Белое солнце Афганистана

     — Мы приехали в Афганистан и сразу оказались в самой гуще гражданской войны, — говорит Игорь Бурцев. — Под ногами официальной власти в Афганистане все время качалась почва. Революционное правительство приходилось усиленно оберегать. Внешнее кольцо охраны выставляли афганцы. Но во дворце Амина все девять лет нашего пребывания в Афганистане находился парашютно-десантный полк. И Кармаля, и Наджибуллу охраняли офицеры КГБ.
     Непонятно по какой причине, но наши власти, в частности МИД, пренебрежительно относились к Афганистану. Достаточно сказать, что послом в Афганистане был в то время Павел Петрович Можаев. До “почетной ссылки” в Афганистан он работал заместителем секретаря Ленинградского областного комитета партии по идеологии. Он не знал ни одного иностранного языка, не разбирался ни в проблемах мусульманства, ни в вопросах национальной политики. Афганцы долго цокали с одобрением языками, когда горную страну посетил ректор Высшей дипломатической академии Олег Герасимович Пересыпкин. Дипломат, имеющий богатейший опыт работы в арабских странах, он сходу цитировал суры из Корана, высказывания великих мусульманских ученых. Не имея под рукой никаких первоисточников, за одну ночь написал доклад, в котором по пунктам расписал программу национального примирения. Кто знает, если бы такой человек возглавлял наше посольство в Афганистане, может быть, совсем по-другому развивались события в этой стране. Но Пересыпкин был отстранен от реальной политики.
     Формально Игорь Бурцев состоял в группе экономических советников, но фактически работал на отдел пропаганды ЦК НДПА. Он помогал выпускать журнал “Афганистан сегодня” на английском языке — для иностранцев, чтобы привлекать друзей на сторону Афганистана. В ходе работы нередко приходилось вспоминать слова красноармейца Сухова из “Белого солнца пустыни”: “Восток — дело тонкое...” В хитросплетениях племен, населяющих Афганистан, разобраться было непросто. В сущности, история Востока — это нескончаемая череда заговоров, интриг и дворцовых переворотов.
     — Когда я приехал в Афганистан, пристрастившегося к спиртному Бабрака Кармаля уже отстранили от власти, — рассказывает наш консультант. — Ему не доверяли ни соратники, ни народ, ни наши советники. Всем было ясно: нужен прямой диалог с оппозицией. Место Генерального секретаря НДПА занял руководитель службы безопасности Афганистана, хваткий и прогрессивный Наджибулла. Было решено выработать новую стратегию — политику национального примирения.
     Нередко по заданию нашего главного партийного советника Виктора Петровича Поляничко, который, пройдя горнило афганской войны, погибнет потом в Ингушетии, Бурцев готовил интервью с Наджибуллой для различных журналов и газет. “Первый свой материал с руководителем правительства Афганистана я запомнил надолго, — рассказывает наш консультант. — Набросав вопросы, я отправился согласовывать их с Поляничко. Он сказал: “Слушай, напиши ответы сам, потом уж иди к нему”. Я корпел три дня, приношу исписанные листы — Виктор Петрович опять недоволен: “Наджибулла — живой человек, он часто использует в речи местные поговорки, веселые истории. А у тебя он как-то уж очень официально говорит...” Я, как Шурик из “Кавказской пленницы”, пошел “в народ” — собирать фольклор. Сидел с блокнотом в чайхане, лазил по виноградникам — среди местных жителей у меня к тому времени появилось много друзей... Написанным материалом для журнала “Азия и Африка сегодня” Наджибулла остался доволен. Слушая в дальнейшем его речь по телевидению, я узнавал в ней целые куски, написанные мною.
     Бывало, от Наджибуллы к советнику приезжали домой прямо посреди ночи. Он садился редактировать речь главы государства, с которой ему утром предстояло выступать, а во дворе в машине ждал посыльный. За оказанную правительству помощь Игорю Бурцеву вручат медаль.

     — Мне здорово облегчало жизнь в Афганистане знание арабского языка и фарси, которые я досконально изучил на международной кафедре Академии общественных наук при ЦК КПСС, — говорит Игорь Бурцев. — Стоило мне поздороваться с местными жителями на их языке, спросить про здоровье, жену и детей, как я для них становился чуть ли не родным человеком. Меня приглашали в гости, усаживали на почетное место, несли орехи, сладости, фрукты... В редакции, где я работал, девушки-афганки часто просили меня прочитать четверостишия Саади или Ферузи. На всех праздниках за знание тонкой восточной лирики мне доставались первые порции шурпы и плова. Бывало, пью чай в чайхане — спрашиваю сидящего за дастарханом мужчину в чалме: “Ты хазареец?” Он удивляется: “Откуда ты узнал?..” А я просто уловил в разговоре его диалект. На базаре торговцы для меня на прилавок тут же выкладывали целую кучу товаров, даже если их потом приходилось раскладывать на место битый час. Без бакшиша (подарка) я с базара не уходил. Помню, один старик откровенничал со мной: “Видишь металлический шарик? Если я кину его на стеклянный прилавок — тот разобьется. Стекло можно склеить, но все равно будет видно, что оно разбито. Так и наша дружба с вашей страной. Вы пришли к нам в гости с автоматами, наводите у нас свои порядки — не будет к вам прежнего хорошего отношения...”
