«светская жизнь мне в тягость»

ВЕЛИКОДУШНЫЙ МАЭСТРО

«К сожалению, все наше российское искусство находится в положении нищих и просящих», – сказал Владимир СПИВАКОВ, открывая
в московском ресторане «Ле Колон» Клуб друзей оркестра «Виртуозы Москвы». Нет, он не склоняет владельцев тугих кошельков помочь «Виртуозам». Всемирно известный брэнд в состоянии сам для себя заработать. А вот различные творческие проекты Спивакова и этого уникального коллектива нуждаются в поддержке респектабельных людей. Владимир Теодорович делится с обозревателем «ДЛ» Викторией Чеботаревой своим видением взаимоотношений бизнеса и культуры, и не только.

– Ничего, если я закурю? Вы не курите? Тогда и я не стану, не имею привычки доставлять страдания.

Владимир Теодорович, вы ощущаете в себе критика?
– Я думаю, в каждом художнике сидит активный критик по отношению к самому себе. Ты сам – свой высший суд, кажется, так сказал Александр Сергеевич Пушкин. Это действительно так. Если бы еще и в музыкальных аналитиках сидел если не критик, то хотя бы цензор, который должен быть в каждом пишущем человеке, было бы совсем хорошо.
«ДЛ»: Говорят, даже самая лучшая музыка, которая не дает исполнителю уснуть ночью, превращается в кошмар. Это так?
– Да, когда музыка не выходит из головы, настигает по ночам, отключиться, а тем более отдохнуть, очень сложно. Практически невозможно. В январе я за фантастически короткий срок для одной немецкой фирмы записал пластинку Арво Пярта. Это были 10 бессонных ночей. Ведь запись требует невероятной концентрации внимания. Даже если хочешь отключиться, чтобы играть просто как хочется, это сделать невозможно, нужно ориентироваться на микрофон. Напряжение достигает таких нечеловеческих границ, что потом нельзя заснуть.
«ДЛ»: Вы играете давно, с шести лет, а когда музыка начинает превращаться в наваждение?
– Тогда, когда человек вступает в более-менее сознательную стадию своего развития, где-то после 15 лет. Кстати сказать, это очень страшный момент в творчестве. Страшный, потому что включается мозг. До этого играешь просто эмоционально. А тут начинаешь думать. Почему раньше было так легко, никаких волнений, почему прежде получалось, а теперь не выходит? Познание мира – непростой процесс. Может и сломить человека.
Мое расслабление происходит со сменой действия. Многие думают: почему я дирижирую оперой, симфонией, играю сольные концерты? Считают, наверное, что я хочу быть вездесущим, всеядным. Ничего подобного, просто это помогает отвлечься. Если акцентируешься на чем-то одном, появляются штампы. В творчестве любая находка, повторенная во второй, а тем более в третий раз, теряет свою свежесть.
«ДЛ»: В этом смысле ваш клуб – это удовольствие, работа или смена деятельности, отвлечение?
– Я не знаю, каким станет клуб. А к понятию «деловые люди» я имею весьма условное отношение. Абсолютно неделовой человек. Конечно, в творчестве я обязательно реализую свои обдуманные, обычно в пути, в самолетах, идеи. Прежде чем прийти к оркестру в 115 человек, дирижер должен ясно представлять, какая перед этим большим количеством людей должна быть поставлена задача. Тут я – деловой человек, добиваюсь того, что задумал, конечного или почти конечного результата.
Но что касается организации каких-то финансовых потоков, деловых контактов или чего-то такого – тут я пас.
«ДЛ»: Не ожидает ли Клуб друзей «Виртуозов Москвы» печальная судьба Клуба Российского национального оркестра, постепенно прекратившего свое существование?
– Надеюсь, что нет. Думаю, в этом клубе будет жизнь. Хотя бы потому, что люди, которые намерены нам помочь, будут знать, кому конкретно и на что пойдут их деньги.
«ДЛ»: Как вы относитесь к элитарным клубам, к светским тусовкам за рубежом?
