В начале семидесятых, после выхода картины “Трактир на Пятницкой”, к Александру Галибину в одночасье прониклись даже криминальные авторитеты Советского Союза: “Ты можешь жить спокойно, у тебя никогда в жизни ничего не украдут, ты защищен! Если с тобой что-то случится, обращайся, мы найдем тех людей, которые посмели к тебе прикоснуться. Потому что, если вор ворует у вора, — это курва, а не вор”. Хотя в жизни его обворовывали трижды и очень сильно.
Его герой Пашка Америка стал любимцем в отечественных тюрьмах, не говоря уж о том впечатлении, которое произвел на простого зрителя. Однако популярность длилась около пяти лет, пока актер внезапно не исчез с широкого экрана. И страна стала потихоньку забывать кумира. Прошло десять лет...
В прошлом году Глеб Панфилов снял фильм “Романовы — венценосная семья”. Совершенно неожиданно для всех роль последнего императора Николая Второго сыграл тот самый Галибин.
С Александром мы столкнулись совершенно случайно в буфете питерского театра на Литейном. “Вы как раз вовремя, ведь я уже давно перебрался из Питера в Новосибирск, а сюда приехал всего на несколько дней”, — улыбнулся он.
— Александр, перво-наперво расскажите, куда вы исчезли на целых десять лет?
— Я занимался режиссурой. К сожалению, Москва не увидела моих спектаклей, не было возможностей посетить столицу, как-то не складывалось. В первую очередь это связано с деньгами. А в Питере я работал в разных театрах — в Александринском, на Литейном, в Мариинке.
— И что, за десять лет режиссерской деятельности вас не приглашали сниматься в кино?
— Приглашали, конечно, но я принципиально отказывался.
— Но перед ролью Николая Второго не устояли?
— Это уникальная ситуация! Она уникальна своей неожиданностью. От таких предложений не отказываются, они бывают раз в жизни! Кстати, я до последнего момента не знал, что буду играть Николая Второго. Ведь меня первоначально приглашали совсем на другую роль. Но в итоге Глеб Панфилов смоделировал семью Романовых так, как он ее понимает. Я благодарен судьбе, что она столкнула меня с этим гигантом кинематографа.
— Тяжело было после столь длительного перерыва снова возвращаться к актерской игре?
— Конечно, тяжело. Но не в смысле съемок. Как выяснилось, трудно верить режиссеру. Но с Панфиловым мы сразу нашли точки соприкосновения. Когда мне Глеб Анатольевич сказал об этой роли, я испугался, думал, не справлюсь, не оправдаю доверия. На раздумье он дал мне всего одну ночь. А через месяц начались съемки. Конечный результат превзошел все ожидания. Мне понравилось.
— Представляю, насколько мучительно прошла та ночь.
— Это была странная ночь. Девочки, которые играли в “Романовых” великих княжен, перед съемками просили благословения на роль. Я тоже решил совершить сей духовный акт. Но за день до этого мне приснился сон. Иду я вместе с императрицей и с детьми по Александринскому театру, мы проходим по пустым коридорам, поднимаемся по лестнице и входим в зал, переполненный народом. Я смотрю на царскую ложу и вижу государя-императора, который пристально смотрит на меня. Это был очень пронзительный взгляд, он заставлял цепенеть. Через какое-то время государь кивнул мне головой и ушел. Я счел это за знак. За благословение.
— Практически все актеры суеверные люди. Вы тоже верите в приметы?
— Нет. Если верить в приметы, ты становишься зависим от них. От черной кошки, которая перебежала дорогу, от числа 13, в котором я не вижу ничего плохого. Я спокойно отношусь к тому, с какой ноги встаю утром, и не обращаю внимания, если падает ложка. Даже когда мне говорят “ни пуха ни пера”, я отвечаю “к черту”, хотя меня это внутренне коробит и часто хочется сказать “с богом”. Но зато я верю в предчувствия...
— После фильма не захотелось снова вернуться в актерскую среду?
— Вы знаете, захотелось. Во мне заново проснулось желание выйти на кинематографическую или театральную площадку в качестве актера.
— Вы всегда жили и работали в Питере. Почему вдруг Новосибирск?
— Мне всегда хотелось иметь свой театр, поэтому, когда два года назад возникло предложение из новосибирского театра “Глобус”, я его тут же принял. У каждого режиссера наступает момент, когда ему хочется своего поля деятельности. Ведь каждый спектакль для режиссера — ребенок, рожденный в муках. В какой-то момент осознаешь, что ребенок этот должен находиться в своей театральной семье. Я счастлив, что нашел место, куда хочется приезжать и где хочется работать.
— Но разве по сравнению с северной столицей Новосибирск не выглядит провинцией?
— Я к этому так не отношусь. Новосибирск небольшой город, но с огромной культурной средой и со своими традициями. А главное, там благоприятная театральная аура — чистая, ясная... И в спину тебя никто не толкает.
— Жена одобрила новое место жительства?
— Это решение мы принимали вместе. Ирина (жена Галибина. — И.Б.) согласилась ради меня оставить родной Театр Ленсовета, где она была достаточно успешной актрисой. Вот только квартиру в Новосибирске мы еще не успели купить. Но театр предоставил нам возможность для комфортного проживания.
