Картину, завоевавшую в 1992 году “Нику”, военные восприняли по-разному. После премьеры фильма в кинотеатре “Россия” в кабинет директора, где состоялся фуршет, ворвался грузный, представительный полковник. Подскочив к Тодоровскому, он выпалил: “Ты знаешь, я 35 лет по военным городкам мотаюсь. Все, что у тебя в фильме, то и в жизни, один к одному...” На следующий день из Ростова-на-Дону позвонил в студию майор: “Я приеду в Москву — застрелю Тодоровского!..”
Кадровые военные, видимо, не предполагали, что в основу фильма легли факты из личной жизни самого режиссера.
И тут среди лейтенантов пошли разговоры, что командир полка привез с собой с фронта потрясающе красивую жену... Однажды полковник лежал раненый в госпитале, и за ним ухаживала молоденькая медсестра-сержант. Когда Винокуров взял ее к себе в часть, она была уже младшим лейтенантом медицинской службы и одновременно — его гражданской женой. Совсем молоденькая женщина сидела в доме у полковника, как золотая птичка в клетке. В лучшем случае к ним приходил начальник артиллерии полка с женой. По вечерам они играли в карты. Когда нашу дивизию расформировали, я узнал, что молодая жена уехала от полковника на родину — в Пятигорск. Увидеть ее за все время совместной службы мы так и не смогли: дом у полковника Винокурова был обнесен высоким забором. Перечитав еще раз “Поединок” Куприна, я придумал для своего фильма историю о лейтенанте, который влюбился в молодую, красивую жену полковника.
Название фильма пришло сразу.
— Я долго смотрел на картину Павла Федотова “Анкор, еще анкор!”, — рассказывает Петр Ефимович. — На его взъерошенного офицера, который от безделья, лежа на кровати, дрессирует собаку. На столе — остатки вчерашнего пиршества, за окном — синий, морозный вечер. Тут же представил его однообразную жизнь — с подъемами в темноте, занятиями на плацу, марш-бросками в полной выкладке: с оружием, лопатой, обоймой патронов... В этой картинке все было сказано про жизнь офицера в военном городке.
В процессе написания сценария Петр Ефимович сочинял и музыку к фильму. В одну папку ложился исписанный листок с текстом, в другую — листок с нотами. Аранжировку музыки помог осуществить режиссеру композитор Игорь Кантюков.
Когда сценарий был готов, Тодоровский сомневался, сможет ли он найти в девяностых годах городок послевоенной поры. Опасался Петр Ефимович напрасно. Посмотрев на одноэтажные бараки, на уличные колонки с водой, он понял: с начала пятидесятых годов мало что изменилось. Для съемок выбрали самый захолустный городок, который находился около деревни Назарово, между Щелковским и Ярославским шоссе. К стенам казарм подступали вековые сосны, штаб полка располагался в глинобитном бараке, все удобства были на улице.
— Когда мы зашли в малюсенький магазинчик купить колбасы, продавщица нас спросила: “А вы записывались?” — рассказывает режиссер. — Оказывается, они заказывают продукты в расчете на количество людей, живущих в гарнизоне. Мы подружились с командиром части, офицерами и их женами. Молодые женщины, держа на руках детей, проклинали на все лады гарнизонную жизнь...
Сначала на роль командира полка я хотел пригласить Кирилла Лаврова, но он недотягивал по росту; потом думал о замечательном актере Петренко, но решил, что полковник Виноградов должен быть более элегантным; наконец, я увидел грустные глаза Валентина Гафта...
“Почему у вас и командир полка, и командир дивизии — такие аморальные типы?” — часто спрашивали Тодоровского зрители в погонах на творческих встречах.
— То, что многие офицеры привозили с войны женщин — походных жен, — было сплошь и рядом, — говорит режиссер. — Особенно военные возмущались тем фактом, что и командир дивизии, которого играет Станислав Говорухин, привез с фронта молодую жену. А это была чистая правда. Только в отличие от киношного Виноградова он оформил отношения с ней по закону — развелся со старой женой. А мой горемыка-полковник, Герой Советского Союза, оказался между молотом и наковальней. Приехала жена Тамара с двумя детьми, которую он не видел четыре года, отвык от нее, а любит-то он молодую... А тут еще ничтожный смершевец, тыловая крыса, оказывается главнее боевого полковника, командира части. Разрубить этот узел мог только выстрел в висок.
