Бескрайняя плоть

  Не буду скрывать, на днях мне позвонил раввин.
     Голос у него был тоскливый и хриплый.
     — Это случилось! — торжественно сказал он.
     — Что? — не понял я. — Евреи взяли Дамаск?
     — Нет, — сказал раввин. — У меня родился седьмой ребенок. Мальчик.
     — Господи Иисусе! — воскликнул я. — Радость-то какая!
     — Неуместное восклицание, — заметил служитель культа. — Я все-таки раввин. В мире стало на одного правоверного еврея больше.
     — Виноват, — сказал я. — Чем лично могу помочь?
     — Финансовой помощи от тебя все равно не дождешься, — сказал отец ребенка. — Приходи на обрезание.
     — Фуршет будет? — тут же спросил я.
     — Ему бы только пожрать, — печально сказал раввин в трубку.
     Что правда, то правда. Но я пошел на обрезание.
    
     Этого раввина я знаю пятнадцать лет. Раньше он, конечно, не был таким. Его звали просто Митя Зельман. Он сочинял занудную музыку. А я плохо играл на флейте. И мы в один год поступили в Гнесинское музыкальное училище. Он всегда был чрезмерно активным. Помнится, на втором курсе носился с идеей студенческой демократии. Дальше собирания подписей идея не развилась. А на четвертом курсе Зельман женился. Эта затея оказалась более удачной.
     Через шесть лет после окончания училища я узнал, что однокашник мой — раввин. Как это случилось, не знаю. Я не виноват.
     С другой стороны, приходится гордиться знакомством. Зельман в три года одолел священные книги Тору и Талмуд. Получил раввинские дипломы в Иерусалиме. Создал в Москве учебный центр. Короче, стал уважаемым человеком. И что самое главное... Пока я тут бегал, заметки сочинял, он родил шестерых детишек. Теперь вот и седьмого. Искренне ему завидую... * * *      Ранним мартовским утром я прибыл в Московскую хоральную синагогу. Вообще-то у них там сейчас “война”. Евреи воюют с руководством синагоги. Требуют исполнения устава общины, финансовой отчетности. В ответ синагогальное руководство нашло козла отпущения в лице счастливого отца Зельмана. Перед самым рождением ребенка его уволили в “декрет” без выходного пособия.
     Но в это утро евреи по обыкновению молились. Человек пятнадцать мужчин в черно-белых платках, с ритуальными коробочками на лбу читали, ходили и разговаривали. (К сведению таких же остолопов, как и автор: в коробочках хранится Тора в сокращенном виде.)
     Зельман был заметно взволнован. Даже покусывал губы.
     Еще минут пятнадцать прошло в бездействии. Зельман бродил по залу. Наконец младенца привезли.
     — Господа евреи! — воскликнул раввин. — Мальчик уже “пришел”. Давайте произведем операцию. Ближе подходим, ближе!
     И вынес на руках большую подушку. * * *      Еврейской традиции брит мила 3700 лет. В переводе “брит мила” означает “союз обрезания”. “Будет мой Завет на вашей плоти Заветом вечным”, — сказал Господь престарелому Аврааму. И по Его слову 99-летний Авраам вместе с сыном Ишмаэлем совершил обряд обрезания. (Мусульмане считают Ишмаэля своим родоначальником. И в знак этого обрезают мальчиков в тринадцатилетнем возрасте.) Через три дня ко Аврааму пожаловали странные гости. Позже он догадался, что это были ангелы. Они возвестили Аврааму, что через год у него родится сын Ицхак.
     Ицхак в дальнейшем родил Иакова. А Иаков стал прародителем 12 колен израилевых. То есть всего еврейского народа.
     Впрочем, обрезались в древности не только иудеи. Доподлинно известно, что египетские фараоны и жрецы тоже отсекали себе крайнюю плоть. Это считалось в высшей степени почетным делом. Простые граждане Египта такое себе позволить не могли. * * *      Вначале брит мила казался мне полным непонятных формальностей. Зельман оставил подушку примерно на том месте, где в православном храме находится алтарь. Затем несколько раз брал ее в руки и перекладывал. Нервничал, что ли? Интересоваться в такой момент о сути происходящего мне показалось неудобным.
     В конце концов подушка очутилась на высоком старинном кресле в правом углу “амвона”. Так называемое кресло пророка Ильи. Считается, что Илья незримо присутствует при каждом обрезании.
