В резервации

  Мир был прекрасен, пока его не завоевали автомобили. Выстаивая где-нибудь в многокилометровой пробке на Садовом кольце, хочешь вернуться в те времена, когда ничего подобного не было. Когда люди передвигались пешком, а пересечь из конца в конец большую деревню Москву можно было за час-полтора на извозчичьей кляче. Это был размеренный, тихий, экологически чистый, отлично унавоженный мир! Отсутствие в нем машин приносило огромные преимущества. Не надо было переживать по поводу колебания цен на сырую нефть. Не стоило расчищать на улицах снег: он под полозьями превращался в накатанный санный путь. Не требовалось спасать деревья, отравленные солями тяжелых металлов. Они росли, зеленели вдоль шумных трактов на диво. Ведь конский помет — самое ценное удобрение! Что касается проигрыша автомобилю по скорости, то эта потеря в нашем сознании иллюзорна. Езда — верховая ли, в экипаже — куда эмоциональнее. И не надо пренебрежительно: мол, одна лошадиная сила! Если лошадь у вас, закусив удила, понесла, останавливать ее — все равно что пытаться перетягивать трактор. Уверяю: мало вам не покажется... Конный пешему не товарищ      Бог создал лошадь для бега, как человека для счастья. Видимо, этим и объясняется наше взаимное притяжение. У кого не екнет сердчишко в предвкушении быстрой езды. По морозцу-то, да на лихих конях! Эх, залетные!..
     Только в нашем благословенном отечестве с его кривыми дорогами и не поддающимися никакому учету пространствами могла полюбиться лошадка, неутомимым и резвым ходом поглощающая версту за верстой. Недаром у Льва Толстого рысак Холстомер меряет ногами дорогу, словно аршином холсты. Рысистая лошадь идеально подходит для наших просторов.
     Так-то вот мастер-наездник Раменского ипподрома Вениамин Бауэр собирает лошадку в работу. Вышесказанное — присловье в его устах. “Собирает” — “запрягает” на ипподромном сленге. Делает это, разумеется, конюх, “сам” профессорским тоном отдает приказания. Перед тобой стоит мэтр, а ты внимай науке, учись. Наука вроде несложная, но... Сама напросилась поучаствовать в тренинге. Вспомнить молодость, так сказать. Значит, так. Затягиваем чересседелку, притягиваем оглобли, постромками пропускаем “через все...”, а эту супонь, простите, куда? Помню два способа сбора лошади, на самом деле их много больше — в зависимости от тонкостей.
     — Чек, — командует Бауэр.
     Последний штрих — надо правильно установить ремешок, поддерживающий голову лошади, обеспечивая тем самым баланс.
     Все-таки остроумно подмечено, что русские быстро ездят, но запрягают долго. Они еще долго усаживаются. “Оседлать” с непривычки “американку” — легковесный спортивный экипаж — канительное дело. Садиться в него надо сзади. Перекинуть ногу через колеса и ось без сноровки не получается. При этом нужно еще пропустить под собственное седалище концы болтающихся вожжей — единственная гарантия, что они останутся при тебе в критической ситуации. Упираем ступни в проножки. Держаться в “американке” практически не за что — разве за воздух?.. Осторожненько разбираем вожжички... “Пошел!”
     Рысак — это целая философия. Резвая рысь для лошади — внеприродный аллюр. Когда ей надо быстрее, она поскачет галопом. Но человек обучил четвероногого друга искусственному движению, вывел такие породы, для которых даже несколько тактов галопа, проскачка — табу. И теперь уже второе столетие маракует над тем, как бы заставить рысака бегать еще быстрее. В начале прошлого века рекордом рысистой резвости была верста (1600 м), пройденная за 2,14 минуты. В середине столетия рысистые лошади разменяли минуту — 1,59. К XXI веку рысак сбросил еще пять секунд — 1,53.
