Сергей Алексашенко за последние 10–15 лет переменил не только много занятий,
но и принципиальный взгляд на жизнь. Когда-то, еще в школьные времена, он увлекался фотографией, ему нравилось смотреть на окружающее через объектив. Потом он смог взглянуть на него с совсем других позиций – человека науки, государственного чиновника, причастного к дефолту 1998 года, скромного независимого аналитика. Теперь, став заместителем генерального директора холдинга «Интеррос», он взирает на мир с почти олигархических высот.
Знаменитое августовское решение создавалось не только на его домашнем компьютере, но и при его непосредственном участии.
Экс-чиновник прост в общении, но разговор с ним лишен иногда возникающей в таких случаях задушевности. Впрочем, и нескрываемая раздраженность, сквозившая в его интервью посткризисной поры, тоже исчезла. Он помудрел.
Встреча с обозревателем «ДЛ» была назначена в популярном столичном ресторане «Пушкин», кажется, в половине девятого утра – Сергей Владимирович очень занят. Он мгновенно определяет меру откровенности, дозволенной самому себе при включенном диктофоне. Не пытается казаться лучше, чем есть на самом деле. Скромен, этот вид гордости меньше всего раздражает окружающих. Не скрывает, что ему не интересны эмоции, в отличие от мотивов, движущих людьми, объясняющих логику тех или иных поступков. Он стал циничнее.
Очевидно, что последний десяток лет был явным движением героя этих заметок от природного идеализма к благоприобретенному прагматизму.
Гуру
Профессор Евгений Ясин тогда, в середине 80-х годов, увлек Сергея Алексашенко и многих других студентов МГУ вовсе не тем, что читал на своих спецсеминарах лекции по экономической статистике или о реальном функционировании советской экономики. Это были рассказы об устройстве жизни.
Поэтому предложение Ясина пойти к нему в Центральный экономико-математический институт на должность стажера-исследователя с зарплатой в 105 руб. без каких-либо перспектив Алексашенко принял без особых раздумываний. Хотя к тому времени у экономиста уже была семья, финансовый мотив для него не был решающим. Хотелось заниматься наукой.
В небольшой комнате, именовавшейся отделом Ясина, Андрей Вавилов (1992–1997 годы – первый зам. министра финансов), Владимир Мащиц (первый председатель Госкомитета РФ по экономическому сотрудничеству с государствами-членами Содружества), Константин Кагаловский (первый директор от России в МВФ), Александр Волошин, Владимир Цапелик (1997–1998 годы – первый зам. председателя Государственного антимонопольного комитета), Сергей Алексашенко и другие тогда малоизвестные личности выстраивали математические хозяйственные модели, анализировали работу предприятий, ощупью входивших в новый экономический эксперимент. Через три года Алексашенко защитил диссертацию. Казалось, академическая карьера была гарантирована.
На перестройку были брошены лучшие умы страны. В качестве гуру новая власть выдвинула академиков Леонида Абалкина, Абела Аганбегяна, профессоров Евгения Ясина, Николая Шмелева. Ясина в то время пригласили в Совмин в Комиссию по прогнозированию экономических реформ, и он сделал аналогичные предложения ряду своих сотрудников. Согласился только Алексашенко. По его словам, подался в правительство не без влияния собственного идеализма. Он искренне верил, что это именно то место, где что-то можно изменить. «Привлекал масштаб проблем. И вообще в стране тогда все дышало переменами».
Ему нравилось находить красивые решения. Он не сомневался, что за «500 дней» в стране можно было провести основные реформы. «Не забывайте, этот 250-страничный текст сопровождался соответствующими законопроектами. Программа создавалась по прямому указанию Михаила Горбачева, который попросил: «Напишите, что мне надо делать». Это была серьезная работа. Остается только догадываться, почему Горбачев в итоге отказался от этой системы».
Но комиссию Абалкина ликвидировали, Ясина и его ученика уволили. Оказавшись без работы, Алексашенко вскоре попал к Аркадию Вольскому, в Научно-промышленный союз, превратившийся потом в РСПП. Он входил в разные правительственные группы, писал экономические программы. Как-то уже забылось, что в 1991 году после путча был Комитет по оперативному управлению народным хозяйством, этакое временное правительство Советского Союза. Там Алексашенко готовил экономический договор с союзными республиками. Который был подписан, но не был выполнен.
