Михаил Швыдкой — министр, каких еще не было. В здание его Минкульта вход свободный, артисты с ним запанибрата, домой он едет сам, игнорируя услуги личного шофера. А недавно Швыдкой стал телеведущим и задает теперь “проклятые русские вопросы” на канале “Культура” в программе “Культурная революция”.
— Отчего ТВ не дает вам покоя?
— Я себя считаю другом телевидения, человеком, который восхищается ТВ как удивительным искусством и способом ретрансляции традиционной культуры. Я пришел на ТВ в 1967 году, когда учился на втором курсе ГИТИСа. Проходил практику на четвертом образовательном канале. Вместе с покойным Л.Калиновским я написал телепьесу под названием “Рыцарский турнир” и получил свой первый гонорар, на который купил пишущую машинку и костюм. Для студента второго курса это было круто. Потом я перешел на “Маяк” и писал подводки, заполняя паузы между песнями Пахмутовой и Фрадкина. На ТВ вернулся в середине 70-х, вел программу “Театральная афиша”.
— Хотите доказать, что вы телевизионный человек?
— Но это же так и есть. Я ТВ занимался практически всю жизнь. Но по-настоящему, что такое ТВ, я понял, когда возглавил “Культуру”, а потом ВГТРК. Делать программу и строить канал — две большие разницы. Быть телевизионным начальником интересно.
— Чего же здесь интересного? Ведь телевизионный начальник с госканала жестко контролируется властью.
— Я возглавил ВГТРК в 1998-м. А к началу 99-го было ощущение, что побеждает Примаков и Лужков. Я считал, что либо должен выйти из игры, либо работать с теми, кому присягнул на верность. В то время Бориса Николаевича многие уже политически похоронили, но меня это абсолютно не устраивало. Тогда же, после дефолта, начались восстания в “Вестях”, потому что журналисты не привыкли получать как бюджетники. Лично к Примакову и Лужкову я отношусь с большим уважением. Вообще у меня есть разные друзья. Может, поэтому я стал вести ток-шоу.
— Но разве эти друзья могут отказаться прийти к вам на программу? Вы же министр и сразу возьмете их на карандаш.
— На самом деле у министра культуры нет такой власти, какая есть у телевизионного начальника. Любому такому начальнику легче позвать людей на свое ток-шоу, чем мне. Министр культуры — такой же незащищенный персонаж, как и все остальные. Мы все давно друг друга знаем. Я с театральными людьми прожил жизнь. Это все мои друзья, даже старшие коллеги, такие, как Ширвиндт или Марк Захаров.
— Вы так всех любите! У вас что, врагов нет?
— Лично у меня враги есть. Но министр культуры должен дружить со всеми. Единственная проблема — есть люди, с которыми тяжело работать в эфире. Например, Татьяна Доронина. У нее очень сильная энергетика, и она может просто сломать аудиторию. Или на последнюю съемку с темой о цензуре я позвал Анпилова. Пришли еще Шендерович с Приставкиным, увидели Анпилова и тут же удалились восвояси.
— Но это же глупо.
— Они должны понимать, что на программе должны быть люди с разными взглядами, иначе ток-шоу не будет. На самом деле я не бросаю работу на ТВ, потому что министерству нужен дополнительный ресурс. У нас же нет огромных денег.
— Говоря по-современному, это пиар.
— Там всего понемножку. И пиар не мой личный, потому как славы космонавта у меня уже никогда не будет. Сейчас развитие культуры должно подготовить национальную идею (когда говорят, что ее нужно создать, я вздрагиваю). Министр культуры занимается проблемами, где результат отложен на 10—15 лет, а ведущий ток-шоу может сразу сказать, кто сволочь, и это очень хорошо.
— Вы так всех любите — и вдруг “сволочь”...
— Сволочь — не люди, сволочь — образ мыслей. С людьми бороться не надо. Проблема России — проблема психологическая, идейная. Ненавидеть человека — глупо. А вот попробовать ему объяснить, что он не прав, очень важно.
— Но ваши герои в конце программы никогда не пересматривают своих взглядов.
— Это такие условия игры. В программе я цитирую фразу Фрейда: в тот момент, когда человек в ответ на угрозу бросил не камень, а ругательство, он сделал огромный шаг на пути к прогрессу.
— То-то вы сделали передачу про русский мат. Как культурный человек, вы себе браниться не позволяете?
— К сожалению, я ругаюсь. Замечательно высказалась одна женщина, которая сказала, что у нас есть все части тела, но не обязательно показывать только некоторые из них и гордиться ими. После этой передачи я стал меньше ругаться. Сам себе удивляюсь.
— Вам не кажется, что ваша программа — большая кухня, на которой с удовольствием чешет языком наша “гнилая” интеллигенция?
— Гнилая не гнилая... А другая есть? А кто еще может сформулировать то, что болит внутри у нас? Либо журналисты, либо писатели, либо деятели искусства. Но не политики же.
— Болит у артиста и болит у народа — разные вещи.
— Да, но когда он становится художником, то все равно говорит от лица народа, это и делает человека художником. И интеллигентом. Не образование, а способность воспринять чужую боль и выразить ее. Хотя обидно, когда наши деятели культуры не хотят уступать ни в чем олигархам. Но они все равно хорошие. Людей искусства я очень уважаю.
— Вы все время приглашаете в свою программу нашу попсу. Вы ее так любите?
— Наша попса вошла в рынок, как мало кто. Сегодня они работают не за страх, а за совесть. Другое дело, о чем и как они поют.
— Но все считают, что у этих людей одна извилина на всех. А у вас Бари Алибасов просто философом оказался.
— И Алибасов, и Лолита Милявская, и Алена Свиридова — это умные, компетентные люди, которые размышляют о жизни и пытаются понять, что к чему. Это совсем не одноклеточные существа.
— Но вынуждены иметь такой образ.
— Потому что они подыгрывают вкусам аудитории. Они стараются угадать, что ей нужно. На ТВ то же самое. Но когда мне мои умные друзья говорят: зачем ты приглашаешь этот шоу-бизнес, — я отвечаю, что для многих они единственно авторитетные люди, и зритель верит им, и пойдет за ними.
— Вы позволяете себя многим называть по имени и на “ты”. Ко всем обращаетесь “ребята”, то есть совсем не держите дистанцию. Это опасно для министра.
— Да я и в министерстве со многими на “ты” и считаю, что от министра не убудет.
— Не хотелось бы издать цитатник Михаила Швыдкого, куда бы вошли все эти ваши умные мысли, которые вы произносите в конце программы?
— Я к себе отношусь с очень большой самоиронией. Я не лукавлю. Это единственное, что помогает выжить. К публике надо относиться серьезно, но только не к себе.