     Вырастить “безминутного” рысака, лошадь, способную пробежать милю (версту) за минуту с секундами, — не просто большая удача в жизни, а заслуга перед отечеством: редко кому выпадает. Поэтому каждый наездник каждую новую лошадь, попавшую в его руки, разгадывает как судьбу. Вроде бы чувствуется в жеребенке классок, но в какие секунды?..
     Гнедая кобылка, которую Бауэр берет на дорожку, несомненно, будущая звезда. (Кличку не афишируем. Перспективную лошадь до времени до поры в любой конюшне стараются “затемнить”.) Сын Торсиона, которого доверяют корреспонденту, тоже способный. В его родословной так много разных “сэров” и “пэров”, что становится стыдно за свое плебейское происхождение.
     Выехав из конюшни, будущая ипподромная звездочка начинает демонстрировать свой злодейский характер. Бандитски бьет задом, качалка трещит. Однако конюх предусмотрительно привязывает ей хвост к фартуку передка и завязывает на бантик. Бить будешь — лишишься хвоста. Недолго думая, кобылка поднимается на дыбы.
     Дурные привычки у лошадей считаются производственным браком: покалечит себя, разобьет экипаж, изувечит наездника. В старину лошадей цыганскими способами излечивали от них. Брыкучим над крупом подвешивали металлические колючки. С кусачими расправлялись иначе. Распаривали репу, насаживали на палку, прятали вместе с палкой в рукав, подсовывая наподобие кулака. Лошадь — хвать! Обожжется — и дальше как шелковая.
     В наши дни с лошадьми обращаются гораздо гуманнее.
     — В Европе существует конвенция, запрещающая жестокое обращение с лошадьми, — поясняет Вениамин. — В Норвегии, например, нельзя пользоваться хлыстом. В Швеции лошадь можно ударить только три раза. Зато в Америке не возбраняется изрубить. Причем самым жестоким, садистским хлыстом — из китового уса...
     Но вот и беговой круг. Дорога к нему от конюшни короткая. Предисловие, как водится, длинное.
     — Фр-р, — произносит Сынок и просит повод.
     Мы въезжаем на призовую дорожку. Ветер в гриве      Рысистая лошадь тренируется каждый день. Шаг, тротт предписаны ей для укрепления мускулатуры. (Лошадник не говорит “рысь”. “Мах”, “тротт” — как ее разновидности.) Каждый четвертый день — маховые работы. Иначе дыхание загрубеет, а без дыхалки в заезде нечего делать. Борьба на дорожке, умение вырвать пол-корпуса, корпус, просунуть голову или шею за финишный столб, сбросить долю секунды — вот цель, ради которой — каждый день, изо дня в день...
     Лошадь, которая может сделать два броска на дистанции, — хорошая лошадь; делающая три — классная.
     Сынок между тем ставит ушки топориком. Подналег. Понял легкое похлопыванье вожжей — с тротта перешел на размашку.
     Правильный бег со стороны захватывающ и прекрасен. Лошадь как бы стелется над дорожкой, вытягиваясь в струну. Не бежит, а летит. И это не метафора. На какие-то доли секунды лошадь действительно воспаряет, не касаясь земли, все ее четыре ноги находятся в воздухе. Фаза подвисания — упоительная составляющая рысистого бега. Почти как балет.
     — Поехали врезвую, — командует Бауэр.
     Врезвую! Вот оно. Мах! Конечно, это не призовая езда, когда и наездник, и лошадь сконцентрированы предельно, но все же: спицы сливаются в ослепительный диск, ледяная сечка в лицо, стук копыт, словно барабанная дробь — симфония четких коротких тактов, — быстрее. Быстрей! “О, Сыночек! Оп, ооо!..” Отрываемся от дорожки. Полный улет. Подвисание то есть.
