В новогоднюю ночь принято поднимать тосты за здравие. Но уже несколько лет военные изменяют этой традиции: трагический январь 95-го надолго поселил в их души боль и скорбь. За праздничным столом смолкает веселый гам, едва звучит: “Третий тост”. Его пьют стоя, до дна, молча. Этот тост за не вернувшихся с войны.
Но так уж устроен человек, что даже вдали от дома, в сырой палатке и холодном блиндаже, он находит повод для радости. Тем более в Новый год. Третий тост обязательно сменяется другим: “Будем живы!” Говорят, он тоже родился в Чечне. Корреспондент “МК” утверждать это не берется. Зато он прекрасно помнит, как праздновала фронтовая братия Новый 2000-й.
Двухтысячный год был самым экзотическим изо всех встреченных мной Новых годов.Какие были планы, какой размах гулянья представлялся мне на встрече Миллениума! Париж, Милан и Лондон расстилали передо мной свои просторы, приглашая встретить новое тысячелетие в своих объятиях. Такое же бывает раз в тысячу лет! Подкопить деньжат, рвануть в Европу, и... Чтобы запомнилось на всю жизнь.
Запомнилось. Как говорится, человек предполагает, а Господь располагает. И так уж судьба распорядилась, что вместо Парижа мне досталось слякотное чеченское поле, вместо пятизвездочного отеля — задымленная землянка, вместо праздника — контртеррористическая операция, где я оказался сержантом контрактной службы.
Водки достать не удалось.
Мы сидели за праздничным снарядным ящиком, помешивая в кружках чуть теплый чай. Зима сырыми хлопьями покрывала поле, простиравшееся от Гойтов до Урус-Мартана, черная ночь застилала окна, а туманная тишина закладывала уши. Впрочем, печурка, потрескивая, волнами разливала по палатке тепло, и от этого на душе становилось хорошо.
Настроение было праздничным. Стол, в смысле ящик, — богатым до неимоверности. На двенадцать человек у нас было:
1) две банки фасоли;
2) две банки тушенки;
3) пять банок рыбных консервов;
и самое главное, вы не поверите, —
4) три банки сгущенки!
То есть одна банка сгущенки на четверых! Такого богатства мы не видели давно. Пожалуй, со времен мародерского варенья в Алхан-Юрте.
К сгущенке прилагались маленькие гуманитарные печенюшки, присланные в Чечню тогдашним президентом Борис Николаичем. По тридцать штук на брата. Хорошо все-таки, что у нас самый маленький в батальоне взвод: гуманитарку делить легче.
— Который час, Олежа?
— Без пяти.
— Ну что ж, джентльмены, приступим, пожалуй...
Мы чокнулись кружками с чаем, выпили и навалились на сгущенку, зачерпывая ее печенюшками. Наевшись, отвалились от ящика, довольно поглаживая сытые животы. Закурили.
Блин-компот, до чего же хорошо все-таки! Новый год. Сгущенка. И президент о нас помнит.
— Олежа, который час?
— Десять секунд первого.
— Пойдем постреляем, что ли...
— Пойдем.
Мы взяли заранее заряженные трассерами магазины, отдернули полог и вышли в черную южную ночь. Темнота была непроглядной. Не было видно не то что ног, носа не было видно.
— Блин, страшно, тишина-то какая... — сказал Олег.
— Да пошли они все к черту! Новый год все-таки. Новый век. Новое тысячелетие! Имеем законное право, — сказал я. — Давай!
Мы задрали стволы в небо и надавили на спуск. Автомат задергался в руках, загрохотал, разрывая тишину. Две одинокие трассирующие очереди петардами взлетели над головами, вошли в низкое облачное небо и пропали в морозном мутеве. И тут, словно ожидая команды, заговорил батальон. Стреляли все. Стреляли без остановки, одной очередью выпуская магазин целиком, нарушая маскировку, протестуя против бесправной солдатской жизни. Трассера веерами прочерчивали ночное небо, летели в горы, в поле. Справа разведчики били из ПКМа. Слева обозники лупили из подствольников. Впереди медики кидали дымы. Пехота молотила из КПВТ. Четырнадцатимиллиметровые снаряды с шелестом уходили в облака, рвались там и озаряли тусклыми вспышками позиции батальона.
Красотища была невероятная. Зеленые, красные, белые трассеры, осветительные ракеты, рыжие дымы, мимолетные разрывы гранат... На войне было бы очень красиво, если бы не было так страшно.
Из штабной палатки в тапочках выскочил начальник штаба. Подбежал к нам. Съездил мне в челюсть:
— Вы чего, полудурки, охренели, что ли!..
Начальник штаба боялся, что под шумок кто-нибудь стрельнет в него или в комбата.
Олег успел увернуться. Начштаба побежал дальше, разгонять разведвзвод. Мы вернулись в палатку.
Пехота шмаляла еще полночи. Они стояли далеко от нас, и начштаба в тапочках туда не побежал.
Стащив сапоги, я залез в спальный мешок, потянулся, пошевелил пальцами ног. Приятная синтепоновая прохлада “спальника” создавала обманчивое ощущение чистой простыни.
— Ну что, с Новым годом, Аркадий Аркадьевич! — поздравил я себя.
— С Новым годом! — ответил себе же и, умиротворенный, моментально уснул.
Мне снился Париж.
P.S. Разведка “Караула” сообщила, что в ночь с 31 декабря 2001 года на 1 января 2002-го обстановка в Чеченской Республике оставалась напряженной. В полночь в подразделениях Объединенной группировки войск была отмечена интенсивная стрельба из всех видов оружия. Данных о жертвах и разрушениях нет.
