры. Собирал из помидоров семена, в начале марта сажал на балконе и в середине лета собирал урожай. Потом коллекционировал фильмы, монеты, марки. Бисером вышивал, в свое время вышил церковное облачение. У меня дома есть швейная машинка “Зингер”, на которой я пытался сшить брюки. Однако сломался на поясе и ширинке.
Музыку люблю, слушаю практически все. Люблю направление lounge и easy listening. А из наших — такие великие команды, как “Пламя”, “Веселые ребята”, “Лейся, песня”, “Поющие гитары”. Дома сам пишу музыку на синтезаторе “Ямаха”.
Поесть люблю. Борщ со сметаной, пельмени или вареники с вишней. Не знаю, почему, но я не могу находиться в ресторане. Вроде бы деньги есть, все в порядке, но окружающее на меня давит. Может, я просто не люблю поступать так, как все. Например, я никогда не буду читать Маринину, хотя, возможно, она пишет лучше Чейза. Мне даже немного стыдно, но я до сих пор не видел “Криминального чтива”.
“Стакан” для храбрости
Однажды в консерваторию пришел человек и сказал, что Марк Анатольевич Захаров набирает курс. Когда я узнал, какой список литературы нужно прочитать, мне стало дурно. Однако на следующий год, выучив единственную басню “Свинья под дубом”, легко прошел два тура. На третьем присутствовал сам Захаров. Я прочитал рассказ “Стакан” Зощенко, и меня взяли. Честно говоря, театр не был моей целью, просто так получилось. Я очень благодарен своему отцу за то, что он меня не упрекнул, узнав, что я поступил в ГИТИС, и Захарову, который сначала сделал из меня человека, а теперь актера.
Что касается главной роли в спектакле “Шут Балакирев” — это тоже не моя заслуга. Однажды в коридоре я столкнулся с Захаровым, который пригласил меня на читку пьесы. Было безумно смешно, потому что “Шута” читал сам Григорий Горин, а когда автор сам читает свое произведение — это всегда интересно. Подозрение, что меня утвердили на главную роль, возникло, когда ко мне подошел Горин, протянул руку и сказал: “Ну что, поработаем?” Потом я увидел свою фамилию в распределении ролей. Как ни странно, я не был удивлен и думал только об одном: смогу ли я и что мне нужно для этого делать? Сейчас я хочу одного: чтобы все осталось как прежде, то есть спокойно. Потому что не знаю, как вести себя с людьми, которые меня хвалят.
