“Доверяй тому, что у тебя между ног. Обещай то, что ты никогда не сможешь исполнить, — только тогда ты станешь самим собой”. Эти слова принадлежат кумиру поколения битников, сюрреалисту, анархисту, эротоману, интеллектуалу, пьянице и хулигану — писателю Генри Миллеру. Однако его самая точная характеристика — Великий Любовник. Если кто-то и претендовал на лавры Казановы ХХ века, то это, без сомнения, он. “Все женщины в мире — суть одна женщина” — его любимая поговорка. Даже если это заблуждение, то красивое. Ведь именно этому заблуждению Генри Миллер посвятил всю свою жизнь.
Париж, Франция, 1930 год. Из всех иностранцев, посетивших в тот год самую веселую столицу мира, самым загадочным был, без сомнения, худенький очкарик в твидовом пиджаке, с пишущей машинкой, часами и ручкой “Паркер”, с которой он никогда не расставался. Для успеха ему бы больше подошло какое-нибудь мрачное и высокопарное имя вроде Вельзевул, но его и звали совершенно заурядно — Генри Миллер, и он бежал во Францию из Америки от пожара по имени Джун. Предыстория его “трансплантации в Париж” была довольно забавна.
Его вторая и самая любимая жена по имени Джун однажды заявила своему мужу, что у него есть соперник. Генри зарычал как тигр и потребовал устроить им встречу. Джун выполнила его просьбу. Генри явился на “свидание” с пистолетом. Итог “разборки” оказался самым печальным. Генри влюбился в своего соперника. Нет, не подумайте, он не был “голубым”. Просто его соперником оказалась женщина, и ее звали Джин Кронски. Именно тогда, разрываясь от любви к двоим, Генри решил бежать в Париж, чтобы начать там жить заново...
Наивный, его будущее оказалось под стать его прошлому.
Со своей первой девушкой он познакомился в лифте, поднимаясь на 16-й этаж одного нью-йоркского небоскреба. Из рассказов его приятелей известно, что он “уложил” новую знакомую на десятой минуте знакомства. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что это происходило все в том же лифте, в котором они случайно застряли и познакомились, реализуя “горизонтальное желание в вертикальном положении”.
Однако, выйдя из лифта, молодые люди свернули в противоположные стороны, без малейших объяснений и без надежды на новую встречу. Но судьба оказалась хитрее.
Получасом позже Генри познакомился с сестрой свой “лифтовой” знакомой. Эта сестренка работала в том же здании секретаршей одного мелкого газетного начальника, которому Генри нес свою статью. Ее Генри уложил в “постель” через 12 минут после знакомства. Пикантность ситуации заключалась в том, что это происходило в приемной ее шефа, и роль “ложа” выполнял огромный письменный стол с бронзовой чернильницей. Веселая секретарша отдавалась страсти, попутно отвечая на телефонные звонки. Звонившие в тот час компаньоны ее босса были удивлены ее страстным, пресекающимся голосом. На вопрос, не нужна ли ей помощь, девушка отвечала: “Нет, все в порядке. Голос дрожит, потому что трясется стол, стол трясется, потому что вибрирует пол, а пол вибрирует, потому что в приемной “работает” рабочий, который меняет паркет (!)”.
Тем же вечером обе сестрички в кафе, за чашкой кофе, рассказывали одна другой о минувшем дне. Выяснилось, что обе пережили удивительные “приключения” — мгновенное увлечение, безумную страсть, от которой “потеряли голову”, и как итог — скоропалительный секс...
Однако описания их любовников кардинально отличались друг от друга. У одной любовник был страстным, жарким и опасным, как вулкан — вроде мексиканца. По описаниям другой — напористым, сильным и ослепительным, как снег под солнцем — вроде древнего викинга. Обе так и не догадались, что говорят об одном и том же парне.
Через несколько дней в приемной все той же секретарши Генри второй раз встретился с ее сестрой — своей “лифтовой знакомой”. Между ними завязался роман. Девушку звали Беатриса Уикенз, и она была пианисткой, родом из Бруклина, как и сам Генри. Через неделю они поженились.
Сил Генри, а точнее, его способностей искусно лгать и скрывать свои похождения от жены хватило на шесть лет. За это время у них с Беатрис родилась очаровательная девочка Барбара, которую он видел четырех лет от роду, когда разводился с ее матерью, — в 1923 году, и с которой потом встретился спустя лишь 35 лет, когда ему было за 60.
С Беатрис Генри расстался из-за ее “дурацкого” характера. Она отказывала мужу “в его праве изменять ей с кем попало”.
Очень скоро Генри познакомился с одной из самых загадочных женщин Нью-Йорка по имени Джун Менсфилд. Она была “тарифной партнершей” в одном из нью-йоркских танцзалов, которая предлагала свои услуги любому одинокому мужчине, желающему потанцевать с красивой женщиной.
Потанцевать, но не более!
Никто не мог сказать, какой Джун была на самом деле, потому что перед каждым она представала в совершенно новом обличье. “Она часами просиживала перед зеркалом, научившись подавать себя столь искусно, что совершенно невозможно было докопаться до исходного материала. Она вообще не была живым существом, которое рано или поздно можно было застать врасплох, — она была машиной, без сна, без отдыха, многоликая, как хамелеон, оставившая свое подлинное “я” за пределами Солнечной галактики”.
Красивая, черноволосая, с пухлыми чувственными губами и чуть полноватыми бедрами, делающими ее фигуру еще более соблазнительной, Джун свела Генри с ума. Он часто любил повторять, что любовь — это разновидность пьянства. Только единожды пригубив стакан, начинаешь понимать прелесть второго и третьего. Джун стала для Генри гораздо большим соблазном, чем спиртное или даже наркотики.