     Наша армия была все время в стороне от местного населения. Даже когда сообщалось, что высоту вместе брали — афганская бригада и наша рота, — никогда этого не было на самом деле. Впереди, как правило, шли российские десантники, выгоняли душманов, после этого позиции занимала афганская армия. Доверия к правительственным войскам у наших военных было мало. Нередко афганских “вояк” ловили на рынках, надевали форму и посылали служить. При первой же опасности эти “солдаты” могли разбежаться, а то и нашим в спину стрельнуть...
     Мне помнится, когда немецкая армия Роммеля пришла в Египет, каждому рядовому была выдана памятка о местных обычаях, традициях, которые не стоит нарушать, там же был и небольшой словарь с местными обиходными выражениями. Нашим офицерам и срочникам просто не разрешалось выходить в город, и все. Хочу привести один характерный пример. Я дружил с офицерами роты охраны резиденции генерала армии Варенникова, который начиная с 1985 года возглавлял оперативную группу Министерства обороны СССР в Афганистане. В резиденции стоял большой многоэтажный коттедж, под ним — бункер, во дворе — кунги (палатки), прикрытые маскировочными сетками. Тут же каким-то образом были устроены два больших надувных бассейна, баня. Офицеры часто просили меня принести в часть видеомагнитофон с кассетами, водку, пиво. У меня была черная “Волга” с афганскими номерами. Меня принимали за особиста и везде пропускали.
     Однажды я провожал домой легендарного разведчика — лейтенанта Ивонина, которым было взято в горах в расположении моджахедов семнадцать “языков”, обнаружено несколько караванов с оружием. Погрузили мы его баул, поехали... По дороге я заехал за моим водителем Юсуфом, который должен был отвезти Ивонина в “Теплый Стан” (так, на московский лад, называли военные один из районов Кабула — Хайрхану). Ивонин вскочил: “Как? Меня афганец повезет?! Он же меня по дороге куда-нибудь завезет...” Для него все афганцы были “духи” — враги. Пришлось мне ехать до аэропорта вместе с ними. По дороге мы заехали к родне Юсуфа попить чайку, согласно местным обычаям стали снимать пред входом обувь. Ивонин нам признался: “За два года службы я первый раз вхожу в дом к афганцам гостем... Обычно с порога не разбирая кидали гранату, отбегали, следом пускали автоматную очередь. Уходили из кишлака, прислушивались: начали рваться снаряды — ага, значит, правильно попали, там боеприпасы. А если нет — значит, ошиблись, мирное село оказалось...”

     Рискуя жизнью, офицеры-разведчики получали в месяц 200 чеков Внешторга, которые равнялись 400 советским рублям. На рынке литровая бутылка водки стоила сто рублей. Но в то же время в военных магазинах большущую коробку карамели можно было купить за 17 рублей. Естественно, всеми правдами и неправдами эти коробки везли на местный рынок, продавали их за афгани, выручали с каждой 150 рублей и покупали водку. Ребята, проходившие службу в Афганистане, не могли выйти на рынок, чтобы купить в подарок матери платок или косметику невесте. Кругом несли службу наши патрули.
     — Имея машину, я часто помогал друзьям из действующей армии. Бывало, подъезжали мы к дукану (лавочке) — мои подопечные прошмыгивали в магазинчик, мы тут же закрывали дверь на ключ, и начинался торг... Дуканщики на выходе говорили мне: “Приводи в следующий раз военных только ко мне — бакшиш будет”. Водитель мой не церемонясь говорил: “Дай мне вон ту рубашку и эту сумку...” С набитым мешком, звеня посудой, мы газовали в расположение части.
     Вольнонаемные, которые обслуживали аэродром, после работы неизменно бежали в военные магазины — покупали одно, везли на рынок, сдавали, покупали другое... На 200 рублей в месяц, которые они получали, в Афганистане прожить было сложно.
