Мы видим их каждый день — грязных, оборванных, голодных или пьяных, или нанюхавшихся всякой гадости. Москва — город хлебный, вот и стягиваются они сюда со всей страны. У них или нет родителей, или родители такие, что лучше бы их не было. Поэтому они бегут из дома. Их миллионы — столько беспризорников было разве что после Гражданской и Второй мировой войн. Они, как было принято говорить раньше, наше будущее. Через несколько лет они вырастут и станут нашим настоящим.
Недавно “люди рассказали” президенту об их существовании. Президенту это не понравилось. Наверное, теперь их станет меньше. Теперь их будут гораздо активнее рассовывать по детским домам. У нас принято считать, что беспризорник должен жить в детдоме.
Светлана Бочарова, лидер московского отделения Международного общественного движения “Добро — без границ” так не считает. Она уверена, что каждый ребенок должен расти в семье. Если не повезло с родной — значит, надо найти другую. Ибо быть казенным детдомовским ребенком немногим лучше, чем быть беспризорником.
О своей беременности пятнадцатилетняя Нинка узнала лишь на пятом месяце — до того как-то все не верилось, что она, такая малявка, может заиметь собственного ребенка. Дело было в апреле прошлого года.
— Ты че, дура, что ли? — эти слова были единственной реакцией ее бойфренда, как она гордо его называла, на “радостную” новость. С тех пор он стал обходить Нинку стороной и делать вид, что они не знакомы. Собравшись с духом, девочка сообщила известие родителям, вернее, их единственному представителю — маме. Мама, как того и ожидала дочь, долго плакала, пила валокордин, то ругая Нинку на чем свет стоит, то обнимая и жалея. О том, что ребенка придется оставить в роддоме, мама сказала как о чем-то само собой разумеющемся:
— Хорошо, что скоро лето, каникулы. Сентябрь, наверное, придется пропустить, а в октябре уже сможешь ходить в школу. И не смотри на меня так. На что жить будешь? Хочешь, чтобы твой ребенок голодал? Или на паперть с ним пойдешь? В детском доме по крайней мере сыт будет, одет-обут. Вырастет в лучшем виде.
В начале сентября Нина С-ва родила дочь и сразу подписала на нее отказную. А в декабре неожиданно умерла Нинина мама.
— Я обижалась на мать за то, что она уговорила меня бросить девочку, даже почти не разговаривала с ней в последние месяцы, — призналась мне Нина. — Никогда не прощу себе этого. Она ведь права оказалась. Что бы я делала с ребенком — сама теперь впроголодь живу. Хотя, конечно, тогда мне не было бы так одиноко...
— Посмотрите, какая страшная статистика: сегодня у нас в стране живет 700 тысяч детей-сирот. А если прибавить сюда уличных беспризорников — детей, оставшихся без попечения при живых, но не лишенных прав родителях, то общее число составит около четырех миллионов человек. Ежегодно эта армия увеличивается на 100 тысяч сирот при миллионе рождающихся детей. Вы видите, что происходит? В жизнь вступает поколение, где каждый десятый растет вне семьи. Тогда как нормальный, полноценный человек за редким исключением может сформироваться только в семье.
— Почему, по-вашему, такое происходит?
— В России всегда было много сирот. Взять XX век: Русско-японская война, Первая мировая, Гражданская, революция, раскулачивание, голод, репрессии, Великая Отечественная... В нашей стране выросло целое поколение людей, не знавших семейных ценностей и не слишком их ценящих. Нынешняя волна сиротства вызвана не только экономическими причинами, но и кризисом самого института семьи. Хотя, конечно, экономические рычаги имеют в этом деле огромное значение. Они как будто специально налажены для появления как можно большего числа сирот. Судите сами: одинокая мама получает государственное пособие, которого хватает на полкило мяса и несколько пакетов молока. В казне нет денег? Но в то же время на содержание ребенка в детском доме отпускаются огромные суммы.