     Уложив наконец подушку, раввин Зельман назначил “приносящего”. То есть еврея, который должен был торжественно внести младенца в зал синагоги. Найдя такого почетного товарища, Зельман сразу уточнил:
     — Но и я с ним пойду. Боюсь, как бы не выронил.
     В зал внесли сверток. Мужчины громко приветствовали нового члена общины. Зельман впервые улыбнулся. А мама ребенка осталась за дверью.
     “Приносящий” вручил младенца отцу. Тот мгновенно отдал его следующему почетному гостю. Почетных было много. Они быстро менялись. Каждый держал младенца буквально несколько секунд. Наконец в кресло пророка Ильи сел главный раввин России Адольф Шаевич. Ему на колени положили ребенка. Евреи столпились и замерли. * * *      В идеале Зельман обязан был произвести усечение самостоятельно. Но по причине дрожания рук уже в четвертый раз назначал “посланника” на операцию.
     Тогда из общей массы присутствующих выделился человек. В руках у него оказался черный объемистый портфельчик. Это был моэль — ответственный за хирургическую часть. Малыша раздели. Многочисленные одеяльца и пеленки случайно вручили мне. (Не на пол же их бросать.) Таким образом и я получил кибудим — почести...
     А мальчонка спал и, даже когда его распеленали, не очень забеспокоился. Он ведь не подозревал, что с ним будет через три минуты. Маленький человечек открыл рот и зевнул. Моэль разложил его, как цыпленка. Раввин Шаевич прижал крошечные ручки и ножки.
     Тогда моэль совершил то, от чего у меня до сих пор холодно в затылке. Каким-то штыречком он залез внутрь, под кожицу члена, и активно там пошурудил. Я так понял, что это была дезинфекция. Малыш не заплакал. Зато мужчины вокруг приглушенно ойкнули. Все живо представили, если бы им так.
     Затем хирург совершил еще более “кошмарную” вещь. Он оттянул вверх кожицу и стиснул ее металлическим зажимом. И тут мальчонка понял, что жизнь на этой земле у еврея не сахар. Он в ужасе пискнул и заревел.
     — А ему не нравится, — заметил кто-то очень догадливый.
     — Я бы на тебя посмотрел, — ответили ему.
     А моэль пальцами оттянул сам орган вниз и опять поставил зажим. В руке у него сверкнул скальпель. Он поднял его над головой и показал отцу. Зельман — посеревший, как мокрая фанера, — что-то ответил на иврите. Видимо, согласился. А что ему еще оставалось делать?! Сам виноват. Родил бы девочку, таки избавил бы себя от этого зрелища.
     ...И хотя я смотрел во все глаза, мгновения отсечения так и не заметил. Моэль резко провел скальпелем, и брызнула кровь...
     Это был момент истины. Мужчины зычно выдохнули, словно от боли. И хором начали молиться. Вместе с ними, совершенно забыв, где нахожусь, взмолился и я:
     — Господи, помилуй! Спаси и сохрани, по великому твоему человеколюбию!
     Впрочем, этого, кажется, никто не заметил. Не исключено, что и слова у нас были одни и те же. Только на разных языках... * * *      Хорошо, что Зельман не родился в Африке. Иначе ему пришлось бы зажевать сынишкину крайнюю плоть.
     В Эфиопии и Индонезии аборигены совершают этот обряд на глазах у племени. И, что особенно важно, невеста “хлопца” обязана контролировать процесс. Мужчины племени масаи, отрезая себе кусочек плоти, носят его на руке. В виде кольца. На Мадагаскаре эту лишнюю часть тела должен съесть дядя обрезаемого мальчика. А в Судане — вот чудаки — обрезанному выбивают два передних зуба. Для большей мужественности. И чтобы жизнь банановым раем не казалась. Впрочем, это цветочки... В малоизвестном широкой общественности племени боджас на севере Танзании обрезанных мужчин лишают еще и одного... яичка.
     И пока добрые африканцы жуют, кусают и лишают себя принципиально важных частей тела, остальной мир спорит... Обрезаться или не обрезаться? Полезно или вредно? Кому надо? А кому лучше не стоит. Хотите вы этого, не хотите, но 1/6 всех мужчин на земле обрезана.
     И если с ритуальной стороны все ясно, то с медицинской вопросы еще имеются. * * *      Сарвар Бакирханов, врач-андролог Республиканского центра репродукции человека:
     — В 60-х годах американский президент Кеннеди заявил, что обрезание гигиенично. И сам первый лег под нож. Пример, конечно, вдохновил огромное число американцев.
