Шарон Стоун как-то сказала: “Расселл Кроу — самый сексуальный парень из тех, что сегодня снимаются в кино”.
“Сексуальный, но слишком холодный, — в свою очередь грустно заметила Сэлма Хайек. — Впрочем, это один из лучших актеров, с которым я когда либо работала”.
Все его связи длились довольно долго, но избранниц никто не знал. Кроу мог жить с женщиной несколько лет и не появиться с ней ни на одном рауте. Хотя многие полжизни готовы были отдать, лишь бы выяснить имя узурпаторши гладиаторского сердца и вырвать ее из объятий Расселла. К счастью, Кроу еще не успел жениться. Фату его невесты, а заодно и ее саму скорее всего порвали бы на куски сразу после свадьбы...
“Он расист. Он матерщинник. Он просто сукин сын. Жизнь совсем заела его. В своей душе он похоронил абсолютно все. Кроме злости...” — так Кроу описывал собственного героя, которого ненавидел. Ненавидел, но понимал. Он тогда снимался в “Быстром и мертвом”. И все больше вживался в роль: “Я видел расизм по обе стороны баррикад. Мой отец тогда работал менеджером в гостинице “Летающий кувшин” (это было в Новой Зеландии). Это чудное место славилось своими потасовками. Маори избивали самоанцев, самоанцы — жителей острова Тонго, а те, в свою очередь, ненавидели маори. Меня лупили за то, что я белый. Приходилось долго и нудно объяснять, что мама моего дедушки была маори...”
На одну шестнадцатую Кроу действительно новозеландский абориген, но вырос он в Австралии и нередко сталкивался с так называемым синдромом Высокого Мака — когда стебелек вырастает слишком высоко, его срезают... Иными словами, тех, кто высовывается, бьют по башке.
Но Кроу слишком дорожил своей головой, чтобы так просто расстаться с ней: “Я не из тех ребят, кто напьется и лезет на крышу”.
Кроу всегда ограждался от женщин. Не то чтобы он боялся их. Просто никогда не любил возбужденного массового скопления. Он был совершенно неприступен. Актрисы даже спорили между собой, кто первой его соблазнит. Впрочем, проигрывали, как правило, все и с досады мололи потом всякую чепуху. В результате все решили, что Кроу голубой, и дамы оставили его в покое. Зато заинтересовались мужчины. Некоторые порывались открыто посягнуть на его честь, и удивленный Кроу надавал по шее нескольким болванам.
Впрочем, он никогда не любил распускать кулаки, предпочитал объясняться без грубости. И, как правило, его понимали. Тут, правда, пришлось действовать не словами. Кроу напился до бесчувствия и с горя поучаствовал в веселой голливудской оргии. Ему удалось осчастливить сразу нескольких девушек... На следующее утро он долго простоял под душем. Ему казалось, что его осквернили. Он чуть не плакал от отвращения, смывая следы вульгарных объятий и склизкий запах дешевых духов. Для человека, который так сильно дорожил своим телом, было немыслимо позволить кому-то “всуе” коснуться его. Кроу собрался и улетел на любимую ферму в Австралию. Он купил ее исключительно для души. Стал разводить кур, коров и лошадей. Для души. Животных он действительно любил. В сущности, их общество нравилось ему гораздо больше человеческого. Он мог преданно смотреть в глаза новорожденного жеребенка и плакать. В такие минуты его мучило отвращение к актерской братии. Все это такая пошлятина...
Как же счастлива была та дама, которую он не отталкивал сразу. Разрешал хотя бы невзначай задержать руку на своем запястье. Обычно он элегантно ускользал от таких ласк и делал вид, будто ничего не заметил. Потом улыбался и исчезал под прикрытием одной из своих самых невероятных и обаятельных улыбок. Келли Линч просто с ума сходила от этих улыбок: “Расселл настолько любит подтрунивать над собой, что и другим он кажется милым и забавным”. В общем, отвергнутые поклонницы, как правило, не обижались. Только вздыхали и долго не могли выкинуть его из разбитого сердца. Как он все-таки умел зацепить женщину! Но дешевые романы его никогда не интересовали.
Расселл и сам не мог понять, верит ли в большую любовь. Может быть... Сколько раз в него влюблялись партнерши по фильму. “Неужели они не понимают, что все это лицедейство?!” — Кроу искренне удивлялся, он ведь правда “не хотел никого ранить, будить понапрасну горькое чувство...” На самом деле этого не понимали не только партнерши. Никто этого не понимал. “Может, вы после съемок книжками зачитываетесь?!”