– Мне в тягость la vie parisienne, светская жизнь. Я от нее всеми возможными средствами стараюсь отделаться. У меня нет времени. Да и желания особого нет. Потому что все-таки душа моя здесь, и то, что мне по-настоящему дорого, тоже здесь. Здесь проходит моя настоящая жизнь. Несмотря на Испанию, Францию, Америку, ни на что.
Недавно Джон Галлиано пригласил меня на свой показ. Естественно, там собрались сливки светского общества со всего мира. Я был приглашен потому, что знаком с ним и, кроме того, предложил особое музыкальное оформление этого показа, ориентированного в основном на русскую тему. Я придумал неожиданную комбинацию русской музыки с японскими ударными инструментами. Почему не африканскими? Потому что в них слишком много страсти, мистики, это бы отвлекало от его показа. Японцы же – они, как камикадзе, устремлены только на звук своих барабанов и ни на что больше.
Получилось интересное зрелище, я был рад, что дал ему добрый совет. Показ имел огромный успех, в том числе и благодаря музыке: удары старинных барабанов вызывают в человеческом организме вибрацию, оказывающую особое воздействие. Я это понимал как человек, имеющий дело со звуками. Он мне поверил. Потом спросил: «Ну, что мы дальше будем делать?»
Показ Галлиано был интересным и, главное, недолгим. А вечером – еще какая-то светская вечеринка: Валентино, Клаудиа Шиффер, Ален Делон, Бернар Арно, кого там только не было. Обычно Сати ходит на все эти мероприятия, но на этот раз она не смогла, и мне пришлось «отдуваться за семью», чтобы не было обид. Я просто сошел с ума от этого времяпровождения и понял, насколько утомительна и в общем-то никчемна эта светская жизнь.
В этом смысле я живу довольно одиноко. Обычное человеческое общение для меня большая редкость, потому что я в основном бываю сам с собой, с музыкой, с нотами, с партитурами, книгами.
«ДЛ»: Кто подбирает ваш гардероб?
– К этому я отношусь очень просто: джинсы, обычные рубашки, люблю простую рабочую одежду, в которой мне хорошо работать. Иногда, правда, Сати говорит: «Посмотри на свои джинсы, на что они похожи, в них просто неприлично ходить».
«ДЛ»: Трудно принимать решения? Вы не только музыкальные идеи реализуете, вы создали свой оркестр, уехали с ним в Испанию, организовали свой благотворительный фонд, устроили и не один год поддерживаете Международный музыкальный фестиваль в Кольмаре...
– Принять решение можно, а осуществить его, пройти этот непростой путь – сложнее. Для этого должна быть большая уверенность в том, что ты делаешь. Тут мне очень помогает пример преодоления трудных обстоятельств великими людьми, которые жертвовали собой во имя какой-то идеи.
Таким примером во многом для меня был Давид Ойстрах. Дмитрий Шостакович принес себя в жертву тем, что вынужден был вести двойную жизнь. С одной стороны, он как член коммунистической партии выступал на партийных конференциях и съездах. С другой – писал музыку, которую не мог не писать. Четвертая и Ленинградская симфонии... Он так высветил ту часть тоталитарной истории нашей страны, как даже литература тогда не могла себе позволить описать. Это для меня пример.
«ДЛ»: А в вас тоже сидят разные люди?
– Мне кажется, в каждом сидит не один человек и не два, а великое множество. Даже в Достоевском находили себе место все братья Карамазовы и Смердяков тоже. Иначе бы он не смог этого написать.
Несмотря на многие трудности: в свое время в Ленинграде меня не принимали в школу, бездарным сочли, в отказе были причины разного характера; несколько лет я был невыездным, случались в моей жизни и другие неприятности. Так вот все это ушло совершенно в никуда, у меня нет никаких обид, никакого тяжелого осадка на душе нет. Ожесточенного, обиженного человека вы во мне не найдете.
«ДЛ»: Вы великодушны?
– Просто так получилось, такой у меня характер. Осталось только хорошее, ведь хорошего тоже очень много было. Его нужно уметь помнить. Просто у нас в России принято оценивать без полутонов. Все либо белое, либо черное. Но все перечеркивать нельзя, в жизни много замечательного.