     — И это до сих пор оправдано?
     — В принципе да. Циркумцизия (“обрезание” по-научному) — самая распространенная операция в мире. Более 50 миллионов операций в год. Даже больше, чем абортов (35 миллионов). Но ажиотаж все равно уже столь велик. За гигиеной этого органа можно и так замечательно следить. Достаточно мыть дважды в день холодной или теплой водой. И риск заражения практически исключен.
     — Значит, это была дань моде?
     — В какой-то степени. Известны, кстати, случаи противоположного течения моды. Появлялись оригиналы, которые, наоборот, ратовали за увеличение крайней плоти. Даже придумали особые грузики, которые надевались на известное место для утяжеления... Но кроме гигиены обрезание выявило важную закономерность. Женщины меньше рискуют заболеть раком матки, если их мужья циркумцизированы (“обрезаны” по-научному).
     — Поэтому в Европе сейчас так увлекаются обрезанием?
     — И думаю, это только начало. По некоторым данным, обрезанные мужчины реже заражаются СПИДом. ВИЧ-инфицированных среди обрезанных всего 3—5 процентов. А среди необрезанных — 25—30 процентов.
     — Сколько длится обычная операция?
     — От 5 до 20 минут. В зависимости от умения хирурга.
     — А осложнения?
     — В принципе не должно быть, но... Если не удастся сразу остановить кровотечение, возможно нагноение. А еще бывает, отрежут мальчишке слишком много кожи. Пока он маленький, еще ничего. А когда взрослеет, там все натягивается, трескается и жутко болит. Тогда приходится использовать мошонку в качестве донора пластического материала.
     — Кстати, африканцы так бережно носятся по жизни с этими кусочками... А у нас их можно еще куда-нибудь использовать?
     — Мы дарим нашим пациентам их “шкурки” в хрустальных шкатулках или в виде амулетов... Шучу, конечно. Утилизируем в обычном порядке. Не помню, чтобы кто-то требовал отрезанную плоть оставить как сувенир.
     — И все же, дает медицина однозначные рекомендации, идти мне завтра обрезаться или подождать? Чего больше — плюсов или минусов в обрезании?
     — Вас это место беспокоит? Или не устраивает продолжительность полового акта? Тогда, конечно, милости просим. А если нет... Живите спокойно. И чаще душ принимайте... * * *      Зельман аккуратно макнул соску в вино и дал ее сыну. Мальчишка с настораживающим удовольствием зачмокал каплю алкоголя и быстро успокоился.
     Воздав благодарение Богу, евреи поздравили отца с обретением сына. Мальчика нарекли Самсоном. На иврите это звучит смешнее — Шимшон. Затем все отправились в учебный центр — отмечать событие за трапезой.
     Маленького Шимшончика с собой не взяли. Несправедливо, конечно. Он больше всех страдал сегодня. Ничего... Зато я постарался. Ел за двоих. Когда подали грибной салат, Зельману позвонила жена. Оказывается, вторая часть операции осталась невидимой для общины. Дома Шимшончику прижигали (коагулировали) сосудики во избежание кровотечения. Вот уж где он поорал. Бедный парень...
     И лишний раз задумаешься... В христианстве обрезание не имеет принципиального значения. Апостол Павел — обрезанный иудей — напишет в послании к коринфянам: “Обрезание ничто и необрезание ничто. Но все в соблюдении заповедей Божиих”.
     От иудейского брит мила на Руси осталась лишь полузабытая традиция. На восьмой день Рождества Христова, то есть 15 января, было принято давать ребенку имя. Ведь в этот день Божественного младенца нарекли Иисусом. Но сейчас об этом редко кто помнит.
     Оканчиваю заметку. Что остается добавить... Два чувства посетили меня в синагоге.
     Первое. В глубине души мне здесь было несимпатично... Второе. Граждане! Евреев надо беречь! Они бесценный груз нашего прошлого. В тот момент, когда Шимшончику отсекли лепесточек кожи, я вдруг почувствовал... что-то невозможно древнее, архаичное и все же трепетно живое прикоснулось ко мне. Словно тысячелетия человеческой истории со всеми брожениями и поисками единого Бога вдруг посмотрели на меня своими глазами. И стало мне жутковато и отчаянно хорошо.
     А Зельман — молодец. Хотя, если здраво рассудить, бронзового памятника он не достоин. Вот его жена...