Когда я сказал Ирине, что на роль лейтенанта Полетаева хочу пригласить Евгения Миронова, она ахнула: “Петр Ефимович, он же совсем мальчишка, а у нас в фильме постельные сцены...” Розанова очень сомневалась. Я посмотрел еще раз фильм “Любовь”, где Женя играл главную роль, и убедился в своей правоте: передо мной — замечательный актер. Я позвал Миронова, говорю: “Ирина тебя стесняется”. Он пришел на репетицию, распахнул дверь, не раздеваясь подошел к Ирине, поцеловал ее в губы... Молодчина: Миронов сразу проявил свое мужское начало, дал Розановой знать, что она ему нравится, что все будет замечательно.
Напутствия сержанта оказались верными. В той добротной шинели с чужого плеча лейтенант Тодоровский дошел до Вислы. А ранило и контузило его уже в новой одежке, выданной накануне на складе.
Много у лейтенанта Полетаева в фильме и от самого Петра Тодоровского. Сразу после войны будущему режиссеру в далеком немецком городке, где он был назначен комендантом, пришлось осваивать аккордеон.
— Пришел ко мне ординарец: “Товарищ лейтенант, вы все время что-то насвистываете. Я вам гармошку нашел, может быть, попробуете...” — рассказывает Петр Ефимович. — И вытаскивает огромный 120-басовый аккордеон. Я, честно говоря, видел этот чудо-инструмент только в кинофильме “Тимур и его команда”. Сел, потихоньку подобрал правой рукой песню “На позиции девушка...”, потом левой нащупал нужные басы. Тот фронтовой аккордеон у меня до сих пор на даче хранится...
Когда я писал сценарий, подумал, что жена полковника Виноградова, которая не выходила из дома, и молодой лейтенант, не имеющий доступа в апартаменты высокого начальника, могли познакомиться в хоре. Смотры полковой, дивизионной, корпусной художественной самодеятельности объявлялись постоянно. Поступал приказ: “петь, плясать, декларировать” — и в клубе военного городка собирались все от мала до велика. Каждое выступление тогда начиналось с песни о Сталине.
На Север я “отправил” лейтенанта Полетаева тоже не случайно. В свое время я сам ездил в комариный край от Московского военного округа заготавливать дрова. Лес валила дивизия пленных немцев. Я пробыл там три месяца... Полковник по тем временам имел право выслать его куда угодно.
Многие офицеры дивизии, вернувшись из Германии, из первого же отпуска привезли в лагеря молодых жен. Аня оказалась в их числе. Она была старше лейтенантов лет на пять, а ее муж имел звание капитана. Все знали о похождениях Ани Крюковой — не догадывался только ее муж. С дальних стрельбищ он приносил ей цветы...
— Елена Яковлева очень точно сыграла Аню Крюкову — именно так, как я ее себе и представлял, — говорит Петр Тодоровский. — Лена сразу почувствовала, что у нее весьма выигрышная роль. У ее героини был яркий характер, актрисе было что играть.
Машинистка из спецотдела армии, известного как СМЕРШ, тоже была взята режиссером из жизни. Молоденький лейтенант Петр Тодоровский испытал на себе домогательства развратной дамы.
— Возвращаясь с учений, я проходил мимо землянки, где жила маленькая, с оплывшими боками машинистка спецотдела, — рассказывает режиссер. — Она вырастала на моем пути как будто из-под земли и настойчиво зазывала меня в гости. Я был командиром взвода, говорил ей, что с утра до вечера загружен работой... Однажды она пришла в клуб и увидела, что я танцую с девушкой, — я подумал: “Все, плохи мои дела”. Смершевцев все страшно боялись. Они могли на любого из дивизии написать донос. Но мне повезло: машинистка переключилась на кого-то другого... Из разговоров я знал, что она нередко, воспользовавшись пьяным состоянием офицеров, затаскивала их к себе в землянку и фактически насиловала. Именно так поступила срисованная с нее героиня фильма с сержантом Серебряным. Когда он постарался забыть о неприятном визите, она ему пригрозила: “Сегодня ты придешь ко мне, и на всю ночь... Или больше не придешь ни к кому никогда”.
По навету машинистки особого отдела сержант, прошедший всю войну, получил восемь лет лагерей.