— И во что обходится бюджету один детдомовец?
— Этот же вопрос был задан заместителю председателя Комитета образования госпоже Селявиной на одной из телепередач. Она на него не ответила, цифру эту стараются не афишировать. Мне известны официальные данные по Приморскому краю — на содержание одного ребенка там отпускается около 60 тысяч рублей в год. В Москве эта сумма намного больше.
Я уверена, что, если хотя бы пятую часть этих средств получали в качестве пособия одинокие мамы, отказных детей стало бы намного меньше. Если ребенка родила совсем молоденькая девушка, которая еще и мужем-то не успела обзавестись, то что, скажите, ей остается делать, без заработка, без денег? Вот вам еще статистика — в Москве из десяти детей, рожденных несовершеннолетними незамужними матерями, восемь — отказники!
— А это хорошо, когда ребенка воспитывает такая вот мама, которой самой еще нужен воспитатель?
— Я вас умоляю! Любая мама, любая семья (кроме разве что алкоголиков и преступников) лучше детского дома! Мы же не рассуждаем о том, стоит ли ей рожать, мы говорим о ребенке, который уже родился. Выросший на всем готовом, не имеющий ничего своего, привыкший быть одним из многих, выпускник детдома не способен вписаться в жизнь общества. Больше трети из них втягиваются в криминал, оказываются на панели, многие спиваются, становятся наркоманами. Среди бывших детдомовцев нередки и самоубийства. Но даже на тех немногих, кто внешне благополучен — сумел получить какую-нибудь специальность, устроиться на работу, — детдом наложил свой отпечаток. Этим людям бывает очень сложно создать собственную семью, завести друзей и вообще чувствовать себя “на воле” свободно и комфортно.
— Тогда почему в Москве так сложно усыновить ребенка или взять его под опеку? После нашей статьи о маленьком Денисе Дворцовском, которого никак не удается забрать в семью, в редакцию постоянно звонят и рассказывают о самых нелепых препонах, создаваемых чиновниками при усыновлении.
— А вы этого разве еще не поняли? Я же сказала, что на содержание детдомовских детей из бюджета отпускаются огромные средства. Это увесистые куски сытного, вкусного пирога. При этом система государственных детских домов — тайна, покрытая мраком. Это совершенно закрытая зона, войти в которую, проверить которую очень трудно. Мы называем ее детским ГУЛАГом. Очень часто деньги, направленные в детдом, используются не по назначению. Поэтому, когда я слышу о том, что в сиротском заведении дети плохо питаются, что им не хватает того, того и того, всегда говорю: “Это не забота гуманитарных организаций, это забота прокуратуры. Пусть ее представители придут и проверят, куда уходят детские деньги”. Что ж, вы полагаете, кто-то добровольно откажется от такой благодатной кормушки? Как это ни печально, сироты выгодны нашим государственным чиновникам.
Мою бывшую одноклассницу Ларису воспитывала бабушка. Вечно пьяных мать и отца лишили родительских прав, поэтому бабушка оформила опекунство над внучкой, но жили все родственники вместе, под одной крышей.
С семи лет Лариса мечтала играть на пианино. У нее был хороший слух, и ее приняли в музыкальную школу, но для ежедневных занятий инструмент надо было иметь дома. Разумеется, купить ей пианино ни бабушка, ни алкоголики-родители не могли. Ларисе разрешали дополнительно заниматься в классе, но этого было явно недостаточно. И тогда она нашла длинную доску, наклеила на нее картонку и нарисовала фортепианную клавиатуру. И стала каждый день, из года в год отрабатывать школьные задания на этой доске. Она часами играла на ней гаммы и этюды. И считалась одной из самых перспективных учениц в музыкальной школе.