     — Мы знали, что в праздники, в частности в Новый год, на улицу лучше не высовываться. На площадях и базарах вольнонаемные специалисты “шутили”: бросали друг другу под ноги взрыватели от гранат, стреляли куда попало из пистолетов, из окон палили из автоматов... То, что у местных жителей при себе очень часто бывало оружие, я смог убедиться не один раз. Однажды по дороге я подобрал у обочины пожилого мужчину. Он вез на базар виноград. Едем — вдруг вижу: голосуют на дороге солдаты-афганцы из правительственной армии. Я притормозил, решил их тоже подвезти, — вдруг вижу по их глазам: горе мне — вояки обкурились анаши... Я на их родном языке сказал, чтобы не держали двери, — они продолжали кривляться. Вдруг вижу — шарахнулись. Оборачиваюсь, а мой бородатый пассажир на них наган нацелил. Свой пистолет Макарова, который у меня был припрятан в черной сумочке-авоське, а также автомат Калашникова, который лежал у меня в машине около рычага переключения скоростей, применить по назначению в Афганистане мне не пришлось...
     Выходя из дома, мы все в первую очередь заглядывали под днище и крылья своей машины. Несмотря на охрану, наши легковушки часто оказывались заминированными. Взрывное устройство могли подложить и на заправочной станции. Однажды на базаре я лишь на пять минут отошел от машины, возвращаюсь с покупками, а под колесом стоит пакет с апельсинами — под ними оказался снаряд. Стоит ли говорить, что даже наши жены ходили на рынок с оружием? Однажды у подруги моей жены из сумочки случайно выпал пистолет, раздался выстрел... Поднялась паника. Вечером в чайханах говорили, что “шурави” — советские — устроили на базаре резню...

     Нередко в неразберихе военных действий помогало крепко сказанное словцо.
     — Однажды, устав за рулем, я остановил машину на обочине, мы сидели, что-то обсуждали с ребятами-афганцами из издательства, а рядом — метрах в 50 — стояла вышка, — продолжает рассказывать Игорь Дмитриевич. — Постовому показалось, что люди в нашей черной “Волге” с афганскими номерами что-то замышляют. Он начал наводить на машину пулемет, передернул затвор... Только после того, как я выскочил из машины и обложил его по-русски матом, он отвел оружие в сторону.
     Случались на афганской войне и досадные ошибки. Было дело, большой транспортный двухмоторный самолет вместо Афганистана приземлился на территории Ирана. Один аэродром от другого находился в 30 км. Летчики рассказывали нашим советникам: “Садимся, выходим вместе с пассажирами — военными советниками — на поле, заходим в диспетчерский пункт на окраине аэродрома. Смотрим, а на стене весит портрет незнакомого бородатого мужика, смахивающего на Хомейни. И тут до нас доходит, что мы не в той стране... Разворачиваемся — и бегом к самолету, сходу запускаем двигатели... Но иранцы уже успели перед самолетом на взлетной полосе поставить бульдозер. Мы задраили все двери, закрыли иллюминаторы. Группа захвата начала штурмовать самолет, в разбитые окна полетели дымовые шашки... Нам пришлось вылезти из самолета”.
     Летчиков, а позже и самолет, вернули в расположение их части. 26-летний штурман, виня себя за ошибку, на летном поле чужой страны застрелился из пистолета.
     — Все мы в Афганистане находились между жизнью и смертью, — тихо говорит наш консультант. — По дороге на аэродром я часто проезжал мимо обелиска с красной звездой. Летчики мне рассказали, как погиб похороненный на том месте солдатик-срочник. Поздно вечером на “газике” возвращался из медсанбата пьяный прапорщик, с ним рядом сидела женщина. У машины забарахлил мотор, солдат вышел, поднял капот... Прапорщик с пьяных глаз дал очередь вверх из автомата. Наш пост на горе в ответ шарахнул по машине залпом огня. Тот молоденький солдатик упал замертво, прапорщика ранило... Часто ребята получали ранения и гибли по своей халатности. Один из солдат в горах разделся и лег на броню БТРа позагорать, подальше от змей и скорпионов. Его тут же на месте и “снял” снайпер... Как-то в госпитале я увидел солдата, у которого была обожжена вся спина. Он сидел на корточках, курил, бросил за спину окурок, а там был порох. Его всего и опалило. Другой рядовой нашел где-то снаряд, начал его ковырять — он у него взорвался прямо в руках, которых тут же не стало...
     Уезжал Игорь Бурцев из Афганистана в августе 88-го. Уже вовсю шел вывод наших войск. Вдоль дорог стояли местные жители — с цветами, флагами, съестным... Но всем казалось, что радость на их лицах была какая-то заказная. Сторонники режима были искренне огорчены уходом наших войск.
     Через несколько месяцев после ухода “шурави” — советских — правительственные войска Афганистана будут разгромлены. Наджибуллу ждал страшный конец: его застрелят и перережут горло.
     Старшая дочка Игоря Бурцева, уже оказавшись в Москве, еще долго при салютах и фейерверках пряталась под стол...