     Вообще-то можно сколько угодно превозносить лихую езду, однако на двадцатиградусном крепком морозе очень скоро наступает дубняк. Верховому теплее. Он двигается, приноравливаясь к движениям лошади. Наездник сидит в “американке” кулем, и, сколько ни надевай на себя ватных штанов, мороз все равно проберется. К тому же на голове по инструкции безопасности — каска, и она, как известно, не греет. Есть и еще одно небольшое различие между ездой верховой и ездой в экипаже. Всадник — он на коне. Этим все сказано. По сравнению с верховым наездник поставлен в унизительное положение. Он принужден разглядывать задницу лошади. И это единственное, что он видит отчетливо и в подробностях. Чем широкозадее лошадь, тем меньше обзор. Кроме того, многие пугливые молодые лошадки любопытны как дети и нуждаются в разных приспособлениях. Как-то: капор на уши, блиндера на глаза, муфта на нос. Ничто не должно отвлекать от работы. В итоге лошадь почти не видит — наездник видит немногим больше. В этих условиях состязаться в заезде, когда на дорожке собирается около десяти экипажей, не сцепиться при этом оглоблями, не проехаться по ногам, оттеснить конкурента, заняв выигрышную позицию на бровке дорожки, без преувеличений — искусство.
     Стремление к нему человека понятно. Но что заставляет лошадь?
     На этот счет существуют противоположные мнения. Дескать, лошадь побуждает инстинкт, боязнь отбиться от табуна. Оппонентами лошадиная состязательность трактуется как страх перед наездником и кнутом. Действительно, умному рысаку достаточно показать хлыст, и он уже прибавляет. Но в общем и целом все эти ужасы преувеличены. Во всяком случае, неопытному новичку лошадь кажется гораздо страшнее. Стоит только почувствовать мелькающие в непосредственной близости сверкающие подковы. И потом, все так эфемерно! Эта “американка” с ее первобытной аэродинамикой — крепится на каких-то там ремешках...
     В тот момент, когда лошадь отрывает от земли все четыре ноги, точкой опоры ей служит железо во рту. “Железо”, или, правильней, — удила — главный элемент в управлении лошадью. Через вожжи наездник передает простые команды: налево, направо, стоять. Но есть одна непостижимая вещь, когда в руках у большого мастера лошадка от одного только незаметного шевеления железа во рту принимает посыл и начинает мощный рывок на дистанции. Лошадиная сила... на кончиках пальцев.
     — Что самое главное в организме призовой лошади?
     — Сердце, — не задумываясь отвечает Вениамин. — Больше всего мы, наездники, не любим физически подготовленных, но в работе неотдатливых лошадей, которые только симулируют активность, бросок, но первыми никогда не приходят. Однако история рысистого спорта знает других, которые, отдав все силы борьбе, вырывают победу и умирают на финише. Это и называется — сердце...
     Тренировка закончена, возвращаемся на конюшню, домой. Спрыгиваю с “американки”, уговариваю Сынка принять угощение — сырую морковку. Думаю, лошади нам повинуются, потому что мы внушаем друг другу обоюдное уважение. Не так-то просто предать того, которого приручили. * * *      Помню, мама воспитывала меня: “Сколько можно? Опять на конюшню?..” Удивительный мир, вытесненный в резервацию ипподромов, однажды приняв, не отпускает всю жизнь. Прирожденный наездник не скажет: “Иду на работу” — он скажет: “Иду к лошадям”. Работает не он, а они. Лавры делятся пополам. Наезднику кубок и приз, рысаку — пурпурная попона. Лошадиные клички и фамилии мастеров сливаются воедино.
     Вениамин Бауэр, воспитанник Раменской школы, начинал карьеру в 80-е годы, когда гремела слава наездников старшего поколения. Теперь у него самого за плечами — длинный послужной список. 48 побед из 152 стартов. Успехи на престижных соревнованиях. Выступает по заграницам.
     Одна лишь печаль: не перейден двухминутный рубеж. Лучшая лошадь, трехлетний Раскат, показал под его управлением 2,02 — третий в этой возрастной категории результат за 150-летнюю хронологию испытаний.