Например, никто не мог понять, как можно “просто дружить” с Николь Кидман. “Старик, и что — ни разу?!” — физиономия Кроу искривлялась. Обидчику приходилось выруливать: “Впрочем, она какая-то костлявая...”
Между тем именно по совету “костлявой” подруги-соотечественницы Кроу не стал поступать в знаменитый Сиднейский национальный институт драматического искусства, где учились Мэл Гибсон и Джуди Девис: “Я понял, что играю в кино благодаря собственному жизненному опыту, а не потому, что меня кто-то учил”.
Действительно, вместо учебы он работал официантом и уличным актером, в частности, на улице Кинг-Кросс в Сиднее. Случалось, развлекал туристов на курортном острове у побережья города Окленд. К тому же с самого колледжа он всерьез увлекся музыкой и создал собственную рок-группу “Роман Антикс”. Даже записал несколько песен под псевдонимом Расс Ле Рук. Кстати, одна из них называлась: “Хочу быть как Марлон Брандо!” Впрочем, собственные произведения Расселл Кроу считал полнейшим отстоем, и когда какой-то шоумен принялся выражать восторг в адрес его рок-шедевров, Кроу засмеялся: “Это мое дерьмо никогда не выпустят на CD!”
И все же Кроу до сих пор коллекционирует гитары. И откуда только такая удивительная способность — никогда не бросать начатого?! Впрочем, он всегда знал, что рано или поздно окажется в кино. Все остальное — баловство.
Кроу с четырех лет тусовался на съемочной площадке, вертелся под ногами у родителей, которые там работали. Впрочем, он никогда не был ребенком-кинозвездой. “Я был из тех ребят, которые записываются на конкурсы типа: “Алло, мы ищем таланты!”
В 10 лет ему выбили передний зуб на каком-то футбольном матче. Зуб он потом так и не вставил, хотя его довольно настойчиво просил об этом режиссер “Перекрестка” (первого голливудского фильма, в котором снялся потомок маори) Джордж Огилви. Что характерно, когда Огилви поинтересовался, какую роль 25-летний Расселл (кстати, в то время он уже был очень известным актером в Австралии) хотел бы сыграть, тот не растерялся и ответил: “Все!” А потом говорил: “Вы что думаете, работу в Америке я получил за красивые глаза? Да ничего подобного! Просто все остальные актеры были заняты чем-то другим. Впрочем, на меня и так смотрят, как на упавшего с Луны. Для всех я тут какая-то диковинка!”
Что характерно, недавно он подвел неожиданно грустный итог своей плодотворной работы: “Я сыграл в 18 фильмах. И думаю, что 18 раз сыграл плохо”.
В декабре 1997 года в кармане Кроу лежало 15 долларов. И всякий, кто в тот момент прочил ему великое будущее, немедленно подвергался ядовитым насмешкам. Однажды он изливал душу какому-то бармену, который выслушивал исповедь с привычной улыбкой. Будущий Гладиатор сфокусировал на бедном малом замутненный взор и изрек не без труда: “Хотелось бы, чтобы все те люди, которые так рьяно предсказывают мне звездную славу, переслали мне немножечко деньжат... В счет будущих заслуг... Я, знаете ли, не из тех актеров, которые домогаются ролей. Я целюсь на то, что действительно — мое. Хотя я с удовольствием сыграл бы в “Трамвае “Желание”. Эй, Марлон Брандо, отдай мне свою роль!”
Тогда ему было не до любви. Он был озабочен исключительно карьерой и вел фанатичные рассуждения о вожделенной работе в кино. “Гладиатор” не просто принес ему славу. Этот фильм сделал из него кумира. Он был буквально опутан сетью амура. Сеть, правда, трещала по всем швам — слишком уж многие претендентки тянули ее на себя. Но Кроу был одинаково холоден со всеми. Считал, что всеобщее обожание его особы — дело само собой разумеющееся, и лениво игнорировал женщин, которые буквально жаждали его любви.
