— Год назад вы начинали играть новую программу “NATO”. Она все еще актуальна?
— В начале 2002 года мы остались вдвоем с Боровом, хотя раньше в группе было четыре человека. Что касается нашей программы “NATO”, то она распалась на два направления. Первое — это тяжелый рок, а во втором нет ни треш–металлических гитар, ни барабанов. Просто я читаю свои стихи — или ритмическую прозу, как хотите, — а Боров сопровождает все какими-то звуками. Не хочу, чтобы это называли шаманством или медитативной музыкой, потому что не имею ничего общего ни с первым, ни со вторым. У нас все гораздо глубже.
— Теперь вы приглашаете публику “заглянуть в чужую жизнь”, то есть в вашу с Боровом. Что под этим игривым предложением имеется в виду?
— Ну, все же сделано нами двоими — и тексты, и музыка. Причем случилось это в период, когда мы познакомились, а потом стали вместе жить. Именно поэтому все неизбежно связано с перипетиями нашей личной жизни. Для меня это, конечно, немножко странно, потому что я, будучи писателем, всегда расценивала прозу как нечто интимное, предназначенное для чтения про себя. Отсюда и искренность, и вытягивание всяких вещей, о которых просто никому говорить не будешь. Другое дело, когда все это произносится вслух... Я до сих пор испытываю некий дискомфорт, когда это делаю.
— Почему же в таком случае вообще возникла идея таких перформансов?
— Сначала мы просто записали кассету с двумя моими рассказами по заказу одной фирмы, которая выпускает аудиокниги. Но в ходе записи Сережа добавил музыку, есть там даже кусочек романса в моем исполнении. Лично я слушать это не могу на физическом уровне, мне от своего голоса сразу тошно становится, но мы получили весьма лестные отзывы от самых разных людей и подумали: “А почему бы не сделать перформанс”.
— И насколько далеко или глубоко вы пускаете публику в ваши личные тайны?
— Ой, я понимаю, что для “Московского комсомольца”, как и для любой другой газеты, издающейся в нашей стране, необходим элемент чего-то жареного. Так вот, жареного в этих представлениях ничего нет. Я не собираюсь показывать стриптиз, и трусиков моих с менструальными пятнами тоже не будет. Все это глупости какие-то, и никого ими уже не удивишь. Всем почему-то кажется, что фотографии звезд в декольте и с ухажерами — это просто ах, как круто. А я так не считаю. Чтобы воспринимать глубокие переживания, надо хотя бы на время забыть о своем декольте и о том, сколько стоят твои шузы.
— Ну, душевный стриптиз — это тоже стриптиз, и в вашем случае проявление хоть и внутреннего, но эксгибиционизма...
— Почему внутреннего? Очень даже внешнего и яркого, чего я и не скрываю. Наши выступления мы иногда оформляем объектами весьма частного характера: “Первые штаны Борова” или “Седьмые штаны Борова”. Так можно понять, сколько лет человек носил одни и те же штаны. Или, например, “Шапка-мишка”, которая принадлежит мне, или фотографии, на которых мы с Боровом выходим из бара. Это прямо комикс какой-то... А что стоит зубодер, которым лечили зубы чуть ли не всей “Коррозии Металла”. Иными словами, куски совместной жизни... Ну чем не возможность заглянуть в чью-то душу?
— Многим наверняка покажется, что вы все это придумали, насмотревшись “За стеклом”...
— Это скорее совпадение. Потом, у нас телевизора не было два года, прежде чем Сергей зачем-то принес старенький и маленький. Он проработал неделю, а потом задымился и больше не работает. Зато в нем есть радио, причем в метровом диапазоне. FM-станции мы не слушаем: там все одно и то же, и это неинтересно. А вот на “метрах” происходит много всего занятного. Например, есть там “Народное радио”. Это п...ц, извините за емкое выражение, но безумно интересно. Потом православное радио “Радонеж”... Все хочу туда позвонить и сказать одному батюшке, что его голос чересчур пассионарен, нужно изменить интонации, потому как батюшке так разговаривать не должно.
— Обычно ко всей вашей деятельности принято клеить ярлык эпатажности. Но со временем приемы эпатирования публики меняются. Раньше вы могли надеть шинель, пропеть “На станции Токсово” — и все просто с ума сходили. Чем, на ваш взгляд, можно шокировать сейчас?
— Токсово? Мне как-то на концерте из зала крикнули: “Станцию Косово давай!” Так что песня до сих пор жива. Мне эпатаж никогда не был интересен, он нужен в основном газетчикам и телевизионщикам, и если так можно продвигать мое творчество, то пусть меня называют как хотят. Сама я точно знаю, что моя деятельность всегда трогала и продолжает трогать людей. К сожалению, я не могу все это вынести на более широкую аудиторию. Вот тетки в магазине напротив при виде меня начинают взвизгивать: “Ой, Медведева пришла, возьмите у нас это и вот это”. Они знают меня как персонажа, которого иногда показывают по ТВ, но совершенно не в курсе того, что я пишу и пою. Иногда просто хочется прийти к ним и дать кассету, в магазине-то они не продаются.
— Может быть, ситуацию пора изменить?
— Это невозможно, потому что нужно принадлежать к группировке “Нашего радио”, “Real Records”, ОРТ и т.д. Власть захватили орки... Ха-ха-ха... Это я “Властелин Колец” посмотрела. Но если серьезно, то долбить в козыревскую (Михаил Козырев, генеральный директор “Нашего радио”. — Прим. “ЗД”) непрошибаемую евроремонтную стенку — уж не знаю, из чего она там сделана, — просто бесполезно, и уже надоело. И вообще, пора создавать новый андеграунд, будем бороться с засильем орков.
Анна Герман, начало 70-х, Питер. Я пришла с подругой по контрамаркам. Дело в том, что директор дворца, где все происходило, был моим поклонником... Ой, ужас какой, мне же тогда лет 14 было... А вообще мы с подругой не столько слушали, что она поет, сколько глазели на то, как она одета и как ходит по сцене. Это нам понравилось.
Последний альбом, купленный за свои деньги?
Не помню. Последнее, что подарили, — это альбом “Умка и Броневичок”.
Музыкальные пристрастия, за которые теперь стыдно?
По большому счету, ни за что не стыдно. Все мои увлечения вполне соответствовали времени и уровню развития. Даже когда я увлекалась блатняком и орала какие-то песни, придумывая на ходу половину слов. А что, тоже нормально.
Песня, автором которой хотелось бы быть?
Я хочу свою такую придумать.
Музыка, которую заказали бы на свои похороны?
Что ни заказывай, все равно не выполнят.
Актуальные музыкальные увлечения?
Они все из прошлого. Вот мне в отрочестве очень нравилась песенка “Simon&Gurfunkel” под названием “Mrs Robinson”. А сейчас, когда я слушаю новости, там постоянно мелькает имя генерального секретаря NATO Джорджа Робертсона. Мне все время хочется переделать эту песню и переправить слова “Миссис Робинсон, Иисус любит тебя без всяких слов” на “Эй, мистер Робертсон, Иисус больше тебя не любит”. Пусть знает, что ему за все деяния скоро не поздоровится.