Погружение в цинизм
По свидетельству людей, имевших с ним дело, он звезд с неба не хватает, зато с аккуратностью и терпением часовщика может до мельчайших деталей разобраться в любой экономической проблеме. Сам же гордится тем, что по-прежнему «позволяет» себе выбирать руководителей, с которыми ему психологически комфортно.
В 1994 году, когда после «черного вторника» уволили и.о. министра финансов Сергея Дубинина, на его должность пришел Владимир Пансков. «Нормальной работы у меня с ним не складывалось. Я ему показывал проблемы и предлагал решения. Он соглашался... и поступал по-своему, что лишь обостряло проблемы.
7 марта 1995 года я сделал жене подарок к празднику – покинул Минфин». Кажется, без сожаления. Зарплата зам. министра тогда была рублей 700, в то время как на его служебную «Волгу» в месяц тратилось 7 тыс. руб.
Его не удивить фразой: «С завтрашнего дня вы должны освободить это кресло». Однако при этом внешняя невозмутимость борется с плохо скрываемой обидой и удивлением. «В Америке, когда один министр или зам. министра сменяет другого, принято в течение месяцев трех передавать–принимать дела. Должности-то политические, а не функциональные. Мой предшественник, заместитель министра финансов Сергей Горбачев, в 1993 году передал мне дела в течение часа. Вернувшись в сентябре 1998 года в ЦБ, Виктор Геращенко в первый же день сказал: «У меня к вам нет претензий, но мы не сработаемся». Я собрал все вещи и покинул здание через два часа. На следующее утро в моем кабинете сидела Татьяна Парамонова».
Утверждают, что ему чужд конформизм. Как-то, будучи в должности зам. министра финансов, он убеждал депутатов Совета Федерации принять бюджет. Увидев, что дело безнадежное, в сердцах бросил: «Ну, нет бюджета – нет и вашего текущего финансирования» и вышел из зала. Через несколько часов бюджет был принят.
«До осени 1998 года я был госчиновником. Хотя я не считал себя безоговорочно послушным государевым слугой. Меня никогда не устраивала позиция «вы мне скажите, что делать, я сделаю». Моя задача – создавать работоспособные механизмы действия систем, идентифицировать проблемы и предлагать пути их решения».
Его как-то поразил один исторический факт. В Петербурге на стенах храма Спаса на Крови, построенного на месте гибели Александра II, есть памятные доски в честь освобождения крестьянства, победы на Балканах. Наряду с ними есть одна, посвященная тому, что император собственноручно ввел бюджетную роспись – публичный учет доходов и расходов бюджета своего государства!
«Придя в Минфин, я обнаружил, что 40% бюджета, не отражаясь в отчетах, расходовались по разным канальчикам, карманчикам. В 1994-м мы создали бюджетную классификацию. Перестроили взаимоотношения между федеральным и региональными бюджетами».
За время вынужденных перерывов в служении государству он с Евгением Ясиным создает Экспертный институт, параллельно – Ассоциацию валютных бирж. Венцом чиновничьей деятельности Алексашенко была работа в Банке России. В ноябре 1995-го Сергея Дубинина назначили председателем Центробанка. Вскоре Сергей Владимирович начал идентифицировать проблемы уже в ЦБ, в роли первого зампреда.
К 1996 году, «увидев, как финансируется президентская кампания», он, признается, напрочь утратил иллюзии.
Но дело есть дело. Банки переходили на новый план счетов. В ночь с 1997 на 1998 год по стране почти незаметно прошелестела деноминация.
Другое новое слово – дефолт – в наш лексикон и, что еще хуже, в жизнь входило куда болезненнее. Ни один банкир не обанкротился, правда, страна не досчиталась нескольких сотен банков, а вкладчики – средств, накопленных после 1991 года. Тогда же, осенью, в одном из интервью в очередной раз оказавшийся без работы Сергей Владимирович ответил, что его денежных запасов хватит от силы месяца на четыре.
На исходе 1998 года ему надоело отвечать на вопросы о кризисе, и он выпустил книгу «Битва за рубль», где подробно проанализировал августовские события. Как сказал один из его приятелей, есть в ней что-то исповедальное.
С октября 2000 года он работает в холдинге «Интеррос». Нынешний его руководитель был не так уж нов. С Владимиром Потаниным они познакомились в 1996 году. Алексашенко тогда трудился в ЦБ, а Потанин был первым вице-премьером. Люди на этой должности менялись довольно часто: Олег Сосковец, Анатолий Чубайс, Олег Лобов... В силу все того же идеализма Алексашенко был человеком конфликтным, с многими из них у него складывались непростые отношения. Потанин был ему ментально ближе.