     Зато есть единомышленник, тренер. Учитель, под руководством которого Вениамин замышляет добиться громких успехов.
     — Тончайший идеолог рысистой езды, — объясняет мне Бауэр.
     А я вспоминаю, как две студентки бегали в тренотделение, клянчили: “Дяденька, дай проехать лошадку!” Для подружки пробеги завершились фатально. Она оставила журналистику, лучшую на свете газету “МК” и вышла замуж за Мастера.
     Любой профессиональный круг тесен. Кто же он, этот общий учитель? Мастер-наездник Московского ипподрома Борис Иванович Свеженцев. Потихоньку вздыхаю. Это сколько воды утекло? Были когда-то и мы рысаками... Не надо думать, что вы их плоше!      Если бы не наступивший год Лошади, не было бы и повода вспоминать, что за двенадцать лет промелькнувшего восточного цикла лошадь в России пережила поистине черные времена.
     Потери огромны. Разорились конезаводы, прекратили испытания ипподромы, деградировала селекция. Поголовье племенных лошадей сократилось в несколько раз. Нечто подобное наша страна пережила дважды: в период Октябрьской революции и в годы Великой Отечественной войны.
     Раменский ипподром, конечно, не исключение. Конные состязания с 1991 года не проводились здесь восемь лет. Территория ипподрома сделалась местом рок-фестивалей, авторалли, тусовок. Раньше было иначе. По субботам электрички уходили с Казанского вокзала переполненными. В этот день на 47-м километре назначались бега...
     — Когда я принял хозяйство, — рассказывает нынешний директор Раменского ипподрома Александр Иванович Капустюк, — то прямо-таки поперхнулся. Словно Мамай прошел. Люди в тренотделениях разводили курей-поросей. За выживание, понимаешь, боролись!
     Начинали с элементарных бытовых мелочей. Спустя два года нормальная лошадиная и человеческая жизнь на ипподроме налаживается. Отрегулирован правовой статус федерального государственного предприятия, которое заключило договора с государственными же конезаводами о проведении тренинга и выявлении резвости рысистых племенных лошадей. Минсельхоз обеспечивает кормами, зооветпрепаратами, снаряжением, призовыми. Так что теперь население может трудиться, не задумываясь о насущном овсе.
     В прошлом году здесь возобновилось летнее рысистое дерби. Большой четырехлетний приз разыграли в крутые секунды — 2,01. Порадовали резвостью и обычные, рядовые заезды. В целом летний сезон сложился успешно. И все это благодаря долгожданной помощи государства. Пришла она вовремя или опоздала — будем рядить потом. Ведь в разгар либеральных реформ Россия чуть было не потеряла свою лошадиную гордость — орловского рысака. Уникальную породу, выведенную в XVIII веке графом Орловым, основу всего отечественного конезаводства, породу, с которой по всему миру пошло увлечение рысаками...
     Застигнутые шоковой терапией врасплох, конезаводы пускали животных под нож. Кони падали от бескормицы, а до таких тонкостей, как рекорды, просто не доходило. Последний установил орловец Ковбой (1,57) в 1991 году. Дальше — провал. По-настоящему это поняли, когда в хозяйствах России осталось всего 800 орловских кобыл. Маточное поголовье...
     — Мы сами виноваты в этой беде, — считает председатель Федерации рысистого конезаводства, в прошлом наездница Московского ипподрома Алла Михайловна Ползунова. — Недавно принята программа спасения орловского рысака. Спасибо. Надо было остановиться у последней черты! Сегодня приезжаю на конезаводы, а там продают молодняк по 15 тысяч рублей за голову. У этого материала нет уже никакой породы.
