Он не дожил каких-то четырех месяцев до своего восьмидесятилетия. И даже письма, которые минувшим четвергом Борис Сичкин собрался было прочитать, так и остались невскрытыми. 21 марта, ближе к вечеру, его уже не стало. “Острая сердечная недостаточность”, — констатировали врачи. Жизнь великого актера угасла в небольшой трехкомнатной квартирке на Брайтон-Бич в Нью-Йорке, где он прожил 22 года. Сыграв огромное множество ролей в кино и театре, в сердцах миллионов сограждан он навсегда останется тем самым Бубой Касторским — оригинальным куплетистом, что “из Одессы. Здрасте!”.
По словам близких актера, его смерть была неожиданной. Хоронили артиста в минувшее воскресенье... Однажды изгнанный, он так до конца и не простил свою Родину. Его она заставила бежать, спасаться. Как обычного преступника. В последнее время, правда, актер стал чаще наведываться в Россию. Но продолжал чувствовать себя здесь неловко.
Свое последнее интервью “МК” Борис Сичкин дал в прошлом году, когда приезжал на концерт “Звезды шансона” в СК “Олимпийский”...
— Вы покинули Россию еще при советской власти?
— Покидал? Я бежал. В 73-м по сфабрикованному делу меня посадили в тюрьму. Якобы я получал за концерты больше денег, чем мне полагалось. Но на суде выяснилось, что по закону недополучал больше половины... Я достаточно популярный артист, поэтому, когда меня посадили, об этом знали все; правда, когда освободили за отсутствием состава преступления, не знал никто. Семь лет велось следствие — семь лет мне не давали работать. Но я бы все равно никуда не уехал от моих зрителей, от моего народа, но начались провокации против моего сына Емельяна. Бросил все. А ведь даже английского не знал. Разве ж я эмигрировал? От немцев в войну так не бежали, как я бежал из России... Мне еще повезло, что меня сразу выпустили: Крамарова два года держали. Но тут мне очень помогло, что я сыграл роль Бубы Касторского. Дело в том, что в ОВИРе все начальство знало меня как Бубу Касторского, но никто не знал артиста Сичкина. Когда подписывали документы о моем отъезде, то думали, что уехал какой-то Борис Сичкин, а Буба здесь остался, и меня выпустили спокойно. Буба — мой талисман, он вообще мне часто в жизни помогал. Воровать и танцевать научился с голодухи...
— Благодаря этому персонажу все считают вас одесситом.
— Я родом из Киева. Когда мне было четыре года, кормильцем семьи остался мой старший брат — он был танцором от бога и уже тогда готовил себе смену в моем лице. Но я как-то не спешил зарабатывать на хлеб куплетами, а нашел иной способ. В школе взял на себя общественное поручение — быть ответственным огородником. Пользуясь своим положением, я велел одноклассникам приносить посадочный материал: картошку, фасоль, огурцы... Все эти продукты мы дома благополучно съедали, а потом я жаловался на неурожай. Когда моя афера все-таки была раскрыта, я подался в цыганский табор. С едой здесь проблем не было. А уж танцевать учили все кому не лень. Свои первые концерты я устраивал на базаре: вечерами там собирались карманники, домушники со своими подругами — их и развлекал.
— О вашей находчивости ходят легенды — поговаривают, что во время войны вы сумели на вражеской территории организовать публичный дом?..
— В городе Лодзи, который освободили советские войска, стоял пятиэтажный дом, в котором жили проститутки. Когда об этом узнали изголодавшиеся по женской ласке солдаты и офицеры, они стремглав бросились к этому месту. Я — человек веселый и общительный, женщин люблю, и поэтому легко подружился с некоторыми обитательницами этого дома, и те стали мне жаловаться, что офицеры норовят воспользоваться их услугами на халяву. Мы с ребятами решили устранить несправедливость и стали по очереди дежурить в публичном доме. После войны я вернулся к любимому делу — танцевал в ансамбле Киевского военного округа. Кстати, на роль Бубы я сам напросился. Прочитал сценарий “Неуловимых мстителей” — и сразу влюбился в балагура-куплетиста. Замечательный режиссер Эдмон Кеосаян пошел мне навстречу, и с тех пор у меня два имени. Официальные лица говорили мне: “Здравствуй, товарищ Касторский!” А потом посадили меня... Знали бы они, что спустя годы я сыграю в Голливуде роль генерального “бровеносца в потемках” Брежнева — не выпустили бы!