Сергей Владимирович, как вы относитесь к тому, что ваше имя неотделимо от кризиса 1998 года?
– Что бы ни говорили о событиях тех дней, о приостановке правительством платежей по долгам, о моратории на выплату коммерческих внешних долгов, заметьте, ни одно из решений, принятых 17 августа, последующие власти не отменили! Более того, почти все они были реализованы, правда, не в течение недели–двух, как планировалось, а в течение полугода. На эти события можно смотреть с разных точек зрения. Одна обывательская. И как простой гражданин я понимаю, августовский кризис – тяжелый удар по всему населению. Это моя личная боль как одного из авторов печально известного заявления, хотя не я виноват в возникновении той ситуации.
Но на эти же события можно и нужно смотреть с точки зрения государственного управления. При беспристрастном анализе видно, что это было абсолютно правильное решение! Готов защищать эту позицию где угодно. В конце 1997 года в «Основных направлениях денежно-кредитной политики на 1998 год», которые Центральный банк внес в Госдуму, я собственноручно вписал фразу о том, что состояние федерального бюджета представляет основную угрозу для стабильности денежно-кредитной политики. Нельзя жить с таким бюджетом. За бюджет отвечает правительство, Минфин. Это не проблема Центрального банка, ЦБ не может работать в ситуации, когда правительство не платит по своим долгам, но при этом говорит Банку России – заплати. А тот не может отказать.
Те, кто принимал августовское решение, в тот момент были людьми-функциями, все они отвечали за поиск выхода из ситуации, сложившейся к 17 августа.
Ситуация разворачивалась стремительно. В пятницу, 14 августа, вечером мы с Дубининым приехали к Кириенко: «Сергей Владиленович, по всей стране в обменных пунктах рубль девальвировался на 10%. Доллар уже стоит не 6,3 руб., а 7 руб. Мы считаем, что на следующей неделе рубль должен быть девальвирован, берем на себя ответственность за это решение. Вы как премьер-министр можете выбрать день, когда это случится». Одновременно руководство Минфина объявило премьеру, что не сможет погасить ближайшие ГКО на сумму более $1 млрд.
Было два сценария. Сергей Кириенко мог поехать к президенту со словами: «Борис Николаевич, катастрофа, я не знаю что делать, ухожу в отставку, разбирайтесь сами с этой экономикой». Но он выбрал второй, как выяснилось, верный путь, взяв ответственность на себя.
«ДЛ»: Многие склонны утверждать, что Сергей Кириенко принял решение, последствия которого он, не будучи профессионалом, представить себе не мог...
– Можно что угодно говорить о профессионализме или непрофессионализме Кириенко, но он в этот период повел себя абсолютно адекватно. Он взял на себя ответственность за весьма непопулярные меры. Посмотрите, в Аргентине сложилась такая же ситуация. С той только разницей, что там никто в течение полугода не хотел брать на себя ответственность. Но в конце-концов кто-то должен принять это решение. Да, он будет 100 лет за это отвечать, все будут тыкать пальцем – это он сделал.
Была ли альтернатива? Да, мы это видели и предлагали как вариант: никакого дефолта, Центральный банк начинает платить за Министерство финансов по внутреннему долгу. Но для этого ЦБ нужно было бы включить печатный станок на полную мощь, выпуская по 6 млрд. руб. каждую неделю. До конца года пришлось бы напечатать как минимум 120 млрд. руб., что привело бы к концу года к инфляции в 20% в месяц. Сколько времени понадобилось бы после этого на «успокоение» экономической ситуации, никто не мог сказать.
«ДЛ»: Можно ли было тогда прогнозировать увеличение цен на нефть?
– Конечно, нет. Все аналитики тогда говорили о наступлении эпохи дешевой нефти. Да для оценки решений 17 августа и неважно, что произошло с нефтью. Взгляните на статистику, промышленный подъем начался, курс доллара стабилизировался, инфляция уменьшилась уже весной 1999 года, до того, как повысились цены на нефть.
«ДЛ»: Нынешнее руководство Банка России в частных беседах не скрывает злорадства: при Дубинине-то золото-валютные резервы падали, а в последние годы растут...
– Это либо от непонимания сути ситуации, либо пусть останется на их совести. Падение резервов, как и кризис 1998 года, закладывались гораздо раньше, еще в 1996 году, перед президентской кампанией. Тогда деньги бюджету нужны были любой ценой, а налоги собирать никто не хотел.