«ДЛ»: С чем в себе вам приходится бороться?
– У каждого художника внешний облик не есть проявление внутреннего состояния. Я убежден в этом. Когда человек остается наедине с собой, обостряется неуверенность, неверие в себя, начинается самокопание. Происходит то, с чего мы начали этот разговор, – непрощение, приступы самокритики. Вот с этим я стараюсь бороться. Потому что если поддаваться этому чувству, можно себя загубить.
Зато какая радость в преодолении! Человек, который никогда не страдал, не может ощутить радость в полной мере. Еще летом я думал, как это буду играть Альбана Берга, Арнольда Шенберга или Антона фон Веберна, эту музыку никогда не изучали в Московской консерватории, эти композиторы считались запрещенными. Мне казалось, что я не в состоянии понять, постичь и воспроизвести. Был просто-таки комплекс неполноценности. Я очень боролся с собой. И какой результат – я просто на крыльях сейчас лечу.
«ДЛ»: Как вы относитесь к публикациям о себе? Отличаете лесть от профессиональных суждений?
– Безусловно, фальшь я чувствую. Конечно, раздражает и другая крайность. Когда огульно ругают просто потому, что так надо, потому, что в Москве существует клан Черемных – Бирюкова – Поспелов, клан, нацеленный на уничтожение. Они уничтожили Мстислава Ростроповича. Сделали так, что этот великий музыкант не приезжает, не играет в Москве. В то время как Ростропович, обретя имя, прославлял русскую, советскую музыку, Россию, они ничего не создали и не смогут создать ничего хорошего.
Сергей Довлатов давно, когда только появилось слово «гласность», написал, что гласность – это правда, умноженная на безнаказанность. А теперь люди стали использовать слова в качестве оружия для достижения своих целей, направленных на поражение хорошего, что у нас есть. Они вносят дисгармонию в общество. Эти слова я отношу не только к критикам, но и к телевидению вообще. Так вот этот процесс – уже не правда, а хамство, умноженное на безнаказанность.
Противостоять такому давлению стоит больших душевных сил. Но сейчас уже легче. Наверное, потому, что к любой боли привыкает человек, даже к физической.
«ДЛ»: Вы были на Всемирном экономическом форуме в Давосе в качестве посла искусств от ЮНЕСКО. И в качестве просителя тоже?
– Я много раз был в Давосе. Вы правы, есть ощущение зависимости, очень неприятное. Но здесь есть два аспекта. Во-первых, как заметил Ромен Роллан, не следует быть гордым, когда просишь за других. Это совсем другая история. В этом качестве уже не чувствуешь себя зависимым – не для себя стараешься.
А что касается Давоса, то там собираются люди с большим капиталом, те, кто в определенной мере творит сегодняшнюю историю. Я довольно близко знаком с профессором Клаусом Швабом, у меня сложились дружеские отношения с другими руководителями этого форума, его участниками, поэтому тут ощущения зависимости не возникает. Мне бы хотелось отметить иную положительную черту этого форума, неважно, в Давосе или в Нью-Йорке он проходит, очень важно, чтобы люди самых разных стран могли обмениваться идеями по моделированию будущего мира.
«ДЛ»: Правда, эти люди «заказывают музыку», навязывают миру определенный образ жизни, основанный на потреблении.
– Не все так однозначно. Во-первых, получается, что я, соглашаясь с вашим утверждением, как бы апеллирую к персонам, которые больше меня понимают в государственном устройстве. Уинстон Черчилль однажды написал: ничего нет отвратительнее общества, в котором мы живем, но ничего лучше человечество еще не придумало.
С другой стороны, конечно, это общество потребления, и оно далеко не идеально. Но мы не можем жить, не производя энергию, не развивая здравоохранение или какие-либо другие области жизни, которые требуют денег.
Конечно, во многих случаях материальное вытесняет духовное. Поэтому наша маленькая группа людей творческого направления должна постоянно напоминать о том, что не хлебом единым жив человек.
«ДЛ»: Как вы понимаете фразу «нужно делиться»?