— Расскажите про вашу жизнь в Америке.
— Когда мы только приехали в Нью-Йорк, нам очень помогла эмиграционная общественная организация: дали деньги на жилье, на питание — не шикарно, но прожить можно. Я и сейчас живу довольно скромно. Обычно, когда меня спрашивают: “Как ты?” — я отвечаю: “Есть люди, которые живут за чертой бедности, — я живу на черте”. Я по натуре человек добрый и веселый. Поэтому я богаче всех благополучных бизнесменов. Я — артист, тем и занимаюсь всю жизнь. Давал концерты для таких же, как и я, “предателей Родины”, снимался в кино, вместе с актрисой Еленой Соловей мы создали театр. А в 1994 году я поехал в Россию на съемки фильма “В гостинице мест нет”, по приглашению режиссера Тиграна Кеосаяна. Меня и раньше звали — мой друг Ефим Смолин говорил: “Приезжай в Россию, тебя здесь любят, ты будешь на белом коне!” Я ответил: “Приеду, но позже. А то как бы этот белый конь не обернулся черным воронком...” И приехал, как обещал, когда сменилась власть, когда я был уверен, что меня не встретят никакой провокацией. Я с удовольствием снялся в роли интеллигентного бомжа в “Бедной Саше” и в роли благородного вора в “Убийстве на Неглинной улице”.
— На ваш взгляд, Москва сильно изменилась?
— Уже пятый раз приезжаю в Москву — и каждый раз вижу ее совершенно другой. Когда в 94-м после пятнадцатилетнего отсутствия оказался на площади Белорусского вокзала, я страшно огорчился: эта торговля, эти грязные лотки, везде горы мусора, которые никто не убирает... А сейчас Москва совсем другая! Я зашел в магазин, а там есть все продукты, которые продаются в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, — все, что душе угодно к праздничному столу. И мне остается только пожелать москвичам, чтобы у них было достаточно денег на все эти деликатесы. Я помню семидесятые годы: у меня были деньги, но я приходил в ужас, когда ко мне собирались гости. Мне приходилось бегать по каким-то подвалам, переплачивать втридорога, чтобы хоть что-то достать к столу. Сейчас все иначе, я вижу, что в городе есть хозяин, и хочу за это пожать руку Лужкову. Мне говорят: “Зайди в квартиры горожан — там нищета”. Может быть, но я хожу по улицам, вижу яркие витрины, вижу, как красиво освещен город, как чистенько подкрашены церквушки, как много шикарных машин на дорогах, и не верю, что уж очень плохо живут москвичи.
— Нет желания вернуться?
— Нет. Сын уже взрослый, он талантливый композитор, признанный там, у него был шикарный композиторский концерт в Карнеги-холле, прозвучавший на весь мир. У него много друзей, он великолепно знает язык и уже привык жить там. Моя жена тоже нашла себя в Америке: дает уроки балета — занимается совершенствованием женских фигур, и у нее тоже уже есть своя клиентура. Что касается меня, я могу приехать сюда, когда захочу. Итальянцы, греки, ирландцы живут там, где есть работа. Они не знают слова “ностальгия” — когда им грустно, они просто покупают билет и едут домой, к друзьям и близким. Мне уже не 18 лет, и было бы глупо ехать туда, где у меня даже нет своего места, чтобы переночевать. Я вижу здесь красивых женщин, а это намного дороже гонораров, и значит, что я буду приезжать сюда снова и снова...