В принципе, с возвращением команды Геращенко в ЦБ ситуация с валютными резервами не очень поменялась, но им повезло, цены на нефть начали расти с середины 1999 года. С начала 2000 года стали увеличиваться и валютные резервы. Но как только в конце декабря прошлого года цены упали до $20 за баррель, тут же из резервов уплыли $2,5 млрд. Так что, думаю, будь в течение последних двух лет во главе ЦБ безвестный Иванов, Петров, Сидоров, при той конъюнктуре его действия не очень бы отличались, он точно так же покупал бы доллары, наращивая валютные резервы – альтернативы не было.
«ДЛ»: Как повели себя ваши друзья после 17 августа? Стали реже звонить, при встрече переходить на другую сторону улицы или продолжали прежнее общение?
– По-разному. Кто-то пострадал в этом кризисе и до сих пор втайне не может мне этого простить. Кто-то вместе со мной работал в ЦБ и так же, как и я, был выставлен за порог. С кого-то как с гуся вода. Друзья – это более широкое, всеобъемлющее понятие, так что с друзьями-то принципиально отношения не изменились. Проблема в другом. События после августа 1998 года оказались своеобразным тестом на порядочность для российской политической и бюрократической элиты. Изменилась политическая ситуация в стране, многие, бывшие коллеги, сослуживцы, повели себя непредсказуемо. Когда мы с Дубининым уходили из ЦБ, мой прощальный тост был как раз об этом: «Ребята, вот сейчас вы поймете, кто есть кто».
«ДЛ»: Не завидуете ли вы так называемым олигархам, предпринимателям?
– Нет, становиться собственником имеет смысл тогда, когда тебя тянет к этому, когда есть свои деньги, первоначальный капитал. И вообще, по сути я не бизнесмен. Это наверняка понял Владимир Потанин, во всяком случае, решение бизнес-вопросов он мне не особенно доверяет. Не гожусь я и в роли лоббиста. Мое дело – анализировать события и прогнозировать ситуацию.
«ДЛ»: Как вы считаете, жизнь цинична?
– Конечно. Именно поэтому нужно всегда отслеживать причинно-следственные связи. Если вы считаете, что все случайно и, как говорил Остап Бендер, ход Е2–Е4 вам не грозит никакими осложнениями, то вы ошибаетесь. Чем больше последствий того или иного действия вы просчитываете, тем меньше у вас иллюзий остается. А стало быть, и поводов для возможного огорчения.
«ДЛ»: Истребима ли в России коррупция?
– Только тогда, когда труд чиновников будет достойно оплачен. Я думаю, что зарплата директора департамента министерства в $2–3 тыс. была бы достаточна. Но при этом он должен понимать, если его поймают на взятке, его посадят в тюрьму. И никаких исключений.
«ДЛ»: Не считаете, что для России это прямая дорога к возможности одних персон сводить счеты с другими, к тоталитаризму?
– Ничего подобного. Закон существует для того, чтобы его соблюдали. Я с самого начала, с 1991 года, принял за правило честно декларировать свои доходы и платить все налоги. И, откровенно говоря, такая предусмотрительность оказалась вознаграждена. Когда в 1998 году прокуратура начала расследование, пытаясь доказать, что у меня были незадекларированные доходы, документация налоговой инспекции показала, что это не так.
«ДЛ»: А что вы делали, когда вам взятку давали?
– Мне не давали, наверное, знали, что я не возьму. Взятки не дают, взятки просят, а уж потом их вручают. Один раз принесли в журнальчике, я сказал: «Вы, наверное, адресом ошиблись, давайте мы с вами расстанемся и больше не будем встречаться вообще».
«ДЛ»: Сергей Владимирович, есть обида на государство?
– Конечно, есть. За отношение к людям. Когда тебя вызывают на допросы со словами: «Вы украли у нашей страны $5 млрд., кредит МВФ, поскольку эти деньги не поступали в Россию, потому что у нас нет таможенной декларации, доказывающей, что они пересекли границу». Люди даже не понимают, что такие кредиты не даются наличными. Это издевательство. Абсолютно политические, заказанные процессы.
«ДЛ»: Вы как специалист были бы востребованы за рубежом?
– Если бы отправился туда, наверное, да. Но предложения, которые я тогда, осенью 1998 года, получал, меня не устраивали. Идея создать в России «Центр развития» казалась интереснее.
«ДЛ»: Вы можете вернуться на госслужбу?