— Выходит, теперь Ирина играет под вашим руководством?
— И уже задействована не в одном спектакле.
— Дети тоже переехали с вами?
— У нас с Ириной еще нет детей. А вот от предыдущего брака уже взрослая внучка, совершенно очаровательное существо. Она живет с дочерью от первого брака. Какое-то время мы не общались в силу разных обстоятельств. Но со временем поняли ситуацию, разобрались в причинах, по которым я ушел из семьи, и сейчас отношения возобновились. Кстати, первая жена тоже имела непосредственное отношение к театру. Она режиссер.
— Александр, в новосибирский театр помимо жены вы переманили других питерских актеров?
— Нет, все актеры местные. В “Глобусе” уже достаточно давно сформировалась своя труппа. Поэтому я не стал ничего рушить в сложившемся коллективе.
— Последний ваш фильм, не считая “венценосного”, вышел более десяти лет назад. Тогда вы были популярным актером, наверное, тяжело было отказываться от заслуженной славы?
— Признаюсь, это был мучительный процесс. Слава — такая бацилла, которую сложно вытравить. Как и актерство — ремесло, в которое втягиваешься, и потом им сложно не заниматься. Но в 1988 году я решил поставить точку на этом роде деятельности. Наверное, это максималистское решение. Но тогда я четко понял: чтобы начать другое дело, необходимо отказаться от предыдущей жизни. Сегодня, оглядываясь назад, я понимаю, что сделал правильный выбор.
— Кстати, на вашем счету есть картины, которыми вы остались недовольны?
— Я никогда не испытывал чувства: “О боже мой! Как я ужасно сыграл”. Мне может не нравиться картина, где я снимался, но это уже проблема режиссера. Я не испытываю неловкости, глядя на то, что делал лично я, потому что это честный труд, где шла отдача по полной программе.
— А вы сами не хотели снимать кино?
— Конечно, хотел. Но я считаю, что в жизни все должно происходить само собой. Наверное, когда-нибудь это время придет. Надо подождать. Мне не хочется снимать плохое кино. У нас и так достаточно много средних картин.
— Существует такое понятие, как человек настроения. Ушло настроение — пропало вдохновение. Вам это знакомо?
— Конечно, но я подобное состояние связываю с обыкновенной ленью. Лень ведь такая штука — когда она приходит, от нее невозможно избавиться. Тогда меня спасает близкий человек, моя жена. А еще я люблю природу, там я черпаю силы. Обожаю рыбалку. Люблю тупо сидеть с удочкой и смотреть на поплавок. В прошлом году я провел свой отпуск на Алтае. Я испытывал настоящий кайф, слушая, как шумит река и поют птицы.
— Давайте все-таки вспомним время вашего актерского становления — легендарные семидесятые. Не скучаете по тем годам?
— Мне дорого все, что там происходило. Тогда я формировался как актер, как личность. Мы жили весело — пили на кухне дешевый портвейн, закусывая плавленым сырком, покупали паленую водку, читали запрещенную литературу, слушали неправильную музыку. Но это не значит, что я не принимаю нынешнее время. Мне оно нравится!
— Если вернуться к старым фильмам, наверняка масса курьезов происходила на съемках?
— Эпизод драки в картине “Муж и дочь Тамары Александровой” мы снимали глубокой ночью на Тверском бульваре. По сценарию меня избивали два человека. Один из них был начинающий тогда еще актер Саша Домогаров. В разгар репетиции на съемочную площадку ворвались два человека и, не обращая внимания на камеры и прожекторы, стали мутузить моих соперников. С большим трудом удалось их успокоить и убедить, что это всего-навсего съемочный процесс.
На этой же картине мне делали “избитый” грим — с кровоподтеками и сломанным носом. До места съемок я добирался на автобусе. Когда шел по улице, ко мне подбежала старушка со словами: “Милый, куда же ты шагаешь? Давай я тебя доведу. Ведь в милицию заберут”.
— Александр, одна из самых ярких ваших ролей — Пашка Америка в фильме “Трактир на Пятницкой”. Поклонницы не одолевали после выхода картины?
— Больше одолевали криминальные авторитеты. Я тогда учился в школе драматического искусства на Арбате. Однажды по дороге на репетицию ко мне подошел мужчина и сказал: “Я знаю, что сейчас в стране трудно. Что я могу для вас сделать, чтобы вам стало хорошо?”. Я его долго уверял, что у меня и так все хорошо. Тогда он сказал следующую вещь: “Я чувствую, что скоро опять должен сесть. Не могу ли я с вами сфотографироваться?” Я согласился. Он долго благодарил меня, и мы наконец расстались. Каково же было мое удивление, когда в двенадцатом часу ночи, возвращаясь домой после репетиции, я встретил его с огромным свертком в руках. Оказывается, он прождал меня на том самом месте, где мы расстались, больше шести часов. “Это тебе, туша барана, — ошарашил он меня. — Не спрашивай, где я ее взял. Делай с бараном что угодно, можешь выбросить”. Я долго отказывался, после чего он сильно огорчился: “Возьми от меня хотя бы нож, который я сделал в колонии”. Нож пришлось взять.