В седьмом классе мы переехали в другой район, и долгое время я ничего не слышала о Ларисе. Только через пару лет после окончания школы я встретила одну из ее подруг, и она рассказала, что Лариса давно забросила музыку, пьет по-черному и живет с таким же вечно не просыхающим другом, который регулярно избивает ее.
— Что поделаешь, гены! — вздохнула подруга.
Гены? Или среда, эти проклятые родители, которые все время жили бок о бок с дочерью?
— К сожалению, чиновникам до таких детей тоже нет никакого дела. А самое главное, нет единого закона, который бы четко регламентировал все случаи установления опекунства. Если, как я уже сказала, пособие одинокой матери в Москве составляет примерно полторы сотни рублей, то семья, взявшая подопечного ребенка — на порядок больше, полторы тысячи. Поэтому, когда наша организация проверяла московские опекунские семьи, мы выявили множество случаев фиктивного опекунства. Как правило, это происходит в крайне неблагополучных семьях: кто-то из родственников становится официальным опекуном, а лишенные прав родители живут вместе с ними, одной семьей. В законе должно быть предусмотрено, что таких родителей необходимо изолировать от своих детей!
— Этим летом был принят закон о патронате. Честно говоря, мне эта форма не очень понятна. Ребенка отдают в семью, а потом спустя каждые полгода нужно перезаключать договор. То есть новоявленным папе и маме говорят: подумайте, посмотрите, подходит ли вам этот ребенок. Не понравится — отдадите назад, в детский дом. Но ведь даже если человек решил завести щенка, он должен заранее взвесить все “за” и “против”, чтобы не передумать потом — щенок привязывается к хозяину...
— Самое абсурдное, что семья, отказавшаяся от одного ребенка, не лишается права взять в патронат другого! У меня много претензий к закону о патронате. Главная — он должен быть только временной формой. О какой стабильности, о какой незыблемости семьи может идти речь, если родители никогда не знают наперед, оставят ли им ребенка на следующий “срок”! Все зависит опять же от воли чиновника. Если кому-то из представителей управы, или комитета образования, или детского дома что-то не понравится, малыша могут забрать в детский дом или передать в другую семью. Он становится каким-то футбольным мячом. У нас был случай, когда патронатные родители захотели поехать на месяц в отпуск, так им не разрешили взять с собой ребенка!
Патронат необходим, но он должен быть промежуточным, кратковременным этапом. Например, на то время, пока для ребенка, признанного сиротой, подыскиваются усыновители, опекуны или приемные родители. Он нужен и в том случае, когда еще неизвестно, есть ли у малыша родители, удастся ли их найти.
Во время первой чеченской войны Хадижат Гатаева работала в Грозном медсестрой. Как-то, возвращаясь домой, она увидела в подворотне разрушенного дома маленького мальчишку. Он не знал, где его родители, а сам уже много дней слонялся по разбомбленному городу. Хадижат взяла его к себе. А потом стала собирать по всей Чечне детей, оставшихся без родителей. И в первую войну, и во вторую. У кого-то родители впоследствии находились, но большинство осталось жить у Гатаевых. Среди них есть и родные — в прошлом году Хадижат родила своего третьего. Самой маленькой девочке еще нет года — ее нашли рядом с трупом матери в возрасте 3,5 месяца, назвали Каринкой — находкой.
Во время второй чеченской войны грозненский дом Хадижат был разбомблен. Со всем своим выводком Гатаевы долго мотались по разным селам, подбирая при этом все новых сирот. Лишь год назад нашлись спонсоры, немецкая благотворительная организация, которые построили для них усадьбу в Назрановском районе Ингушетии.
“Всем не поможешь!” — очень удобная формула для тех, кто не хочет помогать никому. Наверное, Хадижат тоже не смогла помочь всем, но сегодня ее семья насчитывает 84 ребенка!
