Много лет назад, гуляя по Нью-Йорку, я и мой малолетний сын оказались перед пресвитерианской церковью, которая расположена неподалеку от Рокфеллеровского центра.
Об этой части нью-йоркского Манхэттена говорят, что она вымощена золотом. Это не преувеличение, а скорее преуменьшение, ибо квадратный фут земли здесь стоит дороже, чем золото, необходимое для его покрытия. В юго-восточном углу этого отрезка Пятой авеню находится отель “Сейнт Реджис”, на первом этаже которого разместились кондитерский магазин, торгующий шоколадом “Годайва”, и бутик “Луис Вуттон”. Цена шоколада “Годайва” по весу тоже приближается к цене золота, хотя и не высшей пробы, а в “Луис Вуттоне” вы можете — если вы, конечно, можете — купить за десять тысяч долларов чемодан “Дамье” ручной работы. В северо-восточном углу — магазин “Дисней”, украшенный по случаю Рождества розовыми елками и порхающими принцессами. В юго-западном углу — отель “Пенинсула”, где номера теперь — от 1390 долларов и выше, поскольку после катастрофы 11 сентября гостиничные цены в Нью-Йорке сильно упали.
Короче, райский уголок, безмятежная аркадская идиллия, как сказал бы поэт. Единственное, что портит эту идиллическую картину, — нищие и бездомные, спящие вповалку на ступенях пресвитерианской церкви и в ее аркаде. Видите ли, отцы этой конкретной церкви слишком уж буквально понимают свой христианский долг: они не гонят нищих и бездомных и дают им возможность спать в картонных коробках и на других специфических ложах и даже пускают в церковь погреться...
— Папа, смотри: контраст! — воскликнул мой сын, не совсем вежливо тыча пальцем в повалившегося на церковные ступени нищего.
— Что-что?.. — переспросил я.
— Контраст, — уверенно повторил мальчуган.
— А ты знаешь, что такое контраст?
— Да, это имя человека, который спит на улице.
— Откуда ты это взял?!
— Ты сам так называешь его, когда показываешь приезжим из Москвы...
Я невольно рассмеялся, хотя картина была совсем не юмористической. В те далекие годы нам, журналистам, положено было писать о “контрастах мира капитала”, и, хотя они действительно существовали, читатель отказывался нам верить, набив оскомину на ягодах Агитпропа. А “гнилые интеллигенты” при встрече со мной укоризненно говорили: “Как тебе не стыдно писать о контрастах?!”
С тех пор утекло много времени. Мой малыш стал дедушкой, а меня сделал прадедом... В это Рождество я гулял по “аркадской идиллии” уже один. Все было здесь, как прежде, но вот бездомных на церковных ступенях не было. Контраст исчез. Вместо него Пятую авеню и 55-ю стрит запрудили длиннющие лимузины, запаркованные аж в два ряда. Униформированные шоферы нетерпеливо поджидали своих хозяев, занятых предновогодним шопингом в дорогих магазинах Манхэттена.
Заинтригованный исчезновением контраста, я зашел в церковь и поинтересовался, куда он запропастился. Церковники объяснили мне, что контраст прогнала полиция по приказу мэра Нью-Йорка Джулиани, объявленного журналом “Тайм” “Человеком года”. 11 декабря, ровно три месяца спустя после трагического обвала башен-близнецов Международного торгового центра, на пресвитерианскую церковь Пятой авеню нагрянула полиция — пять полицейских машин и три “воронка”.
Когда полицейские укатили, контраст вернулся. Но не тут-то было. Полицейские тоже вернулись через час, вновь разбудили задремавший было контраст, с издевкой осведомились об его здоровье и снова погнали в шею. Так повторялось каждый час до самого утра. Справедливости ради следует сказать, что не все “копы” были в восторге от порученной им миссии. По словам госпожи Маргарет Шефер, которая руководит благотворительной деятельностью церкви, “это не было героическим деянием полиции”.
Один из совестливых полицейских, недовольно пробурчав себе под нос, что сие не их дело, сказал: “Приказ поступил свыше”. А другой, видимо, тоже совестливый, объясняя полицейскую акцию, указал рукой на уличный знак — “Пятая авеню”.
— Они, наверху, думают, что это вредит ее имиджу, — произнес он многозначительно.
В предыдущие годы, даже под Рождество, полиция довольно-таки либерально относилась к контрасту, которому покровительствовал сам Христос, тоже бывший контрастом две тысячи лет назад. Но вот в конце ноября — в первых числах декабря началось гонение на этого беднягу — не Христа, а контраст. Госпожа Шефер объясняет такой поворот событий тем, что в близлежащих отелях стали селиться знаменитости со всех концов мира, нахлынувшие в Нью-Йорк, чтобы засвидетельствовать мэру Джулиани свою солидарность с городом на Ист-Ривер и Гудзоне. Останавливался здесь и ушедший в подполье вице-президент Чейни. По-видимому, герой дня Джулиани решил, что контраст компрометирует город и страну и вносит диссонанс в их единство в борьбе против воинства Усамы бен Ладена.
Служители Христа решили пойти на компромисс. Они посоветовали контрасту, чтобы он ночевал где-нибудь еще, когда знаменитости, соболезнующие Нью-Йорку, поселяются в “Сейнт Реджис” или “Пенинсуле”. В иные дни он мог вновь располагаться на ночь на церковной паперти. Но бескомпромиссный Руди (Джулиани) отверг этот компромисс и спустил на контраст цепных псов империализма. “Неужели Нью-Йорк настолько бессердечен?!” — восклицает в связи с этим обозреватель “Нью-Йорк таймс” Боб Херберт и сам же поясняет: “Сейчас для бизнеса настали трудные времена, и десятитысячные чемоданы “Дамье” с трудом расстаются с полками. А когда наступает спад, коммерция всегда побивает благотворительность, христианскую и вообще любую”.
