Я не знаю, кто как и как кому, а мне лично понравилось, что президент наш опять, как и в прошлом году, поздравлял нас на свежем воздухе с Новым годом. Можно сказать, на морозце, в пальтишке, по-свойски... И в конце года 2001-го мне понравилось, как президент на вопросы по телефону отвечал... Я потом об этом деле полемику читал в прессе: кто что говорил по этому поводу, а мне понравилось. И в особенности про мальчика Ваню: он же не “на деревню дедушке” письмо написал, как Ванька Жуков у Чехова, а самому президенту дозвонился от своего замечательного имени и попросил за себя и, естественно, за сотни тысяч таких же Иванов, как он... И президент сказал, что у него самого средств нет, чтобы помочь им всем, но он знает, у кого есть, и наладит это дело... И действительно, допустим, есть же у нас такие ребята, такие трудящиеся, у кого по два, по три “Мерседеса”. Так что же, им будет жалко один отдать на пропитание таким, как Ваня, если президент их об этом попросит... По-свойски... Я вообще мечтаю, чтобы Власть наша говорила с нами по-свойски, откровенно, по душам и как можно чаще... Так, мол, и так, — пусть скажет, — люблю я вас и в обиду не дам... Не за то люблю и не за это, а просто за то, что вы — граждане Великой России... И глядишь, мы все, граждане, растаем от этой ласки и оглянемся вокруг себя, и надоест нам жить в Дурдоме, и выйдем мы из него, и начнем любить друг друга... И Правительство наше, и Администрацию, и даже Думу...
И будет у нас от этой любви тишь, гладь и Божья благодать...
Скакали по горам прекрасной Грузии красавец-джигит со своей умопомрачительной невестой... Они спасались от погони... Без еды, без воды, без теплого белья... “Любовь спасет нас”, — говорили они друг другу... И скакали... И вот на двадцатые сутки этой скачки на скале появился горный козел. Джигит выхватил свое ружье и выстрелил, но он слишком хотел кушать и не попал... Тогда он прицелился и выстрелил еще раз, но он слишком хотел пить, и козел только отскочил в сторону... А когда джигит без теплого белья лег на холодную землю для выстрела, козел просто-напросто посмеялся над ним и исчез... И красавец-джигит и его умопомрачительная невеста умерли от жажды, голода и простуды...
Так давайте же выпьем за то, чтобы кроме любви у нас всегда были еда, вода, свет и тепло!
С наступающим Старым Новым годом вас, братцы мои, господа хорошие!
Сейчас мы живем без царя... В голове... И нет Шутов... Талантливых придурковатых навалом, а в Шуты не идут, понимают, что Шут — это должность пожизненная, и что если уж ты решил на Руси скоморошеством и юродством служить правде, то ни спикером, ни президентом... банка тебе уже не быть... И ты должен быть либо нищ, как академик Сахаров, либо пьян, как Владимир Высоцкий... А по-другому никак!
— Я могу управлять государством, но я не могу управлять собой. Поэтому не грузите меня...
Однажды шут Балакирев вез Петра Первого и князя Меншикова во дворец. Вдруг лошадь остановилась посреди лужи для известной надобности. Балакирев хлестнул ее и пробормотал:
— Ну, точь-в-точь ты, Алексеич.
— Кто?! — в изумлении переспросил Петр.
— Да вот эта лошадь, как ты.
— Почему так?! — вспыхнул царь.
— Да так вот. Мало ли в этой луже дряни, а она еще добавляет. Мало ли у Меншикова всякого богатства, а ты все еще его пичкаешь и пичкаешь...
— Ты слышал, князь?! — грозно спросил Петр. — Сей же час отпишешь 100 тысяч рублей золотом на содержание богоугодных заведений.
— Но мин херц... — начал было Меншиков.
— И не грузи меня!!! — яростно закончил Петр Великий.
“Человек есть то, что он сам из себя сделал, — говорил Петр Первый. — В том, что я царь, моей заслуги нет, на то воля Божья. А вот звание корабельного мастера я сам себе добыл, своими руками, своей головой и долгим стерпением”.
— Поди прочь, дурак, и не мешай, коли жить хочешь! — грозно заорал кормчий. — Я больше твоего в этом смыслю и знаю, куда правлю...
Петр молча отошел, а судно скоро действительно пристало к берегу. На пристани царь подошел к Агафону Гусеву и сказал:
— Помнишь ли, брат, как отпотчевал ты меня на судне?
— Прости, батюшка, — воскликнул кормчий и упал на колени.
— Ничего, брат, — успокоил его Петр, — по мне так лучше стерпеть “дурака” да остаться при этом в живых, нежели быть царем да утопнуть...
Россия. Гражданская война... Красные и белые на позициях. Через расположение белых, еле-еле передвигая ноги, старая кляча везет телегу. В телеге тетка в косынке погоняет клячу. Белые ее задерживают. Тетка умоляет, плачет, просит пропустить ее в соседнее село, в расположение красных, дескать, там ее хата, дети... Пропустили... Телега въезжает в село, и старая кляча как вкопанная останавливается у штаба Красной Армии. Из штаба выходит Фурманов. Тетка снимает косынку, и Фурманов обалдевает:
— Петька!!! — восхищенно кричит он во все горло. — Ай да замаскировался!!! Ай да молодец!!!
— Это еще что, — скромно говорит Петька и указывает на клячу, — вы распрягите Василия Ивановича.
Чтоб вы у меня все были здоровенькими!