     А дело все в том, что орловский рысак тише американского. Разрыв по рекордам — всего четыре секунды. Но этого более чем достаточно, чтобы на общей дорожке орловец проигрывал. Когда наездники стали активно гастролировать за рубежом, когда внутри страны во главу угла были поставлены призовые доходы, потребовался конкурентоспособный товар. Американский рысак перебирает ногами шустрее. Рослый орловец — медлительнее. Но зато он чертовски наряден! Зритель на Западе прямо-таки торчит от нашего серого в яблоках. Мы между тем, пораскинув мозгами, принесли в жертву гордыню вместе со всем ее экстерьером и развернулись к американцу.
     Покажется странным, однако немалую помощь — моральную, материальную, всяческую — в этот трудный период оказала Французская рысистая ассоциация. У Франции тоже, представьте, есть своя гордость — французский рысак. И там буквально за голову схватились, узнав, что делается в России. Для многих лошадников название нашей страны прочно ассоциируется с неопровержимыми данными: “Родина орловского рысака”.
     Международная солидарность поддержала русское реноме. Все мы немного лошади      Московская область в прежние годы считалась авторитетным центром рысистого спорта. Но сейчас Московский конный завод в Успенском, с его орловской породой — в развале. Раменский ипподром... Здесь самая быстрая призовая дорожка в стране, и она, по счастью, сохранена. Построенная в 1974 году с использованием специальных составов и глин, она помогает лошадям сбрасывать доли секунды. Установленный на ней всероссийский рекорд — минута пятьдесят девять — другими ипподромами нашей страны до сих пор не побит.
     Однако капризная слава не торопится сюда возвращаться. Нужно возрождать в Раменском традиционные состязания русских троек. (На Московском ипподроме, после долгого перерыва, они возобновлены в позапрошлом году.) Хотели проводить в Раменском летние скаковые сезоны на лошадях арабской породы — не получилось. Ресурсы классических видов конного спорта в России подорваны, интерес к ним упал. Чего не скажешь о европейских странах, переживающих настоящий бум. Особенно популярны сейчас конные состязания в Скандинавии. Поскольку у северных наших соседей тоже длинные и пушистые зимы, все буквально помешались на рысаках. Не ленятся устраивать бега в деревнях, прямо на льду замерзших озер.
     В Финляндии, например, в каждом маленьком городишке с населением 50—60 тысяч есть свой ипподром, и он полон каждые выходные. Приходят с женами и детьми: трибуны закрытые, теплые, сервис на уровне, тотализатор цивилизованный. Ну а зрелище конских ристалищ говорит само за себя. А уж если тебе везет и твоя лошадка выигрывает... Не захочется уходить!
     У нас с дитятками в кассу взаимных пари не пойдешь. Не та культура, другие традиции. Кстати, в Раменском тотализатора нет — его включают лишь по большим праздникам. Во всем мире, в Европе его посещение не чревато оскорблением нравственности. Деньги от азартной игры плавно перетекают в конезаводство, в развитие спорта. В Англии скачки и ставки — аристократическое светское мероприятие. Во Франции в дни больших заездов в Венсенне ставку можно сделать в любом кафе. Без мата и риска для жизни, как это происходит в Москве...
     А теперь посмотрим по цифрам. Еженедельный оборот тотализатора Московского ипподрома составляет 500 тысяч рублей. Но в такой небольшой стране, как Япония, ипподромы островного игрушечного государства прокручивают 60 миллиардов долларов. И кони у японцев не дохнут. Потому что японцы вежливые, хотя и азартные. * * *      Нынешним летом губернатора Московской области Бориса Всеволодовича Громова заполучили на Раменский ипподром. Его заинтересовывали перспективой создания современного конноспортивного центра, работающего по европейским стандартам. Но Борис Всеволодович — не Юрий Михайлович: остался к лошадям равнодушен.
     Но остается надежда. Недавно директор ипподрома увидел в газете фотографию Владимира Путина на коне. Как молния, мелькнула догадка. А что, если Владимир Владимирович изменит своим обычным пристрастиям, и конный спорт станет “президентским” видом? Чем черт не шутит! Если так разобраться, президент ты или простой человек — все мы немного лошади... Каждый по-своему.