Мэг Райан возникла как-то совершенно неожиданно. Он бы даже не заметил эту приторную блондиночку. Но однажды, на съемках “Доказательства жизни”, услышал, как она говорила о нем какому-то актеру: “Иногда он бывает ужасно высокомерным! Когда он в хорошем настроении, он твой лучший друг. Но если у него плохой день, лучше не попадаться ему на глаза”. Кроу был в шоке. Он вообще не понимал, с чего это Мэг сделала подобные выводы, но как человек умный, чувствовал, что доля истины в них есть.
Задетый за живое, Расселл сам подошел к Мэг и долго смотрел на нее в упор. Она удивилась, но глаза почему-то не опустила: “Мистер Кроу, вы что-то хотели?” — “Пожалуй... Хотел бы предложить вам чего-нибудь выпить”. — “А я слышала, вы ведете исключительно праведный образ жизни... Я дурно на вас влияю?” — “Вы? На меня? Нет, мэм, вы ошибаетесь. Вы никак на меня не влияете”, — развернулся и ушел. Мэг опешила, впрочем, она решила, что Кроу, как обычно, не в себе. Однако вскоре он вернулся и вытащил какую-то бутылку: “Предлагаю на брудершафт. Только предупреждаю, это очень крепкий напиток”.
Дальнейшее уже не контролировали ни он, ни она. Кроу растаял. Мэг забыла о семье, о любимом муже.
Потом она долго изводила Кроу приступами ревности. Припоминала ему роман с Джоди Фостер — не могла забыть, что та мечтала сделать Расселла отцом своего ребенка.
Вообще-то многие хотели осчастливить Кроу многочисленным потомством. Но, по счастью, ему удалось спастись. Во всяком случае, до сих пор он весьма удачно избегал счастливого отцовства.
Мэг буквально заболела им. С каждым днем Кроу все больше подавлял ее, в нем то и дело просыпался Максимус. И все же Мэг упорно сопротивлялась.
Иногда ее взгляд становился отчужденным. Расселл впервые испытывал ревность. Имя Дэнниса Куэйда, мужа Мэг, бесило его. Он понял, что должен отнять у него любимую.
Кроу решил украсть ее у всех и у всего. Избавить от сплетен, от боли. Он не хотел, чтобы она страдала. Он забрал ее в Австралию. К лошадям.
А еще к родителям. Это были милейшие люди, давно мечтавшие о внуках. Правда, кандидатура Мэг показалась им не слишком удачной. И все же они вели себя довольно интеллигентно. Особенно отец. Но Райан почему-то было неуютно. Во-первых, ее любимый Расселл иногда целыми сутками пропадал в своих загонах и конюшнях. Пару раз она попыталась было составить ему компанию и даже получила от этого своеобразное удовольствие, но однажды как-то неправильно погладила очередного детеныша. Тот завизжал, и Кроу едва не набросился на Мэг с кулаками. Она убежала и долго плакала, уткнувшись в деревянную ограду. Ее разыскал отец Расселла. Успокоил и кое-что объяснил. “Посмотри на него, милая! Он из тех, кто никогда не откажется от свободы. Ни одна женщина не заставит его сделать это. Даже такая прелесть, как ты... Пойми это и уезжай. Возвращайся к семье. Твой муж тебя простит”.
Через несколько дней Мэг стала собирать вещи. Когда они расставались, Расселл молчал. Мэг тоже. И это молчание было самым мучительным. Мэг не выдержала и разрыдалась. Ее так колотило, что Расселл обнял ее. Крепко-крепко. Но удерживать не стал...
Муж при встрече не сказал ни единого слова упрека. Какое-то время она действительно верила, что все будет хорошо. Как раньше. Она будет по крайней мере спокойна. И свободна. От того, другого мужчины, который ее поработил. Но время шло, и она понимала, что теперь ее дом там, в далекой и совершенно чужой Австралии. Потом она обламывала сама себя. “Я ему не нужна, я ему совсем не нужна! Он никогда меня не позовет...”
Расселл Кроу окончательно замкнулся в себе. Он вообще перестал общаться с людьми. Только с родителями. За завтраком. “Ненавижу себя. Только последний идиот мог ее отпустить!” — изводил он себя и тут же оправдывал: “Работа, только работа. Никаких привязанностей!”
Он гладил жеребца, и конь неожиданно фыркнул. Гладиатор вздрогнул. “Ну, здравствуй, Максимус! Мне, знаешь ли, слишком понравилась эта страна”. Это был голос Мэг. Она вернулась...
Навсегда?
