Вытаскивая из окружения молоденького лейтенанта, он не чувствовал близкой смерти. Скорее всего вспоминал своего старшего сына — лейтенант чем-то напоминал ему Дениса.
И, конечно, Герою России подполковнику пехоты Владимиру Васильеву даже в бреду не могло привидеться, что страна, за которую он погиб, оставит его сына умирать на помойке. А представители самой гуманной профессии двое суток продержат изуродованного парня в коридоре на каталке “для бомжей”.
...Похороны подполковника Васильева в декабре 1999-го были пышными и долгими. Четыре часа Денис стоял у открытого гроба и держал отца за руку.
— Что ты чувствовал? — спрашиваю я.
— Злился. Хотел в армию. В Чечню.
Полтора года назад Денис поступил в Московский энергетический институт. В мае 2001-го ему исполнилось 18, и он твердо решил просить военкомат, чтобы его призвали. Но...
— Это 29 июня было. Мы с ребятами должны были встретиться с бывшими одноклассниками. Сначала я встретился с одним из них — моим другом Тимуром, и мы зашли к нему домой. Его мама нас накормила. Мы поехали на Щербаковскую. Подошли к магазину “Богатырь” — там обменник на улице, а нам надо было 3 доллара поменять. Было 11 вечера. Сзади кто-то позвал: “Молодые люди!” Больше я ничего не помню.
...Спустя час из окна большого дома на Щербаковской улице выглянула женщина. Внизу на земле она увидела два окровавленных тела. И услышала стоны. Но “скорую” вызывать не стала, а позвонила в милицию. И она, и соседи видели подъехавшую милицейскую машину.
Потом стоны прекратились, люди спокойно легли спать. А утром дворник наткнулся на подобие людей, валяющихся на помойке.
Милиционеры оттащили умирающих мальчишек за ноги и бросили около кучи мусора. Здесь они никого не тревожили.
Первую “скорую” вызвал дворник. Это была детская “неотложка”, и забирать 18-летних парней она не стала. Второй и третий раз врачам звонили случайные прохожие. Медик из второй “скорой”, увидев лежащие на помойке тела, брезгливо заметил: “И что было нас вызывать? Вы что, не видите, это же наркоманы, вызывайте милицию!”
Бог любит троицу. Третья по счету машина “скорой” все же подобрала ребят. Тимуру повезло больше — его отвезли в 1-ю Градскую больницу и сразу же оказали помощь. Правда, диагноз поставили стандартный: “алкогольное отравление”. Но его мать настояла на анализе крови, и выяснилось, что опьянения не было в помине.
А Денис, тоже моментально записанный в разряд алкоголиков, оказался в 33-й больнице в Сокольниках. И это поставленное “на глаз” клеймо — “алкоголик с черепно-мозговой травмой” — сыграло зловещую роль. Жизнь деклассированных элементов ничего не стоит. Потом, правда, его “соизволили” полечить. Но после многочисленных операций, клинической смерти и двух месяцев комы здоровый и общительный студент стал инвалидом. Теперь передвигается он на коляске, говорит с трудом и пытается удержать ложку в левой руке — правая практически парализована.
Врач “скорой помощи”, поставивший неверный диагноз, получил выговор. Строгий.
Марина Кондратьева, мать Дениса и первая жена подполковника Васильева, за последние семь месяцев открыла для себя много нового. Теперь она знает, что умирающий может пролежать в душном больничном коридоре двое суток. Мимо будут ходить врачи, медсестры, санитары, и ни один не обратит внимания.
Она поняла, что даже деньги, переданные врачам и медсестрам, ничего не решат. “Волшебники” в белых халатах будут брать мзду и говорить о “положительной динамике”, прекрасно зная, что человек умирает.
— Это ведь я настояла на операции, — рассказывает Марина. — Врачи в 33-й просто ждали, пока он умрет. Его привезли утром 30 июня, и за то время, что он пролежал в коридоре, гематома в мозге увеличилась до 80 миллилитров. Это очень много. Я спросила санитаров: почему он тут, в коридоре? А они ответили: “Их сюда привозят подыхать, вот и пусть подыхают”. Потом пять дней я возила Денису какие-то передачки, совала деньги врачам и медсестрам, умоляла спасти. И все мне говорили об улучшении. Я спрашивала: какое улучшение? В чем оно? Никто не отвечал. И я поняла: Денис вот-вот умрет... Я не люблю о чем-то просить знакомых, однополчан мужа — это, по-моему, некрасиво. Но тогда — единственный раз — я подняла всех на ноги. Вызвала врача из НИИ нейрохирургии... В госпиталь Бурденко привезли практически труп. Военные хирурги сделали для него все, что можно и чего нельзя. Но никто из них не надеялся. А я на коленях вымаливала сына у всех чудотворных икон. И светила военной хирургии до сих пор говорят Денису: “Это чудо, что ты выжил”. Его показывают как уникальный экспонат. Ведь все думали и мне говорили, что он будет растением.
Он 7 месяцев пролежал в госпитале. Все это время Марина буквально носила сына на себе. Жила в госпитале, ухаживала за Денисом, а заодно и за соседями по палате, такими же мальчиками, раненными в Чечне. И пыталась выяснить: как случилось, что избитым пацанам никто не помог? И будут ли наказаны те, кто по долгу службы должен был спасти, но сделал все, чтобы ребята умерли?
На ее журнальном столике кипа бумаг. Четырежды врачи 33-й больницы отвечали матери, что “помощь была оказана своевременно и в полном объеме”. А в местном отделении милиции “Соколиная Гора” вызов на Щербаковскую вечером 29 июня и вовсе не зарегистрирован.
Но Марина все же добилась возбуждения уголовного дела против оперов-могильщиков и горе-медиков из 33-й. А вот что касается главного вопроса — кто избивал ребят? — ответа пока нет. Марина и Денис знают, что его и не будет. Конечно, дело возбуждено, ведь факт избиения не скроешь, а мозг, превращенный в месиво, “задокументирован”.
Короче, типичный “висяк”. Таких полно в архивах каждого отделения.
...По словам врачей из Бурденко, били мальчиков очень профессионально. Один из них даже по следам от ударов по голове определил однозначно: “Били резиновой дубинкой. И специально в висок”.
— Я пришла в отделение сразу после несчастья, — говорит Марина. — Была в совершенно невменяемом состоянии. Заявление у меня не приняли. Зато приняли у мамы Тимура. Она рассказывала, что, очнувшись в больнице, Тима начал кричать: “Менты, это менты! Ну почему все время по голове?” И, по ее словам, милиционеры, услышав об этом, предупредили: “Вы берегите своего говорящего мальчика. Как бы не случилось чего”. Меня тоже пытались запугать, предупреждали, чтобы “не вздумала сама ходить выяснять”. Само собой, после этого я не могла не пойти туда, где все случилось. Зашла в кафе “Корона”, оно совсем рядом с обменником, где избивали ребят. И сотрудница кафе рассказала, что в тот вечер у них гуляли постоянные клиенты — опера из ОВД “Соколиная Гора”. Даже назвала имена. Говорит, к одиннадцати вечера, изрядно набравшись, они обсуждали между собой “нынешнюю молодежь” и планировали “поучить их жизни”. А начальник отделения милиции, принявший заявление от мамы Тимура, уволился в течение ближайших трех дней. У меня нет уверенности, что их били милиционеры. Но все-таки слишком уж много совпадений.
Он несколько секунд молчит, потом отвечает:
— Злость, наверное. Да, я хочу отомстить. Если бы я только знал, кому...
Марина рассказывает, что, когда сын пришел в себя, он и ей не мог простить, что вытащила его, вернула к жизни. Говорил, “там” ему было бы лучше.
Денису предстоят еще операции. А потом долгий реабилитационный период. Но врачи не уверены, что он сможет пройти его до конца. Чтобы восстановить функции позвоночника и начать ходить, нужны серьезные физические нагрузки. А Денис может их не выдержать.
Марина свыклась, сжилась со своим горем. В ее душе нет ненависти, все перегорело.
— Нет, я не собираюсь мстить тем, кто изуродовал моего сына. У них ведь тоже есть дети. И потом я иногда думаю: может, это наказание Денису за грехи отца? Он ведь две войны прошел, людей убивал...
И все же они еще надеются. На то, что Денис начнет ходить и сможет закончить институт. Марина ждет, что сыну все же будут выплачивать пенсию как сыну Героя. Потому что пока он как бы никто. У Васильева была еще одна семья, и старший сын от первого брака для военных чиновников лишняя головная боль. Сейчас очередное письмо Марины рассматривают в Администрации Президента. А Денис мечтает о компьютере и иногда надевает военную форму, которую подарил ему в госпитале Бурденко солдат, раненный в Чечне.
Девять кругов ада описал Данте. В зловонных болотах и ледяных пещерах того света он нашел место для еретиков, предателей, насильников, воров и убийц. Великому итальянцу не хватило фантазии. А может, опыта современной московской жизни. В его преисподней не нашлось последнего, десятого круга. Для тех, кто проходит мимо.
“Добро пожаловать в ад!” — писали в первую чеченскую боевики на въезде в Грозный.
Комбат наверняка видел эту надпись.