– Зачем обсуждать то, чего нет? Меня туда не зовут, да и я не горю желанием вновь попробовать себя «на государевом поприще». Я не жалею о том, чем я прежде занимался, считаю, что у меня была безумно интересная работа, многое удавалось сделать, но мне на госслужбе уже не интересно. Меня туда не зовут, а по собственному желанию туда попасть невозможно.
«ДЛ»: Где вам лучше, в ЦБ или в «Интерросе»?
– А я не знаю, как это можно сравнить?
«ДЛ»: Оплата, ответственность ...
– Материально я значительно выиграл. У меня теперь больше свободного времени, я больше общаюсь с семьей. В этом отношении выиграл. Но у меня сейчас нет глобальных, интересных, захватывающих на несколько месяцев проектов. В этом я проиграл.
«ДЛ»: Вы готовы к тому, что Владимир Потанин может найти вам замену?
– Конечно, готов.
«ДЛ»: А вас не раздражают олигархи?
– Они разные, более того, они меняются со временем. За последние три года изменились их взгляды на жизнь, их манера поведения, общения, позиции в обществе. Возьмите «ЮКОС», 3 года назад его основные владельцы не замечали мелких акционеров. Если сегодня Михаил Ходорковский говорит: «Я не знаю, какое решение примет совет директоров», – это действительно так, потому что в совете директоров большинство – не «его» люди, а иностранцы. Да, у нас в стране таких компаний единицы, но что-то меняется.
«ДЛ»: Сколько кругов передела собственности должна пережить эта страна, чтобы возникла нормальная экономика?
– А это не связанные вещи. Я думаю, что большого передела собственности уже не будет. Наша экономика, к сожалению, сырьевая, источники дохода понятны. Нефть, газ, металлы – цветные и черные. В сельском хозяйстве у нас денег еще не зарабатывалось.
Беда не в том, что собственность поделена между олигархами, крупными, мелкими и совсем незаметными собственниками. Проблема (хотя все страны через это проходили) сегодня состоит в том, что у нас самым важным акционером является владелец контрольного пакета. Обладатель 51% акций может делать все, что угодно. А если у тебя 49%, то на тебя могут внимания не обращать.
Но это означает, что когда бизнесом владеет какой-то человек, он никогда не даст деньги другому и никогда не пойдет «младшим» акционером к другому, потому что там его права будут нарушаться точно так же, как у него в компании. То есть переток капитала между предприятиями и отраслями делается невозможным. Вот что тормозит развитие нашей экономики. А не собственники. Слава богу, что они появились.
«ДЛ»: Ваша зарплата сейчас зависит от того, сбудется или нет ваш прогноз?
– А никто не требует, чтобы мои прогнозы сбывались. Я оцениваю ситуацию и предлагаемые действия. На их основе решения принимаются другими, под их ответственность. Это как езда в автомобиле: светофор дает один знак, а сотрудник ДТС совсем другую команду. Кому подчиняться? Так же и в бизнесе, принимая решение, вы должны объяснить логику действия, прогнозировать, что произойдет после того, как оно будет реализовано.
«ДЛ»: Что вы читаете?
– У меня специфическое восприятие художественных произведений. Театр, кино, литература, на мой взгляд, дают дополнительные знания о том, как устроена жизнь, некие эмоции, переживания. Когда я перешел на госслужбу, яркая картина жизни со всеми ее реальными, а не придуманными перипетиями, была у меня перед глазами. Меня настолько перехлестывали собственные эмоции, события моей жизни, что тратить нервные клетки на переживания какого-нибудь литературного героя сил уже не было.
Сейчас, в более спокойном состоянии, я «открыл» для себя Харуки Мураками, Патрика Зюскинда, Дидье ван Ковелера, Пауло Куэлью. Роман Татьяны Толстой «Кысь» сначала дети взахлеб прочитали, потом книга попала ко мне. Но по-прежнему для меня единственно умной книгой «на каждый день» является «Двенадцать стульев», там можно найти описание любой жизненной ситуации.
«ДЛ»: Вы жизнью довольны?
– Да. Доволен. Мне нравится и, главное, не стыдно объяснять своим сыновьям, что я сделал, чем я занимаюсь сейчас. В зависимости от их возраста я рассказывал по-разному. Сейчас им, соответственно, 11 и 15 лет, они учатся в экономической школе, и я могу это делать почти на профессиональном языке. По моей книжке уже студенты учатся. Значит, что-то в этой жизни я сделал.