О том, что коммерция, которую вифлеемский контраст Иисус пытался изгнать из храма, бьет благотворительность как ей заблагорассудится, можно было составить впечатление, посетив другую нью-йоркскую церковь — Святых апостолов на Девятой авеню в Челси. Церковь сия знаменита не столько своими апостолами-контрастами, сколько тем, что она содержит самую большую soup kitchen — суповую кухню — в городе. Церковь Святых апостолов, вернее, ее кухня, способна приготовить на Рождество похлебку сразу на тысячу контрастов. Это самые забубенные контрасты Нью-Йорка — безработные, выпускники тюремных университетов, алкоголики, больные СПИДом и так далее. Но, хотя они отпетые контрасты, а все-таки люди. И поэтому в Рождество их кормили индейкой с картофельным пюре, морковью, клюквенным соусом, тыквенным паем и мороженым. В церкви Святых апостолов было чисто и тепло, как в раю.
Но в Нью-Йорке контрастов не одна тысяча, а тридцать тысяч. Это зарегистрированные, те, кто ночует в ночлежках. Контрасты, ночующие в метро и под мостами, статистикой не учитываются, хотя они тоже люди. Спад и катастрофа 11 сентября привели к резкому росту контрастов, которых невозможно накормить в soup kitchen и обеспечить ночлежками. Куда легче поймать неуловимого Усаму. Газета “Нью-Йорк таймс” в редакционной статье “Бездомность в Нью-Йорке” пишет о “двух близнецах” — не порушенных небоскребах, а голоде и бездомности. “Толпы, штурмующие soup kitchen и ночлежки, стали расти еще до террористической атаки в Нижнем Манхэттене. Они потрясли местную экономику”. (Прямо язык передовиц “Правды” эпохи Агитпропа!)
Однако ошибаются те, кто думает, что контраст — это апостол нищеты в лохмотьях, пропахших потом, дешевым вином и похлебкой из soup kitchen. У меня есть знакомый контраст, который абсолютно контрастирует с первым. Живет он почти что рядом с “Ground Zero” — “Точкой отсчета”, как стали именовать то место, где совсем еще недавно высились близнецы-небоскребы. Кстати, на Рождество “Ground Zero” была перекрыта. Там праздновали появление на свет малютки Христа люди, работающие на расчистке развалин. Изгородь на Черч-стрит и Дит-стрит была украшена свежими букетами алых роз и голубых ирисов.
Мой контраст, живущий рядом с котлованом “Ground Zero”, считает точкой отсчета Нью-Йорка не его, а себя. Он предпочитает, чтобы его называли “Эпицентром Нью-Йорка”. Построил его у развалин близнецов-небоскребов, пожалуй, самый модный американский архитектор Рем Кулхааз. “Прада”, как говорят любители эпитетов, элегантен, словно гардероб великого Гэтсби Скотта Фицджеральда. В центре “Прады” с высокого потолка свисает стереосистема. Кресла сделаны из медицинского ортопедического геля. Кругом видеоэкраны, демонстрирующие хитовые шоу-показы “Прады”, ее яхту, участвующую в американских парусных гонках, и “новых прадовцев” в умопомрачительных плавательных костюмах. На прилавках — уникальные предметы роскоши: мужские норковые головные уборы за 13200 долларов, крокодиловые сумки за 19000 долларов, черные норковые накидки за 7400 долларов, подушки из кожи монгольского барашка за 5100 долларов...
А чего стоят примерочные “Прады”! Как говорили на лапотной Руси — техника на грани фантастики. Недаром “Прада” не просто контраст, а контраст-нарцисс. Нажатием кнопки прозрачные двери примерочных кабинок становятся непроницаемыми. Нажатием других кнопок ты видишь себя в примеряемом туалете и при дневном свете, и при вечернем. Камеры позволяют тебе смотреть на себя и сбоку, и со спины. “Прада” имеет кроме центрального подъезда еще и отдельный VIP-вход — для звезд и прочих знаменитостей, не желающих тереться с просто богатыми. У первых есть и свои собственные примерочные, как яхты или самолеты. Называются они “специальными альковами”. Это вам, леди и джентльмены, не ночлежки. Это бутики “Прады”, ютящиеся в холлах московских пятизвездочных отелей, выглядят по сравнению с моим нью-йоркским контрастом ночлежками!
Но “Прада” глаза колет. Ее появление рядом с “Ground Zero” слишком уж отдает непристойностью. Обозревательница Морин Дауд причитает по этому поводу: “После 11 сентября было много высокопарного разглагольствования по поводу того, что Америка коренным образом изменилась, что трагедия облагородила ее, что мы уже не будем более циничными, пресыщенными... что мы вновь обрели душевность и отбросили все фривольное и декадентское, что роскошь и снобизм будут изгнаны, а тепло и простота спеленают нас, что на смену четырехзвездной гастрономии Эйлейн Дукас придут сосиски — хот-догс — и макароны...”
Что? Или што?
Контраст существовал, когда мой младший сын был еще ребенком. Контраст остается, когда он стал дедушкой. И я уже не боюсь вновь писать о нем, ибо сейчас контраст поселился и в России, пытающейся догнать Америку не только и не столько по надою молока, как в оттепельные времена нашего Никиты Сергеевича, а именно по контрастам: и нищие на папертях, и прадолюбцы, и прадоискатели — в “Марриоттах”, “Кемпински” и “Метрополе”, где когда-то жил после переезда из Петрограда простой как правда, по Горькому, Ленин.
Контраст в России, как в Америке, уже канонизирован. Он ждет своего певца. Не Валентина Зорина и меня, а Чарльза Диккенса.