– В жизни у людей не могут быть одинаковые возможности. Охотнее делятся те, кто знает, как трудно зарабатывать на жизнь. Они понимают нужды других гораздо лучше, чем те, что разбогатели неожиданно, вдруг, за пару лет стали олигархами, миллионерами.
На Западе этот путь проходят из поколения в поколение. Почему там, скажем, сложилась такая система спонсирования, помощи, меценатства, благодаря которой существует искусство? Потому что огромные состояния нажиты не за несколько лет, а складывались десятилетиями, веками. Перед наследниками и потомками примеры людей, которые работали, продолжают очень жестко работать.
Но помимо привычки трудиться существуют и другие «фамильные ценности», такие, как традиционные семейные абонементы. В театрах Вены с XIX века и по сию пору существуют определенные места, куда из поколения в поколение приходят члены семей послушать концерт и т.д. Мне кажется, что мы в России со временем к этому придем, научимся ценить искусство.
«ДЛ»: Как вы считаете, российское предпринимательство должно обществу?
– Да, и этот долг огромен.
«ДЛ»: С чего началось ваше коллекционирование живописи?
– Когда-то я сам занимался живописью. Но это увлечение, так же как и музыка, требует серьезного отношения к себе. А в сутках, к сожалению, только 24 часа, поэтому я должен был бросить рисовать. Зато осталась любовь к собирательству. Для меня любой рисуночек, найденный на Броканте в Париже, – огромная радость. Недавно я там откопал интересную вещь, рисунок Михаила Нестерова, который продавцу был непонятен, не дорог и совершенно не нужен. Не скажу, что я профессиональный охотник за картинами, нет. Просто я люблю это.
«ДЛ»: Но вам нравится ощущение азарта?
– Азарт, может, и есть, средств нет. Конкурировать с коллекционерами на аукционах невозможно.
«ДЛ»: По какому принципу создается ваша коллекция?
– В основном это авторы, входившие в кружок художников, объединившихся вокруг Сергея Дягилева и Александра Бенуа. Знаменитые «Русские сезоны» привлекли к себе внимание парижан благодаря не только замечательным танцовщикам или композиторам, но и таким художникам, как Лев Бакст, Александр Бенуа, Константин Коровин, Наталия Гончарова...
А как интересны книги того времени. Почитайте Кузьму Петрова-Водкина, каким поразительным языком он пишет. Недавно вышла перепечатка издания 1925 года – «Повесть о пустяках» Юрия Анненкова, у него тоже очень яркий язык, свой, необыкновенный взгляд. Потрясающая книга.
Вообще начало XX века мне кажется каким-то особенно интересным временем. Хотя, если следовать этим категориям, нельзя сказать, что сегодня мы уже живем в XXI веке. Мы еще на перепутье. Ведь многими нашими представлениями о мире, нашим воспитанием мы обязаны веку минувшему. Но при этом в нем очень много осталось неосознанного, недооцененного, недосмотренного, недопонятого. Особенно в творчестве.
«ДЛ»: Трагедия 11 сентября способствовала появлению множества утверждений об обострении конфликта между мусульманским и христианским мирами. Сергей Петрович Капица в прошлом номере «ДЛ» предположил, что скорее речь идет о кризисе системы ценностей, а не о религиозных предпосылках. Какой точки зрения придерживаетесь вы?
– Позиция Капицы мне очень близка. Если посмотреть на эту ситуацию не с точки зрения нефтедобычи и нефтепотребления, а глобально, с позиции религии, точнее монотеичности, признания единого Бога христианской, иудейской и мусульманской религиями, я думаю, что здесь есть больший повод для сближения народов, нежели для разобщения.
Я вообще считаю, что войны большей частью происходят из-за смещения высоких человеческих ценностей. Ведь в вооруженном конфликте убийцами выступают и те, которые нападают, и те, которые защищаются. Зло совершают обе стороны.
В этом смысле культура – это отнюдь не музыка, не живопись, они – лишь ее маленькие песчинки. Культура – это все вообще, весь мир. Вот это надо понимать. И над пониманием мира как культуры нужно работать. Культурный человек не пойдет, не сможет убивать. Потому что из глубины его души будет востребовано то, что называется нравственным законом.

Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру