Говорят, фотография забирает у человека, который на ней запечатлен, часть души. Кто знает, может быть, так оно и есть. Вот только если следовать этому утверждению, то получится, что политики, звезды эстрады, кино и спорта с душой своей давно расстались...
Но фотограф Павел Кассин, весьма известный в журналистских кругах человек, так не считает. И имеет на то полное право: совсем недавно он “взял” Гран-при конкурса “Серебряная камера”, который учредило столичное правительство совместно с Московским домом фотографии.
Павел уже много лет является чуть ли не единственным русским, сотрудничающим с немецким журналом “Шпигель”, и по долгу службы работает с первыми лицами государства. На вопрос “Кого из политиков вы снимали?” он скромно ответил: “Да в общем-то всех, начиная с Горбачева”...
Вряд ли, разглядывая фотографию, кто-нибудь задумывается над тем, кто ее сделал. Фотограф всегда остается за кадром. Однако только от него одного зависит, каким получится в итоге человек: добрым или злым, веселым или грустным. Павел уверяет, что фотография не просто несет изображение, но может рассказать о человеке гораздо больше, чем о нем скажут друзья.
— Я считаю, что это порочно, и никогда не занимаюсь такой фотографией, — говорит Павел о новом веянии в фотожурналистике, когда героев фотографий отлавливают в “некультурный момент” и в итоге они получаются с “кривыми” физиономиями. — Это не жизнь, а неправильная философия. К сожалению, она была заложена моим другом. Бывшим. Ту основу я считаю глубоко ошибочной. Это отдает желтизной и не отражает суть. Интерес же фотографов-портретистов заключается в том, чтобы заглянуть в сущность человека. А ужимки и гримасы, которые так полюбились фотографам в последнее время, редко когда ее передают. Все люди ковыряют в носу, ушах, где угодно. Динамика таких фотографий поверхностная. Гораздо интереснее через жест, через выражение лица создать визуальную ассоциацию, которая подчеркивала бы явление, в котором этот человек в данный момент участвует. Мне школа 60—70-х годов ближе.
— Кто из политиков наиболее интересен с точки зрения фотографии?
— Ельцин, конечно. Личность колоритная. Он — гигант. С одной стороны, человек совершенно открытый, а с другой — непредсказуемый. Да и вообще интересно работать с тем, кто ведет себя естественно и не выпендривается. Изначально я ко всем отношусь с интересом и уважением. Попадаются люди бескультурные. Но в этом тоже есть своя прелесть. У меня, конечно, есть свои политические взгляды, симпатии. Однако, что касается работы, я — как врач-гинеколог, который не воспринимает женщину как объект сексуального вожделения.
Да и вообще в большой политике нет неинтересных людей. Каждый из них по-своему интересен. Иначе бы они туда не попали. У всех есть качества и свойства, характеры. Это не значит, что хорошие. Но всегда что-то есть...
— Касьянов вам не доставил проблем? Премьер внешне выглядит зажатым...
— Этим, к сожалению, страдает любой большой политик. Есть американский стиль, русский, плюс протокол. Видимо, советская протокольная школа обязывает политика быть как в футляре. Американцы, например, ведут себя более вольно. Но тоже ясно видно, что они работают по совершенно четкой схеме.
Касьянов на съемке вел себя очень живо и свободно, хорошо жестикулировал. Потом я его спросил, можно ли пройти в премьерский кабинет, сделать несколько кадров. По протоколу входить в кабинет Михаила Михайловича может только определенный круг лиц. Охрана засуетилась, а Касьянов сказал: “Хорошо, пойдем”.
— А с Путиным сложно было работать?
— Путин на самом деле странный человек. Мне приходилось несколько раз с ним ездить. Тот образ, который показывают по телевизору, качественно отличается от того, что ты видишь, когда находишься с ним рядом. По телевидению образ менее приятный, чем тот, который наблюдаешь в непосредственном общении. Странное такое ощущение. С ним чувствуешь себя комфортно. В психологическом плане даже лучше, чем с Ельциным. С Путиным работать легко. Однажды, когда в Петербурге с немногочисленными журналистами он ходил по Эрмитажу, в Тронном зале я попросил его подойти поближе. Пресс-служба, конечно, зашипела. А Путин совершенно просто подошел и встал, как я просил. Поэтому я думаю, что в человеческом общении он более доступен. Пока что.
— Вы фотографировали и другого Владимира. Жириновского. Как работается с этим эмоциональнейшим человеком?
— Ну что вы. Он совершенно нормальный. С ним можно посидеть, выпить рюмку, поговорить. Когда он находится в своей политической роли, становится совсем другим. Работает на свой электорат. Скажем так, на ту политическую нишу, в которой он находится. Кстати, на выставке он мне признался, что ему потребовалось десять лет, чтобы понять для себя журналистов.
— Бывает так, что не удается уговорить человека подчиниться творческой задумке?
— В этом плане абсолютно непредсказуем Горбачев. Например, по своему усмотрению он может ограничить время съемки. Может сказать: “Все, спасибо, съемка окончена”. Хотя по неписаным правилам фотограф может работать все время, отведенное на интервью. Думаю, у Горбачева это атавизм советских времен, когда фотографию воспринимали как пляжную карточку на память.
Не знаю, чем это объяснить, но есть такие люди, которые говорят: “Вот как я есть, как я встал, так и снимайте”. Недавно летал к режиссеру Сокурову в Питер. Вроде бы режиссер, сам творческая натура. Когда начались съемки, он то закроется рукой, то спиной повернется. На мои просьбы отвечал: “Снимайте меня таким, какой я есть”. Я понимаю, что у гениального человека и затылок гениален, но есть какие-то законы жанра. В итоге он вообще сказал, что, если я не отстану, он встанет и уйдет. Ну что здесь можно сказать?.. Приятно, когда человек помогает или хотя бы не мешает.
— Кто-нибудь особенно вам запомнился?
— Наиболее неожиданный человек, как ни странно, Виктор Геращенко (председатель Центрального банка РФ. — Авт.). При всей властности, строгости и угрюмости своего лица, он такой контактный, веселый и доброжелательный. Наверное, один из самых приятных людей, кого мне пришлось фотографировать. Это был год 1991—1992-й, как раз происходили известные события с деньгами, я к нему приехал, встретились у него в кабинете. Поснимал, мы поговорили с ним полчаса. А потом он спрашивает: “Что я могу еще сделать для вас?”. Я спросил: “Можем в хранилище спуститься?”. — “Да пошли”, — сказал он. Мы спустились, открыли сейф, выложили на стол гору денег, Геращенко над этой горой встал. Вы понимаете, для человека этого уровня такие поступки весьма легкомысленны...
— И все же премию московского правительства вы недавно получили за фотосерию о Солженицыне. Каков он вблизи?
— Солженицын — глыба. Это действительно явление двадцатого века. Скажем так, это больше чем писатель или меньше чем писатель. Больше чем философ или меньше. Это странный сплав эпохи: явление и культурное, и политическое. Человек абсолютно самодостаточный, имеет свою четкую принципиальную позицию. Интервью, в процессе которого я работал, длилось четыре часа: вопрос — ответ. Для него это, конечно, тяжело, он все-таки пожилой человек.
— Есть такие политики, кто остался недоволен вашими фотографиями?
— Фотография — это своего рода тест. Кому-то понравится, кому нет, кто-то себя так ощущает, кто-то по-другому. Это вопрос вкуса. Самое опасное — это жены. Жен стараюсь не снимать. Например, снимал жену Лебедя. Ей понравилось, но я очень волновался.
— Почему?
— Просто с ними легко “вляпаться”. Мужик, бывает, посмотрит, не понравится фотография, сделает замечание, ну и забудет. А женщина запомнит надолго...
— У вас уже сформировалась своя формула успеха? Что нужно делать, чтобы даже с женщинами не “вляпаться”?
— Снимать нужно с душой, честно. К примеру, советского журналиста всегда учили, чтобы у него в вопросе была уже хотя бы половина ответа. Это чисто идеологическая работа. Западная школа другая: в вопросе должна быть провокация, чтобы человек раскрылся и дал тот ответ, который он считает нужным.
На самом деле, думаю, все зависит от корреспондента, который беседует с героем. Удастся ли ему создать психологический и эмоциональный климат, расположить интервьюируемого. Честно говоря, мне по жизни повезло: я работал только с людьми умными.
— А вы поехали бы снимать человека, который не нравится?
— Конечно. Для меня нет такого: нравится — не нравится. Я же вообще третья сторона. Глубокое заблуждение всех советских журналистов: они считают, что должны уметь находиться по какую-либо сторону баррикад. А это уже не журналистика. Истинная задача журналиста, на мой взгляд, — находиться вне. Как только ты встаешь на одну или другую сторону, тут же оказываешься заложником ситуации. Вот в России сейчас это с прессой и происходит.
— А самому писать никогда не хотелось?
— Были бакинские события. Мне редактор говорит: напиши чего-нибудь. Ну я и написал одну колоночку. Когда я посмотрел на количество редакторских правок (он ее не переписал, конечно), понял, что писать не стоит. Фотография — более интересное занятие. Есть Юрий Рост, который и пишет, и фотографирует. Наверное, он гений.
Но я считаю, что нужно заниматься чем-то одним. Журналистика — это вообще не профессия, а образ жизни. Ею может заниматься любой человек, обладающий логикой, наблюдательностью, грамотностью. Нужно иметь свои взгляды и амбиции, чтобы донести их до широкой публики. Но два дела делать параллельно нельзя — какая-то половинчатость выходит...