— Все эти годы Гатаевы не получают от государства ни копейки. В этой семье работают все — сама Хадижат, ее муж, ее сестра, зять, невестка. К ним прибилась бывшая соседка из Грозного, русская женщина Галина Цаликова, она в этой семье главная по кухне. Поддерживают Гатаевых только спонсоры, в основном иностранные. А власти Ингушетии отказываются закреплять за ними для них же построенный дом — поскольку они являются беженцами из Чечни и никаких прав не имеют. И регулярно отключают газ и свет за долги.
— Такая огромная семья — тот же детский дом?
— Да ничего общего! Все равно это семья, а не детдом, где дети ходят строем, отвечают на вопросы хором, не знают, что для того, чтобы чай был сладким, в стакан надо положить сахар. Я не раз бывала у Хадижат — дети там умеют обслуживать себя, стирать, готовить, они относятся друг к другу так, как и положено братьям и сестрам, они знают, что у них есть заботливые и любящие родители.
У нас и в Москве есть восемь приемных семей, в которых воспитывается от трех до десяти детей. Но сегодня существует негласное решение Комитета образования о том, чтобы больше их не образовывать, а в уже имеющиеся новых воспитанников не давать. Пусть себе тихонько доживают свой век. И это притом что во всем мире именно приемная семья считается наилучшей формой общественной защиты сирот, и это при постоянном росте числа беспризорников в нашей стране.
Да и сейчас нашим приемным семьям приходится очень нелегко. Их постоянно дергают местные власти. Приходит утром инспектор из органов опеки и бросается к холодильнику: почему нет молока, сыра, творога? Приходится доказывать, что девять человек — родители и дети — только что позавтракали и все съели. Теперь дети ушли в школу, а мама собралась в магазин. Нет, у родителей стали требовать подробного отчета за каждую потраченную копейку — от магазинных чеков до проездных билетов на транспорт. И никого в управе не волновало, что этой семье уже много месяцев задерживают выплату детских пособий.
Часто доходит до полного абсурда. В доме малютки (где, напомню, содержатся дети до трех лет) шесть лет жил мальчик Алеша, страдающий гемофилией. Отдавать в детдом его было просто нельзя, он там не выжил бы, и это все понимали. И малыша передали в приемную семью Людмилы Новосельской. Закомплексованный, необщительный, не умеющий улыбаться Алеша там буквально расцвел. Но! Понадобилось два года, чтобы оформить договор о передаче ребенка на воспитание в приемную семью. Все это время он уже жил у Людмилы, но она не получала никакого пособия. Мало того, в управе и комиссии по делам несовершеннолетних ее постоянно попрекали тем, что мальчик находится у нее незаконно, и угрожали забрать его.
— Кто в этом виноват?
— Отсутствие уголовной или хотя бы административной ответственности чиновника за явные нарушения закона. Наш семейный кодекс признает предпочтительным способом защиты детей-сирот устройство их в семью и обязывает органы опеки и попечительства делать это в течение месячного срока. Где вы видели, чтобы такое происходило на самом деле? И где видели чиновника, который бы понес за это ответственность?
Татьяне Л., бухгалтеру одной из московских фирм, двадцать пять лет. У нее хорошая семья, любимый муж, замечательный двухлетний сын Васька. Сегодня никто не поверил бы, если бы узнал, что свой жизненный путь Таня начала в доме ребенка, что в 2,5 года ей был поставлен диагноз дебилизм и олигофрения, что ее готовили к передаче в специнтернат и усиленно отговаривали будущих усыновителей, объясняя им, что девочка слабоумная, необучаемая. Нетрудно догадаться, что было бы с Татьяной, если бы усыновители не настояли тогда на своем...
В заключение еще немного статистики. Среди безнадзорных детей около миллиона составляют те, кто сбегает из детских домов и приютов. И только 130 тысяч бегут из семей — самых тяжелых, неблагополучных, пропитых. И уж коль скоро Президент обратил внимание на эту проблему, может быть, он примет меры для того, чтобы как можно больше сирот обрели семью, а не казенную койку в казенном заведении?