Она оказалась воплощением порока и провела Генри через все муки ада. Однако Генри оказался крепким орешком и даже из своего страдания умудрился извлечь удовольствие, так как от природы был мазохистом.
Джун начала его мучить с первого же часа знакомства. Она сама до бесконечности влюблялась и тут же рассказывала об этом мужу. Генри приходилось стоически выслушивать истории ее все новых и новых эротических приключений. В этом смысле Джун, пожалуй, была идеальным примером для всех обманутых женщин в науке платить “кобелям” по счетам их же монетой.
Однако даже его сердце дрогнуло, когда на горизонте Джун появилась та самая Джин Кронски. Светская искательница приключений, Джин была в некотором роде гений секса, но ее одаренность распространялась исключительно на лиц одного с ней пола.
Именно тогда Генри бежал в Париж, помышляя стать писателем. С литературной карьерой в Америке ничего не вышло. Два его юношеских романа никто не хотел печатать, а статейки в журналах не вызывали общественного резонанса.
В Париже он нашел совершенно новую точку отсчета для себя как писателя. Он понял, что на мир надо смотреть “снизу”. Именно тогда родился его хулиганский девиз: “доверяй тому, что у тебя между ног, и все будет в порядке”.
Его самой большой страстью в Париже стала Анаис Нин. Была ли она красивая? Скорее всего, нет. Красота была побочным продуктом ее существования. Главными были — светскость и томность. Она умела заставить трепетать даже кресло, в котором сидела.
Неудивительно, что она вскружила голову Генри, а Генри моментально вскружил голову ей. И они отдались своей страсти с постыдной прямотой. Но это длилось до тех пор, пока в Париж не приехали Джун и Джин. Причем деньги на дорогу “сладкой парочке” дала сама Анаис, в то время жена богатого человека.
Анаис прекрасно знала всю предысторию несчастной любви писателя, также знала и о влиянии на него Джун и Джин. “Что ты делаешь? — спрашивали ее друзья Генри. — Джун — твоя соперница, зачем ты помогаешь ей приехать в Париж?” “Об этом просит Генри”, — отвечала Анаис.
Да, даже в объятиях восхитительной Анаис Генри Миллер продолжал любить свою неверную американскую танцовщицу. “Быть обманутым женщиной, которую любишь, и тем не менее продолжать ее любить — вот величайший триумф настоящего мазохиста, сумевшего победить предлагаемые обстоятельства”, — говорил Генри.
Его “сладкое мучение” с Джун длилось 11 лет. В 1936 они развелись в Мексике.
После этого начался девятилетний период хаотических связей. Женщины сами, как безумные, бросались на Генри, он не прилагал к этому ни малейших усилий. И это было самое удивительное. Ему было под 50. Он выглядел самым заурядным образом: худой, как вешалка, абсолютно лысый череп, близорукие глаза. Однако в нем чувствовался темперамент. Было похоже, что в минуту страсти он может рычать как лев и быть нежным как лань.
И еще у Миллера был волшебно-сексуальный голос, которым он одним мог повергнуть женщину “на обе лопатки”. Во всяком случае, большинство из его “жертв” просили, чтобы Генри что-нибудь им говорил во время “этого дела”.
В 1944 году на выставке своих картин (после того как ему стукнул полтинник, Генри Миллер неожиданно уверовал в то, что его истинное призвание — писать картины) он познакомился с Яниной Лепски. Лепски был 21 год, и она была примерно на 20 лет младше дочери Генри.
Непонятно каким способом, но пожилой мужчина умудрился полностью подчинить себе юную особу. Янина даже думать не могла ни о ком из своих сверстников. Так продолжалось три года. Молодая жена родила старому мужу двоих детей — мальчика и девочку, а потом начались проблемы.
Сказалось полное несходство двух характеров.
Сколько бы раз Генри ни женился, он всегда ощущал себя неженатым человеком, а Янина мечтала о нормальном муже. Неудивительно, что они расстались.
К тому времени Генри стал богат. О дружбе с ним мечтали многие мировые знаменитости. Неудивительно, что с репутацией “плохого, но богатого мальчика” он угодил в сети голливудской красавицы и эротической модели Бренды Венус. Ему было под 80, ей “порядком недоставало” до 30.
По-моему, она была единственная, кто откровенно использовал имя и связи писателя для своей карьеры...
Однако он не жаловался... Красота, лживая или настоящая, — вот что единственное согревало его как мужчину и писателя. Кстати, свои мужские обязанности Генри умудрялся исполнять до 75-летнего возраста...
В конце 70-х тяжело больной Миллер оказался в чикагском госпитале. И случайно там встретил Анаис Нин. В инвалидной коляске Генри вкатился в палату смертельно больной красавицы. Та увидела его и узнала. Стала благодарить за то, что тот навестил ее. На что всегда деликатный Генри саркастически ответил: “Я не посетитель, я — пациент”.
Он умер через полгода на руках своей последней жены...
Незадолго до смерти кто-то из поклонников спросил писателя, сколькими женщинами он обладал на протяжении своей жизни. Великий хулиган ответил: “Если вы имеете в виду “путан”, то я не помню. Такой счет порядочными мужчинами обычно не ведется. А вот скольким женщинам я отдал свою душу?.. Примерно двумстам. Но с моей стороны это был не подвиг — скорее потребность. Правда, они считали иначе...”