— К нам в часть в Германию после войны пришел высокий, худой капитан Новиков, — рассказывает режиссер. — У него всегда был “железный” пробор, начищенные до зеркального блеска сапоги. Никто о нем ничего не знал: мы жили в части, а он — в городке. Вдруг ночью по тревоге в феврале 47-го нас подняли и приказали срочно грузиться в эшелон. Вся наша батарея оказалась в одном вагоне. Ординарец капитана Новикова двумя плащ-накидками отгородил для него в углу вторую полку. Едем, вдруг ночью слышим: кто-то запел дурным голосом. От Новикова мы лишнего слова никогда не слышали — молчаливый он был страшно, — а тут вдруг... Мы не заметили, как ординарец подал капитану с вечера на вторую полку бочонок с вином. Он спустился к нам, мы разговорились. Выяснилось, что капитан — замечательный человек. На фронте под Ленинградом он получил тяжелейшее ранение. Ему сделали операцию и чудом вывезли в Нарьян-Мар. На Севере в больнице ему ломали неправильно сросшуюся шейку бедра... Видя, что офицер не может спать от жутких болей, медсестра стала давать ему наркотики. Ей приходилось доставать их тайком из кабинета главврача. Когда наркотики закончились, медсестра начала приносить ему самогоночку и спирт. Пристрастившись к спиртному, капитан Новиков стал запойным алкоголиком.
Будучи трезвым, капитан рассказывал нам поучительные истории; был он человеком образованным и начитанным, прекрасно играл на губной гармошке.
На месте, в Песочных лагерях, он уходил в запой на 10—15 дней, потом не брал в рот спиртного месяца два, и все повторялось. Когда капитан напивался, он садился писать письма. Одно письмо он адресовывал Кире Петровне — медсестре, которая ухаживала за ним в Ленинграде; другое — Антонине Трофимовне из Нарьян-Мара, которая воровала для него морфий. В тот момент он действительно хотел их видеть рядом...
Утром, протрезвев, спрашивал у лейтенанта, с которым делил комнатку: “Я письма писал? В штаб полка относил?..” Все привыкли, что Новиков ни свет ни заря в шинели на голое тело вскакивал в седло и мчался догонять посыльного. Почта была в 35 километрах от нашего военного городка, в шесть утра из штаба забирал ее дежурный на лошадке... Это правдивая и очень больная история.
В фильме фамилию гвардии капитан, которого замечательно сыграл Владимир Ильин, получил в память о командире роты Саратовского военно-пехотного училища, которое заканчивал Петр Тодоровский.
— Бывало, командир роты Лиховол поднимал нас по тревоге в два ночи, — вспоминает режиссер. — Показывал на овраг в трехстах метрах от казармы, объявлял, что на другой его стороне стоят немцы, мы бежали по пояс в снегу в лобовую атаку... Возвращались в 4 утра мокрые, замершие, вымотанные до предела. Я подумал, что моему капитану в фильме вполне могла бы подойти фамилия Лиховол.
Петру Тодоровскому шли и шли письма.
— В основном были лестные отзывы о картине, — рассказывает режиссер. — Писали и те, кто служил в военных городках, и те, кто уже вышел на пенсию. Благодарили за правду о той армии, о том времени. Но были и ругательные послания. Мне писали: “Ты оболгал нашу армию, ты замарал честь офицера!..” Однажды на одной из телепередач офицер, сидящий в зале, задал мне вопрос: “Где вы видели такой военный городок, что у вас в фильме?! Это все неправда, просто высосано из пальца”. Я ему ответил: “Я сам служил в трех таких городках: в Песочном и двух под Брянском. Все мои герои мне очень близки. Я вместе с ними жил в таких же военных городках, так же пьянствовал, в угаре маршировал ночью на плацу... Я ничего не придумал”.
— Военных можно было понять, — говорит Тодоровский. — 70 лет о нашей армии слова плохого нельзя было сказать — вся правда тщательно скрывалась. У меня был приятель, который после премьеры сказал мне: “Фильм у тебя хороший, но второй раз я смотреть его не буду: я очень люблю нашу армию...” А ведь я снимал фильм о любви!
С фильмом “Анкор, еще анкор!” режиссер объездил многие города. Но ни разу ему не довелось выступить ни в одной воинской части. Военные, хваля фильм, в городки к себе съемочную группу приглашать не торопились...
